Певец Волги Д. В. Садовников - Дмитрий Николаевич Садовников

его, и ей бы живой не быть.

21

Раз один торговец остановился в деревне, в крайней избенке переночевать, и слышит вечером на дворе разговоры (соседи говорят хозяину):

— Какой ты счастливец! Какого молодца-то залучил!

А вот-то он и отвечает им:

— Ах вы, с….. дети, да остановись он у вас, я бы о́цепом и лошадей-то из-под навеса перетаскал, а теперь суньтесь-ка ко мне! Он у меня остановился — я ничего не возьму, и вам тронуть не дам!

Торговец, слыша эти речи, поставил вору полуштоф, а тот и говорит ему:

— Не бойся, все в сохранности будет: своих гостей мы не трогаем и другим в обиду не даем.

22

Одно село все было воровское; подо всем селом крытые ходы были прорыты. В одном конце коня укра́дут, смотришь — они в другом. Вот раз в одной избе проезжую семью и стали хозяева резать. Всех старших перерезали, одна девочка осталась. Прибежала она к попу (к кому же больше?) и говорит:

— Батюшка, у нас всех зарезали!

— Где? — говорит.

— Да вон в той избе, где огонек-то светится.

Поп пошел, подошел к окошку, постучал и говорит:

— Эй, Федор, чтой-то вы свиней-то колете, а поросят распуска́те? На те вот!

23–25. Про клады

23

Портной один на краю города, у реки Камы жил; вода под самые стены подходила. Были у него работники. Вот раз идет он по базару и попадается ему чувашенин.

— Слушай, — говорит, — у тебя, портной, в доме клад есть.

Тот смеется.

— Где это?

— Да в хлеве, как войдешь так направо, в углу, к реке.

— Врешь ты, — говорит, — все, старый хрыч! Какой у меня клад?

— Нет, не вру. Отрой его — богат будешь!

— Ну, — говорит, — тебя! Вот выдумал! — и пошел домой.

— Ну, коли не хочешь, как хочешь. После каяться будешь, станешь меня искать. — И пропал из виду.

Дома портной и раздумался:

— А что не попытать? Дай, норою.

Пошел искать этого чувашенина; нашел. Тот согласился.

— Только с условием, — говорит, — с рабочими поделись; не поделишься — не дастся, и если в мысль тебе придет не делиться, клад уйдет, когда копать будешь.

— Хорошо.

— Достань икону, три свечки и заступ, а работника одного рыть заставь.

Вот пришел портной домой, одного работника оставил на ночь дома. Праздник был, все гулять ушли, он ему и говорит:

— Останься, ты мне понадобишься; не ходи нынче гулять. Будем клад рыть.

— Ладно.

Пришел ночью чувашенин, пошли в хлев, икону поставили, свечи зажгли. Работник с хозяином роют яму в углу, а чувашенин молитвы читает заговорные, чтобы клад остановить. Только портной роет и думает:

— Что это я, неужто своим добром с работником буду делиться? Чай на моем дворе-то, а не на его?

Как подумал про это, поднялся шум, икону за́ дверь выкинуло, свечки потухли, и загудел клад, в землю пошел. Стало темно, и давай этого портного по земле возить; возит да возит (нечистая сила). Чувашенин говорит работнику:

— Кинься на него! Упади!

Тот упал на хозяина: их двоих стало из угла в угол таскать. Насилу знахарь остановил заговорною молитвой. Клад ушел, а чувашенин после и говорит портному:

— Вот не хотел поделиться, он и не дался тебе; а теперь в этом доме тебе не житье: нечистая сила тебе в нем не даст — все растащит.

Портной видит, что плохо дело, взял да от реки и переселился выше, в другое место и опять, как был бедный, таким же и остался. Не умел взять.

24

Недалеко от Тагая (Симбирская губ.) мужик раз лошадь искал. Шел, шел, доходит до крутой горы. Видит: в ней дверь; он вошел. В первой комнате все лодки с золотом; пошел дальше (а комнат много), в последней комнате стол накрыт, а за ним сидит немая девица. На столе — вино и закуска. Вот он подошел, взял золотую чарку, налил вина и выпил; кубок — за пазуху и во все места золота из лодок насыпал. Выходит, а над дверями серебряные наборные уздечки висят. Он взял одну; как только вышел, напал на него конный народ, в роде казаков, избили его и отняли деньги. Уцелел один кубок да несколько золотых. Принес он кубок к таганскому попу и рассказал все. На кубке был вензель Петров и на деньгах тоже. После все это у судейских пропало.

25

Две хлебницы рыли по на́слуху, недалеко от Конной слободы, на валу́. Когда эти хлебницы уже вырыли кинжал и пистолет, вдруг услыхали, что по горе, от храма Иоанна Предтечи пошел сильный гул. Было это около полудня, летом. Взглянули они по направлению гула и увидали тройку лихих коней, которая скакала во весь дух с горы и быстро, с треском и шумом выехала из Конной слободы на большую московскую дорогу. Тройкой правил красивый кучер средних лет, одетый в черную бархатную безрукавку, в бархатных штанах, в поярковой шляпе с красными лентами. С ним рядом на козлах сидел красавец-казачек, а в само́й коляске — важный барин. Выехала тройка на дорогу, остановилась; барин слез с коляски, казачек спрыгнул с козел и пошел вдоль дороги в присядку плясать; барин заложил руки назад, склонил голову и пошел впереди лошадей, а кучер шагом поехал за ним. Казачек так лихо, так чудно плясал, что хлебницы на него засмотрелись, да еще думали в это время и о том, как бы о себе не дать барину подозрения к тому, что они роют деньги, и чтоб он из любопытства их не спросил. Лишь тройка поровнялась с ними, они увидали, что из реки Свияги вылез страшного роста солдат, подошел к казачку, схватил его на руки и понес в омут, под водяную мельницу. Барин сел на лошадей; кучер ударил по всем по трем возжами, гаркнул на них и с по́свистом молодецким тройка полетела вдоль дороги столбовой, только пыль взвилась за нею столбом!

Солдат дошел с казачком до омута, бросился туда и пропал. Это видение так испугало кладоискательниц, что они перестали рыть клад и почувствовали, что сердца у них замирают, руки и ноги дрожат; они отправились домой, однако яму завалили снова и рассудили так, что это им клад давался, да не сумели они его взять, подойти к нему с молитвой и дотронуться.

После этого