Проклятая Мангазея - Константин Волошин

него станется.

— А этот приказчик не согласится за одну шкурку продать остальное? Как у него с тобой отношения?

— У меня со всеми хорошие отношения, Тима. Можно и так предложить ему. Лучше честно всё делать. Тогда ничего не выйдет наружу. А от ошибок никто не зарекается. Так ему и скажу. Пусть попробует.

— А что он за мужик? Старый или так себе?

— Так себе, — ухмыльнулась Айсе. — Я смогу с ним договориться.

— Меня не упоминай, девка.

— Само собой. Не полная я дура, Тимочка. Я многое повидала в торговле. Знаю.

Уже через три дня она с гордостью заявила Тимке:

— Всё в порядке, Тима. Давай шкурки и через неделю-другую получишь деньги.

— А по чём договорились продать?

— Он будет продавать всё сразу большой партией. Так что дороже четырёх рублей не получится. Зато безопасно и тайно. Он мужик такой, что лишних вопросов не привык задавать. Осип этого терпеть не может.

— Тоже грешен бывает? Или что?

— Купец завсегда грешен в торговле. Тут и спорить нечего. Ну ты согласен?

— Конечно! Даже десяти рублям буду рад. Остальное тебе или ему. Как сама решишь. Или он польстился на что-то иное?

— Вроде того, — загадочно ответила Ксюша. В глазах смешинок не было. Тимошка всё понял. Спорить и протестовать не собирался. То было для дела и ничего общего с чувствами не имело. Неприятно, конечно, но дело есть дело.

Через две недели Тимошка получил от Ксюши десять монет золотом. То были большие деньги и месяц позволяли жить на широкую ногу. И всё же он нанялся на работу. Перевозить нартами мелкие грузы между стойбищами и зимовьями. Дело для него привычное, и давало возможность не тратить отложенные деньги.

— Тимоша, ты слишком часто бываешь в отлучке, — жаловалась Айсе. — Я скучаю…

— Так ведь мне надо деньги зарабатывать. Как без них!?

— Если только в этом дело, то я легко могу это поправить.

— Что ты говоришь? Как поправить?

— Мне ничего не стоит ежедневно брать у Осипа несколько монет. Заметить невозможно. А на пять копеек свободно можно жить в день. Вещей у меня достаточно. Что скажешь, милый мой труженик?

Тимошка скривился от таких предложений. И ретиво возразил:

— Не городи дуростей, девка! Кого ты собираешься из меня делать? И так ленив не в меру. А ты такое говоришь! И не думай. Можешь брать сколько хочешь, однако работу я не брошу. Все смеяться будут надо мной, дураком. И правильно сделают!

— Хорошо, хорошо! Пусть так. Успокойся! Разве нельзя сделать предложение? Не хочешь, так и не надо. А монетки я буду помаленьку брать. Хотя Осип не жадничает и всегда готов дать мне даже рубль серебром. Однажды, ещё в Тобольске года два назад дал мне золотой. Потом мне из уже накопленных сделали манжету. Цепочку Осип отдельно подарил, когда мне исполнилось двадцать один год. Совсем недавно. Я тебе покажу когда-нибудь. Сейчас я её не ношу.

— А он знает про нас? — сменив Тимка тему.

— Не говорил. Думаю, что если и не знает, то догадывается.

— И что? Тебе разве ничего не грозит? Побьёт ещё. Тогда я могу и вступиться!

— И не думай! Это ничего не даст. Он же обещал выдать меня замуж. А чем ты плох? Богатства нет, так то дело наживное. И не обязательно жить в богатстве. Можно и малым довольствоваться. Я никогда о роскоши не мечтала. А теперь и подавно. С тобой мне ничего больше не надо. Любить и быть любимой так приятно. Думаю, что это и есть счастье. Раньше я о таком и не помышляла. А вот встретила тебя и сразу поняла, что ты мой суженный.

— Что, так просто и поняла? — удивился Тимошка. — Мне ты тоже сразу запала в душу. Или в сердце, — заулыбался Тимошка глупой улыбкой баловня судьбы. — Ты говорила, что твою мать снасильничал атаман Ермака. Как имя его, знаешь?

— Когда мать была ещё жива, я ни слова не понимала по-русски. Для меня ваши имена казались трудными. Я и не пыталась их запомнить. Мама мне говорила…

— Жаль. Можно было бы попробовать отыскать твою родню. Вот было бы чудо!

— Перестань! Мне такого не требуется. Родня! К черту ту родню! Хватит уж!

Тимофей впервые видел Ксюшу такой свирепой. С удивлением попробовал успокоить, спросив участливо:

— С чего ты так? Тебя так сильно обидели русские?

— С них все мои беды и начались. Маму выгнали в такую глушь, что и представить трудно. Потом её смерть, и продажа меня Осипу. Тут мои мытарства закончились вполне благополучно. К этому мужику никаких вопросов. У него я жила просто припеваючи. Почему-то он ко мне благоволил. Даже сейчас он ни разу не спросил о тебе. Словно тебя и нет вовсе. Или что задумал?

— А надавить на него можно? Пусть скажет, что у него на уме о тебе. Если на то пошло, к чему ты ему? У него семья, дом, а ты ничего ему дать не сможешь. Он тебя часто имеет, требует?

— Вовсе нет, Тима. Не чаще одного раза в месяц. И я не испытываю к нему неприязни. Наоборот, я ему благодарна. Он многому меня научил. Мне хорошо живётся в его доме. Но с тобой готова жить где угодно. Я тебя люблю и это так приятно

Тимошке показалось, что Ксюша такая наивная и беззащитная, хотя уже убедился в совершенно обратном. И умом её Господь не обидел. Зато частенько замечал за нею странности. Она вроде бы молится старым туземным божкам, вспоминает Аллаха. А при чем тут Аллах, он так и не узнал. А спросить постеснялся. Сам был, как его называли ещё в монастыре, безбожником. То были враки и в Бога он верил.

Воспоминания об Агафье всё реже посещали его голову. Знал, что в доме был страшенный скандал и ругань. Бедную Гапку избил батюшка и тут же намылился покинуть Златокипящую Мангазею. Ходили слухи, что отца Якова понизили в звании.

И всё это уже не доставляло того удовольствия Тимошке, на которое он рассчитывал. Месть показалась ему чем-то ничтожным по сравнению с тем, что он получил взамен — Айсе. Она перекрывала всё для него.

В конце января Тимошка договорился с Айсе поговорить с купцом Осипом об их свадьбе. Девушка назначила день, и к этому дню Тимошка отдал ей четыре шкурки соболя на продажу. Приказчик с неохотой взял, обещая отдать деньги через три недели. Ксюша пояснила Тимошке так:

— У него ещё не набралось для полной партии рухляди. Скоро это случится