Оборот второй. И пришел творец (СИ) - Криптонов Василий Анатольевич

— Костя, это нарушение наших гражданских прав, — объявила Фиона. Упёрла руки в бока и поправила несуществующие очки. — Они не могут заставлять нас раздеваться в присутствии посторонних, это попрание этических норм!

— Поговори мне ещё, — прикрикнул охранник. — И вообще. У вас же секс, сами сказали! Ты что, парня своего стесняешься?

Я посмотрел на покрасневшую до корней волос Фиону и понял вдруг, что стесняется. И что скорее умрёт, чем разденется — неважно, в моём присутствии, или кого-то ещё. Филеас в данном случае затоптал кошкодевку из дома терпимости наглухо.

— Как ты с женой-то спал? — вздохнул я.

Фиона покраснела.

— Это происходило в темноте. И не очень часто.

— Гхм. А на хрена вообще женился?

— Моя матушка решила, что пора. Ей очень хотелось понянчить внуков.

— О как. Ты не говорил, что у тебя дети есть. — Я вдруг подумал, что дети Филеаса запросто могут оказаться постарше меня. У него, может, и внуки уже.

— Их нет, — грустно сказала Фиона. — Матушка умерла через два года после нашей свадьбы. За это время у нас с Моникой никто не родился, а потом как-то и необходимость заниматься этим вопросом пропала.

Н-да. Если все родители сожительствуют по такому принципу, моим определённо повезло, что обе бабушки до сих пор живы.

— Долго болтать будем? — прикрикнул охранник. И взялся за дубинку.

Разводить нас по разным помещениям явно не собирался.

— Я отвернусь, — пообещал я Фионе. — Не буду смотреть, честно. А на этого ублюдка просто не обращай внимания.

— Сам ты ублюдок, — обиделся охранник, — а я на работе. Мне, может, на хрен не сдалось на вас глядеть — только куда деваться-то? Отвернусь, а вы башкой стену пробьёте и наружу выскочите.

— Вот, — кивнул я, — на работе человек. Считай, мебель, — и честно, как обещал, отвернулся. Взялся за пуговицы рубашки.

— Это ужасно! — пропищала за спиной Фиона. — Это немыслимое нарушение гражданских прав!

— Нас похитили, вообще-то, — расстегивая брюки, напомнил я. — Какие уж тут права.

— Ничего, Костя, — сказала Фиона. Голос дрогнул, и я понял, что её сейчас, заставив раздеться, очень серьёзно обидели. Так мощно, как, может, Филеаса никогда в жизни не обижали. — Мы им ещё покажем! Мы отомстим за унижение.

— Обязательно, — пообещал я. Разулся, снял штаны и кинул их на скамью, оставшись в одних трусах и картонных тапочках. — Вот, прямо сейчас и начнём. Веди, начальник.

Фиону вывели из камеры первой, меня за ней. Я успокаивал себя тем, что об этом не просил, так получилось. И не могу же с закрытыми глазами идти.

Давно понял, что Фиона в моём представлении странным образом раздвоилась. Сексапильная кошкодевка существовала отдельно, затюканный женой приятель-собутыльник Филеас — отдельно. Что характерно, друг другу они совершенно не мешали.

Так, на упругую попку и тонкую талию идущей впереди Фионы я любовался без всякой привязки к Филеасу, ещё бы не хватало. И жалел о том, что грудь Фиона, по стеснительности, прикрывает руками.

* * *

— А это что за хрень?!

Охранник привёл нас в помещение, похожее одновременно на медицинский кабинет и мастерскую, в которой у меня на сервисе жестянку делали.

Широкое кресло, облепленное жутковатыми приборами, а на стене развешаны инструменты, от молотка до перфоратора. Две высоких, до самого потолка, этажерки с выдвижными ящиками — я был готов спорить на что угодно, что в них лежат запчасти. Но убило меня не это. Самая жуть находилась на другой стене.

Там висели человеческие позвоночники — в школе в кабинете биологии у нас стоял скелет, я запомнил, как они выглядят. А из позвоночников зловеще торчали в стороны металлические шунты. Сами позвоночники тоже жутковато посверкивали металлом.

А нас с Фионой, на минуточку, раздеться заставили. С непонятной, между прочим, целью.

— Это что?! — заорал я. И ткнул пальцем в позвоночники. — Опыты над людьми запрещены Женевской конвенцией сорок девятого года!

— Скажите, какой нервный, — возмутилась полная женщина лет пятидесяти, в белом костюме и прозрачных защитных очках. Она выплыла нам навстречу из глубины кабинета. — Что, имплантатов никогда не видел?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— В жизни бы не видал, — искренне заверил я. — Что это?

— Где господин Жан-Поль его взял? — сварливо осведомилась женщина у охранника. Перевела неодобрительный взгляд на Фиону. Подошла ближе и заглянула ей за спину — видимо, хотела убедиться, что хвост — не муляж, и действительно растёт непосредственно из задницы. — А это еще что?!

— Новенькие, — объяснил охранник. — Парень — из закрытого мира какого-то. А девка — с Кошачьего Е@лища, они там все такие.

— Тьфу, срамота, — сплюнула женщина, — создают же миры! — Прицельно посмотрела на меня. — Гонщик — он?

— Ага, — кивнул охранник. — Только вчера притащили.

— Буйный?

— Да не особо. Хотя, чёрт его знает.

— Буянить не будешь, дружок? — осведомилась женщина у меня. Подошла и принялась ощупывать — ловко, деловито, каждую мышцу от шеи и вниз. Скомандовала: — Спиной повернись.

Я послушно повернулся — белые халаты, всё-таки, завораживающе действуют.

— Хороший материал, — решила женщина, пройдясь пальцами вдоль моего позвоночника. — Крепкий мальчик, гибкий. Первая жизнь, опять же… — и вдруг саданула меня чем-то по локтю.

Я развернулся, собираясь врезать в ответ. Раньше, чем подумал, что передо мной — тётенька постарше мамы.

«Тётенька» умело перехватила вскинутую руку. Зажала, словно тисками — шевельнуться я не мог.

— И реакция хорошая, — удовлетворённо заключила она. — Всё-всё, дружок. Не волнуйся, больше не обижу, — отпустила мою руку. И как ни в чём не бывало продолжила ощупывания.

Я ещё немного постоял в напряжении, но больше тётка, вроде бы, агрессии не проявляла. Пальцы её постепенно спускались по спине вниз. В какой-то момент я поймал себя на том, что процедура мне даже нравится. Поинтересовался:

— А прилечь у вас тут нельзя? Массаж стоя — странновато, всё-таки.

— Можно, — заверила тётка, — всё можно, — а в следующую секунду я услышал приглушённый взвизг Фионы. Как будто она пыталась завопить, но не сумела.

Я, впрочем, тоже не сумел — ни завопить, ни даже дёрнуться. К спине с двух сторон, вдоль позвоночника, как будто присосались два огромных, холодных червя.

Ноги застыли, руки тоже. Ворочалась только голова — да и той уверенной рукой влепили затрещину.

— Не дёргайся, — приказала врачиха, — если хочешь, чтобы имплантат нормально прижился, дёргаться нельзя.

Я попробовал объяснить, что не хочу не только того, чтобы ко мне приживалась какая-то хрень, но и в принципе сейчас мало чего хочу, — однако понял вдруг, что разговаривать получается не сильно лучше, чем шевелиться. Язык ворочался с трудом, и ничего кроме «А-о-а, у-а-у!» у меня не получилось.

— Стой спокойно, — велела врачиха. — Молодой, сильный — быстро привыкнешь.

Она обошла меня и появилась в поле зрения. С непонятной грустью объяснила:

— Я вживила в твоё тело разъёмы. Подходящий тебе по росту и телосложению экзоскелет уже унесли, чтобы встроить в кресло гоночного аппарата. Как только ты сядешь в кресло и нажмёшь кнопку «Слияние», станешь единым целым с машиной. Экзоскелет увеличивает быстроту реакции и усиливает мышцы. Проще говоря, помогает посредственному гонщику стать хорошим, хорошему — идеальным.

До меня запоздало дошло, что имел в виду Жан-Поль, говоря о «собственной базе» организма. Как он там сказал, «моя собственная база мала»? А у меня — что надо, получается. Вот только не сказать, чтобы этот факт охренеть как радовал.

Врачиха взяла меня за локоть и повела к креслу. Ноги, оказывается, могли переступать, не спрашивая о моих желаниях.

— Отдыхай пока, — велела врачиха. И повернулась к Фионе.

Не знаю, что уж там творили у неё на глазах с моей спиной, но Фиона, похоже, упала в обморок. Висела на руках у охранника безвольной тряпкой.

— Говно, а не материал, — окинув её оценивающим взглядом, объявила врачиха.