Флот, революция и власть в России: 1917–1921 - Кирилл Назаренко

В феврале 1929 г. ОО ОГПУ начал бить тревогу по поводу большого процента «бывших дворян и прочих» среди комсостава флота[311]. 3-й отдел ОО ОГПУ насчитал таковых 60,8 % (1018 чел.) командного состава, тогда как рабочих и крестьян – всего 39,2 %. Сотрудники ОО ОГПУ отмечали, что «небезынтересно и то обстоятельство, что наиболее важные штабы морей имеют наибольший процент дворян»: в штабе Балтийского флота – 85 %, Черноморского – 61 %, Дальневосточной флотилии – 50 %, при том, что коммунистов в штабе Балтийского флота было всего 36 %, а в штабе Дальневосточной флотилии – 67 %. «Совершенно ясна тенденция – красный комсостав и членов партии направляют на второстепенные флоты. Против тех же, которые попадают в научные учреждения и центральные управления – ведется кампания и они изолируются по мотивам “малой квалификации” от работы, исполняя чисто канцелярскую работу»[312]. В штабе Балтийского флота ОО ОГПУ обнаружило «13 бывших офицеров» – 4 бывших лейтенанта, подпоручик, мичман и 9 гардемаринов, также записанных в бывшие офицеры. Любопытно, что если сложить перечисленные категории, получится 15 бывших офицеров и гардемаринов, а не 13. На линкорах – 24 бывших офицера, в том числе 5 «бывших лейтенантов и выше». В этом месте на полях начальник Морских сил СССР Р. А. Муклевич написал: «Проверить. Рабочие и крестьяне растут снизу, неудивительно, что на высших должностях их нет. Адмиралы уже умерли или постарились»[313]. В ответном письме заместителю начальника ОО ОГПУ Я. К. Ольскому (Куликовскому) Р. А. Муклевич указывал на неверность цифр ОО ОГПУ и убеждал его руководителей в том, что с политической лояльностью командного состава флота все обстоит благополучно. Для нас важно заявление Р. А. Муклевича, поскольку в нем отражено понимание естественного процесса смены «старого» командного состава «новым».

Итак, можно констатировать, что отношение высшего руководства Советской России к «старым» офицерам сложилось достаточно быстро (к весне 1918 г.) и было вполне определенным: генеральный курс был взят на строительство регулярной армии с обязательным использованием офицерских кадров и созданием для них необходимого минимума условий для деятельности. Тормозом в этом процессе служили не колебания верхов, а позиция низов – рядовых солдат и матросов, которые подозрительно относились к любым акциям властей, направленных, как им казалось, на восстановление позиций старого офицерства. Эту позицию разделяла и часть старых большевиков. Главным логическим аргументом в пользу антиофицерских настроений было утверждение о нелояльности к Советской власти «старого» офицерства в основной массе. В действительности, на наш взгляд, имело место распространенное чувство недоверия масс к бывшим офицерам, сочетавшееся с желанием занять командные высоты в армии.

* * *

Противоположная установка существовала у старых большевиков по отношению к матросам. К Октябрю 1917 г. моряки завоевали репутацию «красы и гордости революции», которая и закрепилась за ними позднее в публицистической и научно-исторической литературе. В то же время, дискуссия о причинах и ходе Кронштадтского восстания 1921 г. поставила вопрос о выступлении матросов против большевиков. Такой поворот традиционно пытались объяснить сменой состава матросов Балтийского флота за годы Гражданской войны, появлением среди них политически незрелых новобранцев, «иван-моров», однако последние исследования вполне убедительно показывают, что «главными действующими лицами [Кронштадтского мятежа] были военморы л[инейных] к[ораблей] “Петропавловска” и “Севастополя”, и военморы безусловно не молодые, ибо таковых там было меньшинство…»[314] «В результате на линкорах “Петропавловск” и “Севастополь” – главной политической и боевой силе восстания – старослужащие составили 4/5 их команды»[315].

Процент членов РКП(б) среди моряков Балтфлота был очень высоким. По данным М. А. Молодцыгина, в 1920 г. «коммунистами являлись 9 тыс. военных моряков Балтфлота из 18,9 тыс. чел. – 47,9 % (март)»[316]. Через год, в марте 1921 г. численность Балтийского флота составляла 20 350 чел., то есть выросла незначительно. Вряд ли в несколько раз сократилась за это время партийная прослойка среди моряков. Процент коммунистов в сухопутных войсках был значительно меньше. Так, в июне 1920 г. в 4-й армии Западного фронта партпрослойка составляла 12,6 %, в 1-й конной армии в апреле– мае того же года – 10,7 %, в частях непосредственно подчиненных штабу Западного фронта – 8,1 % (июнь). В 12-й армии Юго-Западного фронта членов партии в феврале 1920 г. было 17,6 %, в 5-й отдельной армии – 10,7 %. По родам войск члены партии распределялись в апреле 1920 г. в 9-й армии (действовавшей на Северном Кавказе) следующим образом: максимальная партийная прослойка – в авиачастях – 25,8 %, затем – в автоброневых частях – 14,3 %, кавалерийских –13,5 %, железнодорожных – 13,3 %, связи – 12,4 %, инженерных – 11,7 %, артиллерийских – 11,1 % стрелковых – 9,2 %, а в тыловых – 6,2 %. Даже в таком технически сложном роде войск, как авиация процент коммунистов был ниже, чем на Балтийском флоте. В авиачастях действующей армии в начале 1920 г. среди летчиков и летчиков-наблюдателей было 24,1 % коммунистов, а на 15 ноября того же года – 37,8 %373. Другими словами, процент коммунистов на Балтике был очень высок, выше чем где бы то ни было в сухопутной армии. Несмотря на это, Кронштадтский мятеж состоялся.

Примечательно, что именно экипажи линкоров были главной движущей силой революционного движения на флоте в 1917 г., они же оказались в центре событий в марте 1921 г. Вместе с тем команды кораблей Минной дивизии Балтийского флота были наименее революционны, о чем свидетельствуют монархист Г. К. Граф и большевик Ф. Ф. Раскольников. После Октября экипажи эсминцев относились к Советской власти критически, а летом 1918 г. петроградские власти вынуждены были и вовсе разоружить корабли Минной дивизии[317]. В то же время на малых кораблях флота религиозные настроения были, по-видимому, сильнее, чем на больших. Вот один пример. 28 июня 1918 г. наркому Л. Д. Троцкому С. Е. Саксом была направлена телеграмма: «По военному ведомству [вышел] приказ, разрешающий полку или какой-либо части пользоваться услугами духовенства за счет государства. На основании этого дивизия подводных лодок Балтийского моря вышла с ходатайством о предоставлении им права найма Священника (с прописной буквы в оригинале. – К. Н.) с отнесением расхода на счет государства. [Прошу] указаний, не встречается ли с Вашей стороны препятствий для удовлетворения ходатайства. Сакс»[318].

Единственным непротиворечивым объяснением такой смены политических симпатий представляется следующее. Матросы во время Первой мировой войны, а особенно матросы крупных надводных кораблей, находились в совершенно других условиях, по сравнению с солдатами на фронте. Служба матросов крупных кораблей практически не отличалась от службы в мирное время. Участие этих кораблей в боевых действиях было эпизодическим, а потери экипажей – ничтожными по сравнению не только с сухопутной армией, но и с экипажами подводных лодок, тральщиков или эсминцев. Вообще, на малых кораблях, особенно на подводных лодках, служба была, во-первых, значительно напряженнее и опаснее, во-вторых, роль каждого матроса малого корабля в обеспечении его боеспособности была значительно выше, а в-третьих, на тральщике, подводной лодке или миноносце у матросов было гораздо меньше возможностей укрыться от глаз начальства, чтобы обсудить волновавшие их проблемы, поделиться собственными взглядами на происходящее. Служба на малом корабле значительно сильнее сплачивала командный состав и матросов. Наконец, аудитория у нелегального агитатора на крупном корабле всегда шире, чем на небольшом, поэтому даже один – два члена революционной группы способны создать там ячейку сторонников и организовать выступление, пример чему – восстание на броненосце «Потемкин».

На крупных кораблях для матросов прибавлялось еще несколько важных раздражителей. Это полное отсутствие возможности выделиться, совершить подвиг, получить медаль, крест или, как высшую награду, производство в офицеры, так как в «полноценные» строевые офицеры невозможно было попасть из-за существовавшего сословно-образовательного барьера, который после Февральской революции сменился образовательным. В сухопутной же армии даже в царское время было законным производство нижнего чина в офицеры за боевые заслуги, при отсутствии образовательного ценза (предъявлялось только требование самой элементарной грамотности).

Многолетняя монотонная служба была, пожалуй, основным источником недовольства моряков. Ведь подавляющее большинство экипажей линкоров прослужило к 1917 г. от 4 до 8 лет, и нетрудно посчитать, насколько увеличились их сроки службы к 1921 г. В конце 1917 г. демобилизационные настроения на флоте были практически так же сильны, как и в сухопутной армии. 16 ноября 1917 г. приказом ВМК № 12 были уволены со службы матросы срока призыва на действительную службу 1905 г. с 1 декабря 1917 г., а 1906 г. – с 15 декабря[319]. Таких насчитывалось примерно 8,5 тысяч человек. Однако к середине января 1918 г. увольнение этих категорий было еще «не вполне закончено»[320]. 30 декабря 1917 г. матросы призыва 1908–1910 гг. потребовали уволить их не позднее 15 февраля 1918 г.[321]