Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

Дело в том, что эрды первоначально вообще не строили городов, только поселки в бухтах, где причаливали их корабли, да воинские заставы вблизи Вала, созданного против захватчиков коренными жителями — карнионцами. Эрденон также не был городом. Здесь располагалось главное святилище эрдов, а при нем жили его жрецы и служители. Два раза в году — на летнее и зимнее солнцестояние — сюда съезжались представители знатных родов (в ту пору у эрдов не было верховного правителя), поклонялись, стало быть, идолам, приносили кровавые жертвы — обычаи по этой части были своеобразные, а заодно вершили суд и принимали решения касаемо дел, важных для всего края. А уж много позже, как можно прочесть во всех книгах, пришел сюда святой Бернард, капище порушил, идолов сжег, священную дубовую рощу вырубил, зверские обычаи упразднил. А после на этом месте построили город, я так понимаю, чтоб камни от порушенного святилища и бревна от вырубленной рощи даром не пропадали, хотя в книгах на этот счет ничего не сказано.

Я в Эрденоне ни разу не бывала, но многое слышала и кое-что читала. Поэтому знала, что гадать, как выглядел город во времена святого Бернарда, бесполезно. Лет полтораста назад случился там грандиозный пожар, и после него город отстроился заново. Да и от дубовых лесов давно не осталось и следа — вырубили уже без всяких божественных целей. Торговля, понятно, расширение пределов города, строительство, то, се. Леса, правда, на подъездах к Эрденону были. Все те же светлые сосны и березы. Не то что у нас в Кинкаре, да и рядом с замком Тальви, заметила я, с этим тоже неплохо. Зачем я леса разглядывала, когда моя дорога была в город? Так, на всякий случай. Если кое-кому припомнится определенное присловье, я не возражаю.

Мы проезжали поля пшеницы и ржи, овса и ячменя — нежные весенние посевы, многочисленные мельницы и пивоварни. Озеро Бирена, питавшее юрод рыбой, должно было располагаться по правую руку от дороги, но мы его не увидели. Дорога становилась все более многолюдной, нас теснили купеческие фургоны, господские кареты, военные курьеры И в толчее, шуме и гвалте мы подъехали к воротам, над которыми полоскалось знамя с изображением единорога

— гербом герцогства Эрдского.

Герб возник много позже, чем город и герцогство. Откуда он взялся, мне неизвестно. Эрдам, судя по всему, таковой символ тоже был совершенно неизвестен. Морской змей там, или волк, или кабан, или какой-нибудь «лебедь пота шипа ран» (моя родовая птичка) — это сколько угодно. Но только не худосочная белая лошадка с рогом во лбу. Бун Фризбю, скупщик краденого в Свантере, бывший магистр теологии, уверял меня, что единорог не мог быть известен варварам, так как те были язычниками, а это — библейский символ. Но Соломон Соркес, ювелир в том же Свантере, который учил меня отличать фальшивые камни от настоящих, на соответствующий вопрос ответил, что на самом деле в Библии никаких единорогов нет, переводчики просто неправильно поняли слова «дикий бык». Я думаю, эрдам дикий бык понравился бы больше. Но к тому времени, когда у города появился герб, эрдов, как таковых, уже давно не было. Оставалось лишь имя, звучавшее во многих названиях. Река Эрд. Герцогство Эрдское. Эрдский Вал. Город Эрденон.

Те, кто возводил город из праха, могли гордиться — работа была выполнена на совесть. Улицы, сколько можно было видеть, все вымощены ровным булыжником, не говоря уж о площадях. Какие здесь были торговые лавки и склады, гостиницы и мануфактуры! — я разумею внешний вид, а не содержание. И фонтаны. Вот уж чего не понимаю, зачем на севере фонтаны. Особняки, наподобие нынешних свантерских, но многие поосновательней и попредставительней. Короче, все было призвано напоминать, что город — пусть и не столица империи, но все равно — столица.

Ренхид называл мне имена улиц, которые мы проезжали. За те дни, что мы провели в пути, ему ни разу не пришлось выказать превосходство, наконец подобный случай ему представился. Одни названия были весьма возвышенные — улица Избранников, улица Гремящего Молота, площадь Правосудия (там, сказал Ренхид, жгут еретиков. Теперь уже реже, чем раньше, после того как отменили Святые Трибуналы, но все же… ), другие — вполне обыденные: улица Чесальщиков Льна или Мыловаренный конец, а некоторые непонятные, вроде улицы Хватающего Зверя. Имелась даже улица Черной Собаки — может, она и была хватающим зверем? Давка и суета ближе к центру города не рассеивались. Наоборот, колеса гремели по мостовой, кучера лаялись друг с другом, казалось, того и гляди в ход пойдут хлысты, но каждый раз обходилось без этого.

Ренхид предложил спешиться. Почему бы и нет — скорости такая езда верхом, как по улицам Эрденона, не прибавляет. Взяв Керли за повод, я последовала за своим провожатым на площадь Розы (не мистической, а имперской), и мы влились в толпу, обтекавшую памятник епископу Бильге — это тот самый, что перевел Библию на эрдский язык. Достойнейшее дело, особенно если учесть, что эрдский язык в том виде, на котором говорили тогда, давно забыт. Интересно, знал ли епископ Бильга про единорога?

— Вон там, где на крыше мордатые мужики с козлиными рогами, — это казначейство, — рассказывал Ренхид. — Вроде как обозначают, что козлов из нас делают. Слева — Обезьяний дом. Никаких обезьян там нет, а прозвали его так из-за прежней хозяйки. Она у папаши нынешнего герцога в фаворе была, хоть и страшна как обезьяна. Видать, и вертеться кое— где умела не хуже.

Справа — часовня отцов-бенедиктинцев. А прямо перед нами — Торговая палата Эрденона.

Слушая его разглагольствования, я присматривалась, запоминала — мне нужны были ориентиры, черт возьми. Торговая палата заинтересовала меня в особенности, отчасти из-за некоторых эпизодов моего прошлого, да и отец мой служил в Торговой палате, правда, не здесь… может, если бы он и остался там, был бы сейчас жив и моя судьба сложилась бы по— иному… Это было солидное серое трехэтажное здание под грифельной крышей, выгодно отличавшееся от других домов на площади отсутствием украшений — лепных, резных и прочих, а также статуй и колонн. То есть одно украшение было — над высокой аркой, доходившей до второго этажа, львиная морда в медальоне с красно-белым орнаментом. Я усмехнулась, вспомнив барельеф церкви Святого Бернарда. Но тут не было никаких надписей… И пока я иронически озирала фасад Торговой палаты, львиная голова внезапно высунулась из медальона и оскалила зубы. И я увидела, что это вовсе не лев! Клыки были слишком велики, и верхние, и нижние, и все пропорции были не те… Конечно, это можно было отнести за счет неумения скульптора, но создавалось впечатление, что художник, напротив, был чрезмерно точен. Клянусь, в эти мгновения определение породы неизвестного зверя (хватающего? ) занимало меня гораздо больше, чем то, что голова на фронтоне ожила. Когда же вся глупость ситуации дошла до меня, то голова отчаянно закружилась. Кружилась голова… кружился, сплетаясь в причудливые узоры, красно-белый орнамент по краям медальона.. выступал… черт меня дернул подумать, что здесь нет надписи. Орнамент и был надписью, но я не могла ее прочесть. Я не знала языка. Черт меня дернул…

Черт?

Я закрыла глаза, а когда открыла их, то обнаружила, что выпустила повод и цепко держусь за седло Керли, чтобы устоять на ногах. Голова перестала кружиться, но мучительно болела, и я не могла избавиться от впечатления, что где-то за пеленой, которой на миг стали и фасад, и лев, и медальон, что-то ослепительно блеснуло.

Как хрусталь. Или стекло под лучами солнца.

Именно поэтому я и зажмурилась.

Глотнув воздуха (если то, чем здесь дышат, можно назвать воздухом), я опустила взгляд. Фасад Торговой палаты был неколебим как скала, и сиять сквозь него что-либо могло с тем же успехом, как сквозь скалу. И ничто не напоминало о хрустале в этот пасмурный день.

В проеме арки стоял Гейрред Тальви и спокойно смотрел на меня.

Не помня себя, я бросилась к нему и, едва удержавшись, чтобы не вцепиться ему в глотку, зашипела:

— Какую отраву твой холуй вбухал мне в пиво? Его взгляд стал снисходительным. Я и сама понимала, что порю чушь, но как еще, скажите на милость, могла я объяснить произошедшее? У меня сроду не бывало головокружений, и никакие видения не мерещились ни разу в жизни. Даже когда мне для пользы дела приходилось выпивать много горячительного, голова оставалась до отвращения ясной. А если я не больна и не пьяна, значит, меня отравили.