Детские ладошки - Петко Тодоров

— Хорошо, дай только закончить. Смотри, мне только один уголок осталось оформить, — ответил ребенок, ловко управляясь с алгоритмами перемещений цветных квадратиков, недоступными пониманию дедушки-профессора.

В Бамако они прибыли рано утром, а спустя пять дней их глазам уже открылись возвышавшиеся на горизонте холмы Бандиагара.

* * *

Внешне Баму словно и не изменился. Время как будто текло сквозь него, как Нигер через пески пустыни, — не изменяя его, не задевая душу. Как всегда сдержанно, он выразил радость по поводу встречи, коротко отдал распоряжения своим людям, которые немедленно подхватили наш багаж, но мне показалось, что он слегка не в себе. Лицо его просветлело только тогда, когда он взглянул на внука и стал похож на того Баму, которого я знал в детстве.

— Хорошо, что ты приехал, — неторопливо промолвил он. — Сам бы я вряд ли справился.

— Может, ты объяснишь мне, в чем дело? Как тебе известно, я ничего о Камне не знаю.

— Я тоже многого не знаю о нем. Не думай, что я всемогущ. Во время твоего посвящения мне не удалось подчинить их своей воле, а ведь я еще тогда хотел показать тебе Камень. Но мне не разрешили. Признаться, я сам видел его всего несколько раз.

— И что он из себя представляет?

— Завтра увидишь.

Баму не спеша принялся набивать трубку травой, обладающей наркотическими свойствами. Я бы и сам с удовольствием попробовал этого зелья, но воздержался от просьбы, дабы не беспокоить жреца, впавшего в транс.

— Пришла пора, когда Камень должен заговорить, — сказал Баму. — Это случается раз в тысячу лет, и я горжусь, что дожил до этого момента.

— И что же расскажет Камень? — осторожно поинтересовался я.

— Не знаю. Он может и ничего не рассказать, но завтра мы должны открыть его и приготовиться слушать. Завтра, при свете Большой луны. Присутствовать могут только посвященные. Голоса с По проделывают долгий путь, они плывут в бесконечности и непонятны нам, но время выслушать их пришло.

— А ты знаешь, как его… как надо… — я стал путаться. — Как нужно установить его, настроить… или как это сказать?

— Не знаю, — неуверенно и даже расстроено, как мне показалось, ответил Баму. — Потому я и вызвал тебя. Ты не только посвященный, ты еще и белый. Может, ты сумеешь исполнить Завет.

— А что это за Завет? Ты никогда ничего не говорил мне об этом.

Баму неторопливо затянулся трубочным дымом, тело его стало ритмично раскачиваться, остановившимся взглядом он уперся в тлеющую в трубке траву, забормотал протяжно и напевно, но достаточно ясно, чтобы разобрать слова.

— Когда придет время, Камень нужно вынуть из ниши. Вынуть из ниши и поставить на священный алтарь. Нижняя часть Камня цвета воды должна быть обращена к земле, так как белая его часть — это саван для покойников. Верхняя часть цвета пустыни должна смотреть в сторону тройной звезды Сиги-толо, с которой прибыли наши праотцы. Оттуда прозвучит голос. Сторона цвета травы должна смотреть в сторону Южной горы, называемой еще Тянущейся к небу башней. Сторона цвета апельсина должна быть повернута к Водопаду радуги. Сторона цвета небесного озера — к Верхним источникам пророчиц охотничьего счастья. Сторону же цвета крови нужно повернуть к болоту, прибежищу пренебрегнутых благ. Когда все будет готово и пробьет час, Камень заговорит. С шести сторон света до нас дойдет голос седьмого праотца, восставшего против остальных прародителей.

Баму умолк, и по его жесту я заключил, что больше не услышу ни слова и что пора ложиться спать.

Невозможно пересказать, с каким нетерпением я ждал наступления следующей ночи. День выдался жаркий, в хижине нечем было дышать. К тому же мой внук проказничал как никогда. Он мгновенно подружился с местными ребятишками и после полудня явился с огромной рыбиной, бог знает почему решив непременно зажарить ее. Спокойным тоном, но достаточно непреклонно, я попросил его убраться прочь, что, видимо, показалось ему достаточно обидным, потому что он проболтался неведомо где до самого вечера. Впрочем, мне было не до него. С наступлением темноты я прогулялся по селу, но так и не встретил ни одного человека, лицо которого было бы мне знакомо. Жители помоложе и вовсе обходили меня стороной и отворачивались. Во всей обстановке чувствовалось напряжение, какого я раньше никогда не замечал.

Наконец опустилась вожделенная ночь, ударил первый тамтам. Вслед за ним зазвучали другие, раздались первые крики, взметнулись в небо искры зажженных костров. На окраине села полным ходом шла подготовка к торжественной церемонии, смысл ее, как мне показалось, был неясен даже ее вдохновителям и организаторам. Меня попросили участвовать в ней. Вспомнив о том, что отец советовал мне быть покорным судьбе и с терпением относиться к этим детям природы, я согласился. Облачась в широкую белую робу, неизвестно кем оставленную для меня в хижине, я обрел полный покой, даже дрожь в пальцах унялась.

Не помню, как я попал в круг стройных чернокожих, в экстазе дергавшихся под хлесткие удары тамтамов, как сам я начал трястись вместе с ними, словно ко мне вернулась молодость, и даже как я оказался в святилище. Запомнилось только, что внезапно наступила такая тишина, что во мне все похолодело. За последние тридцать лет я настолько привык к цивилизации, что не мог не ощущать, какая пропасть пролегла между нами, между их миром и моим. Откуда-то из глубин подсознания до меня донесся голос, тревожным шепотом напомнивший о загадочной смерти отца, о том, что туманно и невнятно о ней рассказывал жрец. Это заставило меня забеспокоиться о внуке, но предпринимать что-либо было поздно: началась таинственная церемония, присутствие на которой стоило мне тысяч миль путешествия. Оглядевшись по сторонам, я с удивлением отметил, что в пещере почти ничего не изменилось с тех пор, как в ней состоялся мой обряд посвящения. Присутствовавшие сняли маски, их потные лица блестели в свете факелов. Среди них находились Дядюшка Черный Глаз, Юн, Открывший Истину, Страж Границы, Царь Обезьян, Кожаный Щит, Расспрашивающий, Вечно Недовольный. Отсутствовали Горбатый, Высокий Тростник и Молодой Дракон. И, разумеется, в пещере находился Баму. Мне показалось, что святилище как бы уменьшилось в размерах. Поблекшие фрески на стенах уже не производили на меня такого впечатления, как в годы молодости. Я почувствовал, как необратимо изменилась сама атмосфера святилища. В нем витал дух старости и смерти, собравшиеся казались мне мумиями, последнее дыхание жизни в которых поддерживалось исключительно ожиданием великого часа, фанатическая вера в то, что он пробьет, давала им силы, и, стиснув зубы, они цеплялись за жизнь, чтобы стать свидетелями великого чуда и услышать, как заговорит Камень. Мне стало понятно, что все они возлагают на меня особые надежды. Впервые я догадался о причинах неуверенности, поразившей меня при встрече с Баму: видимо, принимались попытки заставить Камень заговорить и раньше, но они были безуспешными.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});