Ветлужцы - Андрей Архипов

— Ну коли так… иди перед нами, показывай дорогу ко двору тысяцкого, — услал вперед молодого воина воевода и наклонился поближе к своему полусотнику, неспешным шагом тронувшись вместе с ним за мечником. — Слышь, Иван, готовься к потехе небольшой. Василия Григорьевича ныне нет в детинце, и нам он дорогу к Георгию Симоновичу своими плечами не прошибет, хоть и договорился обо всем…

— А что? — недоуменно пожал плечами Иван. — Без поместного сотника к тысяцкому не пробиться, что ли?

— Иной раз и не пробиться, — согласно кивнул Трофим. — Он ведь до этого года полновластным хозяином земли Ростовской и Суздальской был. А вокруг таких людей большая свара иной раз кипит. Так что держи в голове, что почти к князю идешь, да не к черемисскому, а к…

— Да понял, понял…

— Ни хрена ты не понял! — вскипел воевода, применив к полусотнику не раз слышанное от него же выражение. — Слухи, как ты обротал воев суздальских на Ветлуге, прибежали сюда еще седмицу назад. Меня-то со слов моих соратников знают тут, а ты… Раз отрока послали со стороны, то ответа за нас нет, пока мы в терем ногой не ступим. Или мыслишь, что пропустят тебя без проверки? И что тысяцкому до этого дело есть? Тут же дворня с тоски сходит, пытаясь светлые очи князя и старших дружинных намозолить, ты им как…

— Как красная тряпка для быка?

— Не знаю, не размахивал я тряпицей перед быком никогда… Эх, сбил ты меня с толку. Короче, заклинаю тебя именем Господа нашего, не ярись на них и не убей никого, ладно? А то не выпустят нас из города домой…

— Ага! Теперь понял… — дурашливо улыбнулся Иван, огибая вслед за воеводой стоящую около высокого частокола группу облаченных в бронь ратников. — А то я уж подумал, что ты обо мне беспокоишься. Ладно, буду ниже воды, тише травы… — и пояснил, глядя на недоумевающее лицо Трофима, не сразу понявшего, что же сказал его собеседник: — Нырну, говорю, под воду, зароюсь в тину как жаба болотная — и буду булькать со дна, чтобы совсем меня заметно не было.

— А вот этого не надо, а то как к жабе и относиться будут… Не отставай, — успел пробурчать воевода своему полусотнику, протискиваясь вслед за провожатым в низенькую массивную калитку. Иван в это время пытался разминуться со щербатым воином, перегородившим дорогу наклоненным копьем и показывающим что-то на его наконечнике своим собеседникам, лениво привалившимся к тыну. Однако когда отставший ветлужец все-таки обошел препятствие и нагнулся, чтобы протиснуться вовнутрь, калитка перед ним с треском захлопнулась, попав не ожидающему такой подлости полусотнику точно в лоб.

— Ох, вой, бдети[54] на ходу надобно, а не гавранов[55] по сторонам выглядывать, — донеслось со стороны стоящих неподалеку суздальских дружинников, развернувшихся в сторону ветлужца и со смешинками в глазах наблюдающих за тем, как тот вытирает с рассеченного лба выступившую кровь. Щербатый ратник, уже успевший прислонить копье и теперь вертящий в руках небольшую кованую гирьку на цепочке, пояснил высказанное пожелание: — Калитка чуток перекосилась намедни, так и норовит зазевавшихся путников по вые или в лоб приласкать. Бронь бы вздел, вой, глядишь, и защитил бы тебя шелом твой от сего грозного ворога.

— Да вот вежество хотел проявить к тысяцкому вашему, — через силу усмехнулся Иван в сторону суздальцев, попутно косясь одним глазом на забор. — Думал, что в детинце вашем не посмеет тронуть меня ни одна зараза, потому к боярину и в одной рубахе опоясанной не зазорно прийти, а тут… тут даже калитка в драку лезет. Эхма! Да у вас она не с той стороны висит, братцы. Первый раз вижу, чтобы дверь, которую защищать надобно, внутрь открывалась, — негромко добавив пару выражений о мастере, который навесил деревянные петли с другой стороны, полусотник шагнул в сторону все еще закрытой двери и вежливо постучал, пристально вслушиваясь в раздающиеся за ней шорохи.

— Да кого нам тут бояться, ветлужец? — ухмыльнулся щербатый, показывая, что прекрасно знает, кто перед ним стоит. — Последний раз булгарцев со свистом выпроводили из земель наших…

— Кого бояться, говоришь? — переспросил тот, чуть отступив назад. — Да обидевшихся на вашу дверь гостей. — С этими словами полусотник фигуристо присвистнул и с размаха саданул ногой в дверь, которая в ответ на удар почему-то не распахнулась настежь, а почти тут же вернулась на место, сопровождая свое возвратное движение грохотом железа, обрушившегося на деревянные доски, которыми был выстлан двор тысяцкого. — И вам не хворать, братцы! — В очередной раз нагнулся Иван и уже без помех проскользнул внутрь.

* * *

— При князе нашем крепостица лишь крепнет, а уж о воях своих он заботится неустанно! — оптимистично подвел итог импровизированной экскурсии Гостята, провожая ветлужцев за Ильинские ворота, ведущие в посад, и тут же нескладно поинтересовался результатом их разговора с тысяцким: — Видать, Георгий Симонович благоволит к вам, раз разрешил детинец осмотреть. Помощи просили или собрались под руку князя нашего пойти? — Долгий, угрюмый взгляд Трофима заставил мечника поперхнуться и торопливо распрощаться, однако слова суздальца явно показывали, что было на уме у местных дружинников по поводу встречи ветлужских гостей с местным воеводой. Потому и приняли их достаточно ласково, не задирая сверх меры. Кто знает, может, через пару месяцев в одном строю придется стоять, прикрывая щитами друг друга? Да и без того ясно, что суздальские укрепления им не просто так показывали: любые слова и предложения прочнее осядут в голове, если подкрепить их зримой мощью крепостных стен и кольцом земляных валов детинца протяженностью почти полтора километра и высотой несколько метров.

Кивнув на прощанье провожатому, воевода с полусотником еще раз окинули взглядом покинутое ими сооружение, которое скрывало не только двор князя и его дружину, но также собор Успения вместе с местом обитания архиерея. Рядом с бревенчатыми стенами и башнями крепости, расположившейся на гребне вала, начинался сухой глубокий ров шириной в пару десятков метров и глубиной в три человеческих роста. Учитывая высоту самих стен, детинец в глазах большинства людей представал в виде несокрушимой твердыни, готовой встать на пути любого противника, который вздумал бы покуситься на суздальские земли.

Видимо, этой мыслью и руководствовался тысяцкий, предложивший гостям оглядеться в суздальской цитадели в сопровождении одного из детских. Да и само пожелание перейти под крыло ростовского князя было высказано почти напрямую. Проводником ветлужцев опять оказался Гостята, крутившийся неподалеку. Приосанившийся от оказанной ему чести, он добрых полчаса водил экскурсантов по крепости, объясняя тем, где находится двор архиерея и где живет тот или иной из дружинного начальства. Потом повел их на стены, проигнорировав легкий намек на возможность осмотра помещений внутри башен и под деревянными настилами вдоль крепостных стен. Повторную просьбу, высказанную напрямую, он тоже отверг, сославшись на невозможность их осмотреть без ключника. Ветлужцам на это осталось только разочарованно пожать плечами. Вообще-то припасы и оружие, обычно хранящиеся в этих местах, их интересовали довольно мало, но вот посмотреть, как были сложены строителями деревянные стены укреплений… Осталось лишь строить догадки, учитывая немалый опыт служившего в Переяславле воеводы.

Зато на стене в юго-западном углу детинца, рядом с Димитриевскими воротами, выходящими на реку, Гостята не смолкал ни на минуту, показывая с высоты стен окрестности города и раскинувшийся за речкой неяркий пейзаж начала бабьего лета. Слегка подернутое желтизной зеленое пространство лесов изредка блестело в глаза синевой тонких водных артерий близлежащих земель. В пронзительно-голубом осеннем небе, расчерченном штрихами улетающих птичьих стай, проплывали небольшие облака. Их тени медленно бежали внизу по перелескам, оврагам, черным и желтым клочкам убранных полей и редким людским поселениям, крохотными кляксами расположившимся между равнинами суздальского ополья.[56]

Прямо напротив упомянутых ворот, за рекой Каменкой, в излучине которой и стоял Суздаль, обреталась колония Киево-Печерского монастыря, возвышаясь на высоком берегу своими постройками и небольшой шатровой деревянной церковью. Однако попасть посуху в монастырь, носящий имя святого Димитрия, можно было лишь через Никольские юго-восточные ворота, которые выводили путника к мосту через Каменку. Последняя проездная башня, через которую шли Ильинские ворота, прорезала восточный вал и выходила на посад, по-другому прозываемый окольным городом. Две дороги внутри посада сразу заворачивали на север и юг, а ведущий на восток тракт еще некоторое время ветвился между разбросанными небольшими поселениями внутри окольного города и уходил в направлении села Кидекши, стоящего в месте слияния Каменки и Нерли. Эти заселенные места начинались почти у самых Ильинских ворот и почти заполняли все пространство до реки Гремячки, которая огораживала их с востока, создавая видимость какой-то защиты.