Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

— Капитан? Капитан!

— Что? — спросил Геродас, моргая.

— Я… ничего. Я вижу огни. Вижу Доктринополь. Мы почти добрались.

— Это хорошо, солдат.

— Майло. Это Майло, сэр.

— Это хорошо, Майло. Скажи мне, что ты видишь?

Майло встал, балансируя в тряском грузовике, и взглянул через ветреную мглу на призрачные огни, горевшие над Цитаделью. Пламя было похоже на маяк в ночи.

— Я вижу святой город, сэр.

— Правда?

— Да. Я вижу его. Вижу огни.

— Как же я хочу быть там, — прошептал Геродас.

— Сэр? Что вы сказали, сэр? — Майло пригнулся от ветра, крепко держась за борта кузова.

— Меня зовут Лукан Геродас. Уже не чувствую себя сэром. Зови меня по имени.

— Хорошо, Лукан.

Геродас медленно кивнул.

— Скажи мне, Майло, что ты видишь теперь?

— Вижу городские ворота. Крыши и башни. Вижу храмы, сияющие, словно светлячки в ночи.

Лукан Геродас не ответил. Грузовик проехал через Врата Пилигримов. Рассвет стал едва заметно окрашивать горизонт.

Через десять минут машина уже была во дворе западного городского лазарета. К этому времени Геродас был мертв.

Глава восьмая

Раненные

Как я была призвана к своему священному труду, так и других призову я к себе.

Святая Саббат, послания.

— Прекрасное, чистое, яркое утро, Кольм, старый ты пес, — провозгласил Дорден, входя в маленькую боковую комнату, которую отвели второму танитскому командующему. Утренний свет лился, словно молоко, через западные окна. И пока еще прохладный воздух уже обещал грядущий жаркий день. В коридорах госпиталя витал запах антисептиков.

Немедленного ответа не последовало, но Корбека всегда было тяжело разбудить.

— Хорошо спал? — спросил Дорден, направляясь к шкафчику рядом с занавешенной сеткой кроватью.

Дорден надеялся, что звук его голоса мягко разбудит полковника, чтобы можно было осмотреть его. Те, кто будил Корбека слишком резко, не единожды получали в зубы.

Дорден взял маленькую глиняную фляжку с обезболивающим.

— Кольм? Как ты спал? Я имею в виду, при таком шуме.

Звуки непрекращающейся эвакуации не стихали всю ночь, и даже сейчас док без труда мог расслышать грохот машин и голоса людей на улицах за стенами госпиталя. Каждые полчаса над Доктринополем раздавалось раскатистое завывание громоздких транспортных судов, поднимавшихся в небо.

Большое старинное здание медицинской школы Хагии располагалось на западном берегу священной реки, напротив Университета, то есть занимало самое сердце одного из наиболее заселенных и оживленных городских кварталов. Одновременно муниципальный госпиталь и клиника при Университете, медицинская школа стала одним из многих городских зданий, которые имперские освободительные силы отвели для лечения раненых.

— Забавно, но сам я спал отвратительно, — рассеянно заметил Дорден, взвешивая бутыль с лекарством в руке. — Слишком много снов. Все эти дни мне часто снится мой сын. Ты помнишь, Микал? Он постоянно приходит ко мне во сне. Я пока не могу понять, что он пытается мне сказать, но что-то пытается.

Под окном маленькой комнаты послышалась перепалка. Раздраженные голоса раздавались в спокойном чистом воздухе.

Врач подошел к окну, открыл ставни и выглянул наружу.

— Потише там! — крикнул он на улицу. — Это вообще-то госпиталь! У вас совершенно нет сострадания.

Голоса стихли, и Дорден вернулся к кровати.

— Эта кажется мне легкой, — мягко промолвил он, указывая на бутыль. — Не слишком ли много ты принял? Корбек, это не шутка. Это сильнодействующие лекарства. Если ты превысишь дозу…

Он замолчал. Подойдя к кровати, он оттянул закрывавшую ее сетку. Постель была пуста. Смята, но пуста.

— Что за фес… — пробормотал Дорден.

Базилика Махария Хагийского стройной башней возвышалась на западном краю скотного рынка Холидич. У нее было три шпиля, облицованных зеленовато-серым тесаным камнем, привезенным сюда из других миров и резко отличавшемся от розовых, красновато-коричневых и кремовых местных пород, преимущественно использовавшихся при строительстве. Массивная статуя лорда Солара в полном боевом облачении стояла на громадном кирпичном постаменте у центральной арки, вздымая силовые когти к небу, словно бросая вызов или обещая отомстить.

Внутри, в громадных помещениях, куда не добирались солнечные лучи, было холодно. Голуби и летучие крысы мелькали среди стропил, взрезая широкие лучи солнечного света, падавшие в неф.

Здесь было многолюдно, несмотря на ранний час. Суетились аятани в голубых одеждах, готовившиеся к одному из утренних ритуалов. Эшоли помогали им и сотням верующих, собиравшимся в центральном нефе. Дувший с востока ветер приносил запахи запеченной рыбы и хлеба, ароматы общественных кухонь, работавших при храме. Церковь организовала раздачу бесплатных обедов дважды в день для прибывавших паломников.

Эти запахи заставили желудок Бана Даура болезненно сжаться. Хромая, Даур шел вдоль главной колоннады в толпе других верующих и на минутку остановился, тяжело опираясь на трость и дожидаясь, пока пройдут неприятные ощущения. После ранения он ел совсем немного. Да и вообще мог уже не очень много. Врачи запретили ему даже вставать с кровати, но он лучше знал, как себя чувствует. Сильным, на удивление сильным. И удачливым. Ритуальный клинок прошел на волосок от сердца. Доктора беспокоились, что рана оставит на сердечной мышце шрам, который мог разойтись, если не поберечься.

Но Даур просто не мог оставаться в постели. Этот мир, Хагия… Скоро ему придет конец. Улицы были запружены военными и гражданскими, пытавшимися собрать вещи и улететь отсюда. В воздухе витал страх и странное ощущение нереальности происходящего.

Даур пошел дальше, но вскоре снова остановился, привалившись к стене. Все еще кружилась голова, а рана в груди иногда начинала особенно сильно ныть. Боль словно накатывалась горькими тяжелыми волнами.

— Сэр, вы в порядке? — спросил проходивший мимо эшоли, юноша в шелковых одеждах кремового цвета. В его взгляде светилось беспокойство. — Могу я помочь вам?

— Ммм… возможно да. Я, похоже, переусердствовал.

Студент протянул руку и помог ему дойти до ближайшей скамейки. Даур с благодарностью опустился на нее.

— Сэр, вы очень бледны. Вам точно нужно идти?

— Возможно, что нет. Благодарю тебя. Мне уже лучше.

Студент кивнул и отошел. Даур увидел его через пару минут — юноша разговаривал с аятани и с беспокойством указывал в сторону Даура.

Капитан сидел, воззрившись на высокий алтарь. Самое плохое — что не хватало дыхания. Любое усилие очень быстро заставляло его задыхаться, и затем он долго не мог восстановить дыхание, потому что глубокие вдохи вызывали сильную боль в груди. Нет, не это было самым плохим. Нож под сердце — не самая плохая вещь. Получить ранение в битве и пропустить последнюю миссию своего полка… И даже это не было самым плохим.

Хуже всего были не выходившие из головы мысли. Даур услышал поблизости сердитые голоса и оглянулся. То же самое сделали все верующие вокруг. Два аятани спорили с группой офицеров из Арделеанских колоний. Один из гвардейцев постоянно указывал на реликварий. Даур услышал, как один из жрецов сказал: «Но это наше наследие! Вы не обчистите это святое место!»

Те же самые высказывания Даур слышал уже несколько раз за последний день. Несмотря на ужасающее зло, надвигавшееся с единой целью — поглотить весь мир, мало кто из жителей Хагии хотел эвакуироваться. Напротив, многие аятани считали, что перемещение икон и реликвий ради их сохранения равноценно осквернению. Но приказы лорда-генерала Льюго были четкими и строгими. По правде сказать, Дауру даже было интересно, как скоро хагийцев начнут арестовывать за препоны… А то и расстреливать за неповиновение.

Он питал неизмеримую симпатию к этим верующим. Его ранение словно стало своего рода инициацией. Даур всегда был человеком долга, долга по отношению к Империуму, Богу-Императору. Но он никогда не чувствовал себя особенно… набожным.

До настоящего времени. До Хагии. До того самого момента, как кинжал инфарди вошел меж ребер. Это что-то изменило в нем, словно острая сталь и собственная пролитая кровь преобразили его. Он слышал о людях, переживших религиозные трансформации. Это-то его и пугало. И не позволяло толком думать о чем-то другом.

Даур чувствовал, что с этим нужно что-то делать. И решил для начала доковылять от госпиталя до ближайшего храма. Но заметных результатов это не дало. Даур не знал, чего ищет. Быть может, какого-то знака. Послания. Чего-то необычного.

Он вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Он должен был эвакуироваться с другими ранеными на корабле и отбыть в шесть часов вечера. А он совсем этого не хотел. Такой отъезд выглядел как бегство.