Пепел богов. Трилогия - Сергей Вацлавович Малицкий

прижималась так, как твоя прижимается.

— Так и я, пожалуй, — глубоко вздохнул Кай, — дорого еще отдам. По всему так выходит.

Она заговорила вновь, когда уже и Эпп остался позади, и началась торговая улочка, почти все лавки на которой были закрыты.

— Что изменилось?

— С чего ты взяла? — удивился Кай. — Зрачки у тебя стали обычными, — ответила она. — И пот выступил. Сердце стало стучать ровнее. Словно кто-то душил тебя, а потом хватку ослабил.

— Точно, — согласился Кай. — Именно что хватку ослабил. Нет уже жажды. Или ослабла. Верно, ушел из замка иши один из четырех. Когда эта кавалькада ловчих Тарпа мимо промчалась, едва не задохнулся, потом отдышался, а теперь и вовсе дышать могу.

— Ушел! — обрадовалась Каттими. — Значит, не пойдешь ты во дворец? И в смотрительную не пойдешь? Уходить нам надо, пока след не потерян!

— Позже, — твердо сказал Кай. — И во дворец пойдем, и в смотрительную. Может быть, там что-нибудь о Хармахи узнаем. Не дуй губы и не дрожи, или нет у тебя меча на поясе?

— Есть, — прошептала Каттими. — Только поможет ли стальная игла деревянной щепке, если бросают ее в огонь?

— Две щепки, две, — прижал девчонку к себе Кай.

Прохожих на заокраинной улице почти не было. Двери в лавки заносил снег, окна прикрывали ставни, но хозяин одного из магазинчиков, на дверь которого с удивлением ткнули появившиеся на улице дозорные — «этот сумасшедший торгует всякой ерундой», — на стук все-таки вышел. Выбрался из какой-то подворотни, расправил седую бороденку, кутаясь в жилет и шаркая валенками, подошел к низкой двери лавки и, неторопливо позвякивая надетыми на стальное кольцо ключами, принялся освобождать от запоров тяжелый засов.

— Зачем вам пергамент сдался? — проскрипел торговец, недоверчиво поглядывая на торчащие из-под курток мечи. — Клинки протирать вроде дороговато, а для чтения — так тут и хиланские буквицы не каждый второй стражник разберет, а уж лапаньские… Лет двадцать у меня валяется сверток, пергаментов с пяток, а пока что, кроме меня, никто их не читывал.

— Я читаю по-лапаньски, — подала голос Каттими. — И говорю немного. Чего там читать, если слова знаешь? Они же все теми же теканскими буквицами расписывают.

— Э, молодка, — хмыкнул старик, роняя засов. — Если б все было так просто, я бы не торговал тут уже полвека. Хиланскими буквицами теперь расписывают? И что же они расписывают? Торговые списки на древесной коре? Напутствие пастухам на плоских щепках? Нет, лапани — древний народ. Очень древний. И язык у них древний, и буквицы. На вязь похожи. Словно кудель кто вытягивал, петли на ней вязал да ровнял потом по пергаменту. Теперь так уже не пишут. Если только в Гиме. Там еще остались мудрецы. Ну так чего говорить-то на улице, уж заходите. Все лучше с кем-то языком помахать, чем от страха в постели дрожать.

Внутри лавки было темно, но старик извлек откуда-то из-под жилета пару камней, ударил одним о другой, озарив обширное помещение снопом искр, утопил искры в сухой пакле, раздул пламя, и вот уже замерцала масляная лампа, извлекая из полумрака длинные полки, на которых чего только не было. Древние кувшины и чайники, блюдца и чашки, лампы и прялки, статуэтки и тростниковые циновки, причудливые стулья и табуреты и тронутые ржавчиной доспехи. Казалось, что со всего Хилана, если не со всего Текана, свозили во владения торговца разный хлам, и он мало того что не отказывал никому, а выкидывал только то, что расползалось у него в пальцах или рассыпалось в пыль. Свитки и пергаменты же он, похоже, продолжал хранить и в виде пыли. И пожалуй, от его яростного чихания не менее половины из них разлетелось во все стороны.

— Вот, — наконец развернул торговец на испещренном шрамами черном столе ветхий от старости сверток. — Тут пять листков, и уверяю вас, что больше вы не найдете нигде, разве только в хранилищах иши, да и то если ушлый хранитель не добрался до тех пергаментов и не соскоблил их для занесения на них каких-нибудь глупостей.

— Тут, выходит, записаны не глупости? — принялся рассматривать письмена Кай.

— Если у тебя хорошая память, парень, я могу прочитать все пять, — усмехнулся старик, — молодка-то твоя, я вижу, приуныла? Да, мало того что буквицы странные, так на первый взгляд еще и не разберешь, где одно слово кончается, а другое начинается. Это если не знать, что вот эти узелки и есть границы между словами! На самом деле, говорите сразу, будете брать или нет, а то с месяц назад явился тут один хиланец с мутным лицом, заставил вот так же эти свертки разворачивать, а так и не купил.

— Сколько хочешь за них? — спросил Кай.

— Сколько? — Старик окинул взглядом охотника, его спутницу, скорчил гримасу, оценивая потертые куртки, щетину на лице Кая, наконец махнул рукой: — За полновесную серебряную хиланскую монету отдам все пять!

— А если прочитать? — поинтересовался Кай.

— Да что тут читать? — удивился торговец. — Вот торговая расписка, в которой отчет о продаже коней, ослов и пустынных коров. Это смета на ремонт крепостной стены, наверное, в самой Гиме, — есть такая крепость на излете Восточных Ребер. Это заклинание на дождь, летом я пробовал, не работает. Здесь-то не работает, а уж в Холодных песках тем более. Вот отрывок из жизнеописания кусатара, без начала и конца. И кусок уложения базарных дней на торжище у гимского перевала. Если добраться до Гимы, думаю, выручить монет пять можно.

— Добавлю серебряный. — Кай развязал кошель. — Час или полтора у нас еще есть. За него ты дашь нам крепкой бумаги и писало. Пять листов. Мне нужно, чтобы так же, как на этих пергаментах, построчно было переписано все. Но теканскими буквицами, и тут же чтобы повторено все было по-текански!

— Да это труда на неделю! — возмутился старик.

— Полтора часа! — потребовал Кай и выкатил на стол еще монету. — Больше не дам.

Через полтора часа Кай и Каттими удалялись от лавки, хозяин которой вновь гремел засовом и замками и поносил нежданных покупателей, которые разбрасываются серебром, но не понимают, что рука у старика уже дрожит и глаза почти ничего не видят.

— Не лгал? — спросил Кай. — Не вычерчивал какую-то бессмыслицу?

— Нет, — мотнула головой Каттими. — Я уж присмотрелась. Одинаковую вязь одинаковыми словами переводил. Да и язык знает. К чему бы он стал хитрить? И все-таки я хоть и говорю по-лапаньски немного, но из пяти слов знала два. Хотя посиди над этими листками с день, прочитала бы все. Зачем только, понять не могу? От серебра избавляешься?

— Посидишь еще, —