Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I - Гэв Торп

Ругаясь пересохшими губами, спотыкаясь, Акмен-хотеп направился к скачущему галопом всаднику. Вокруг послышались крики, но царь не обратил на них никакого внимания. Все, что сейчас имело значение, — это необходимость остановить проклятое чудовище, пока оно не убило еще одну лошадь. Взревев от ярости и досады, Акмен-хотеп поднял свой тяжелый хопеш и замахнулся, но всадник-скелет был еще далеко. Он проскакал мимо, натягивая тетиву для следующей жертвы.

— Я здесь! — прокричал Акмен-хотеп удаляющемуся всаднику. — Вернись и сразись со мной, дрянь! Убей царя Ка-Сабара, если осмелишься…

Тут чья-то мощная рука схватила его сзади за шею и подняла вверх, словно он был беспомощным ребенком. В воздухе просвистело оружие. Акмен-хотеп учуял пыльный запах кожи и костей и услышал ужасный треск. Что-то острое ударило его в щеку. Он увидел разлетевшийся на кусочки скелет коня и его всадника, рухнувших перед ним на песок.

— Осторожнее, о великий, — пророкотал возле уха царя низкий голос Хашепры, верховного жреца Гехеба. Огромный жрец скользнул в сторону, держа молот наготове, и потащил Акмен-хотепа за собой. — Преодолей себя, если не хочешь, чтобы твои люди лишились последней надежды. Мы и так в крайне тяжелом положении.

Акмен-хотеп с трудом справлялся с ревом бессильной ярости, рождавшимся в груди. Мимо проскакал еще один вражеский всадник, из его тела торчали стрелы. Это существо вырвало из груди одну из стрел, наложило ее на свою тетиву и выстрелило в живую лошадь. Странное, почти абсурдное зрелище наполнило царя отчаянием и безысходностью.

— Во имя всех богов, как нам сражаться с этими тварями? — хрипло прошептал он. — Каждый, кого мы убиваем, воскресает. Каждый соплеменник, которого мы теряем, обращает свои мертвые руки против нас. — Он с усилием встал на ноги и вырвался из хватки Хашепры. — И на место каждого чудовища, которого мы убиваем, встает сразу десять. — Он повернулся к иерофанту. — Скажи мне, жрец, как можно победить врага, если он неисчислим, как песок в пустыне?

Верховный жрец Гехеба долго смотрел в глаза царю, и Акмен-хотеп увидел на лице жреца отражение собственного отчаяния.

— Одни боги знают, — произнес он наконец и отвернулся. — Возвращайся в колесницу, о великий. Скоро станет темно, а мы многое должны обсудить.

Акмен-хотеп смотрел в спину жрецу, устало тащившемуся к колесницам, стоявшим в какой-то дюжине ярдов от них. При виде безрадостных глаз Хашепры его пронизало холодом до костей.

— Боги знают, — сказал Акмен-хотеп, пытаясь почерпнуть силу в этих словах. — Боги знают.

Словно в оцепенении, царь уселся в колесницу Хашепры. Во время отступления боевые машины использовались как обычные повозки, чтобы погрузить в них припасы, которые удалось захватить из лагеря, а также обеспечить транспортом раненых и знать. Среди мешков с зерном и кувшинов с водой в царской колеснице беспокойно зашевелились двое. Калифру, верховную жрицу Неру, устроили среди груза как можно удобнее. Из ее левого плеча торчал обломок стрелы, и лицо ее во сне было измученным и пылало. Рядом с ней сидел Мемнет, его лоб заливал пот. Толстый жрец прикладывал ко лбу Калифры мокрую тряпку.

— Мы должны остановиться, — сказал Мемнет. — Люди и животные измучены сверх всякой меры. Если мы будем идти дальше, то убьем людей больше, чем это удастся врагу.

— Если мы остановимся, враг нападет в полную свою силу, — устало возразил царь. — Они нас просто задавят.

— Мы же не знаем, есть ли там еще кто-нибудь, кроме этих проклятых всадников, — сказал Хашепра. — О великий, рано или поздно нам придется остановиться. Лучше сейчас, пока у нас еще есть силы оборонять лагерь.

— Кроме того, нужно посчитать людей и посмотреть, сколько их осталось, — заметил Мемнет. — И сколько осталось провизии.

— И поговорить с бхагарцами, — продолжал Хашепра. — Необходимо как можно скорее отыскать тайник с провиантом или оазис.

— Хорошо, хорошо, — сдаваясь, вскинул руку Акмен-хотеп. — Разобьем лагерь здесь и пойдем дальше завтра, до первых лучей солнца. Передайте людям.

Похоже, с принятием решения силы окончательно оставили царя. Ноги словно налились свинцом, и он хотел только одного — заползти в сомнительную тень под колесницей и уснуть. Хашепра начал отдавать приказы гонцам, и тут от конца колонны послышался топот копыт.

Акмен-хотеп резко повернулся, решив, что конники Нагаша вернулись и сейчас снова нанесут удар, но, едва вскинув меч, царь заметил, что и конь, и всадник из плоти и крови, а не из кожи и костей. Он приблизился, и Акмен-хотеп увидел, что это не кто иной, как Пак-амн, и тут царь сообразил, что не видел Мастера Коня после вчерашнего нападения.

— Где ты был? — спросил он, как только юный аристократ осадил своего измученного коня возле колесницы.

На лице Пак-амна мелькнуло раздражение.

— Организовывал арьергард и оценивал наше положение, — отрывисто сказал он. — Думал, тебе захочется узнать, в каком состоянии наше войско, о великий.

Хашепра ощетинился, услышав высокомерный тон молодого аристократа, но Акмен-хотеп жестом остановил его.

— Что ж, докладывай, — приказал он Мастеру Коня.

— У нас осталось две тысячи и пять сотен людей, чуть больше или чуть меньше, — начал Пак-амн. — Примерно треть из них ранены, кто тяжелее, кто легче. Примерно четверть воинов покинули лагерь, захватив в поясных сумках припасов на пару дней. — Пак-амн качнул головой в сторону колесниц. — Надеюсь, вам с обозом повезло больше.

— Это еще нужно проверить, — отозвался Акмен-хотеп. — А что там с бхагарцами?

Лицо Пак-амна помрачнело.

— Уж не знаю, что это — воля богов или так задумал сам Нагаш, но этой ночью бхагарцы пострадали больше всех. Кое-кто клянется, что всадники-скелеты сворачивали с пути, чтобы убивать разбойников пустыни. Из сотни, что вышли с нами из Ка-Сабара, осталось меньше двадцати. — Он пожал плечами. — Возможно, если бы у них имелись мечи, они сумели бы защититься.

Лицо Хашепры потемнело от ярости.

— Самое время вбить в тебя правила приличия, мальчишка, — негромко произнес он.

— Довольно, о святейший, — остановил его Акмен-хотеп. — Вспомни, что ты говорил насчет того, чтобы быть примером для других. Этим поведением Мастер Коня не оскорбляет никого, кроме своих предков.

Пак-амн саркастически фыркнул.

— При чем здесь предки? — сказал он. — Я просто говорю правду. И если царь недостаточно силен, чтобы ее выслушать, значит, он просто не истинный царь.

— Есть правда, а есть подстрекательство к мятежу, — вмешался Мемнет. — Царь вправе казнить тебя за такие речи, Пак-амн.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});