Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

причин. В результате экономического спада сократился общий спрос на нефть. Прибыли компаний от увеличения стоимости собственных месторождений не укрылись от внимания стран-экспортеров, и они начали повышать налоги и арендную плату за право разработки, желая пополнить свою казну, а не карманы компаний. В том году некоторые налоговые льготы были урезаны. В следующие несколько лет прибыли снова возросли, достигнув $15 млрд в 1978 г., но в реальном выражении это означало, что они едва поспевают за инфляцией. В абсолютном выражении прибыли компаний были громадными, но прибыльность оставалась, за исключением 1974 г., ниже средней для всех отраслей американской промышленности.

В общей картине прибыльности была еще одна значительная особенность. Прибыль концентрировалась в сфере добычи нефти и природного газа. Стоимость ресурсов, которые компании имели, например, в Соединенных Штатах и Северном море, с повышением цен на нефть также возросла. Вторая часть отрасли – нефтеперерабатывающие заводы, танкеры, бензоколонки и т. п. – была создана до 1973 г. в расчете на рост годового спроса на нефть на 7–8 %. Реальный спрос был намного ниже, и таким образом мощности этой части отрасли оказались чрезмерными. Третья часть танкерного флота простаивала. Эти излишки мощностей в сочетании с утратой прав на нефть на Ближнем Востоке заставили международные нефтяные компании сомневаться в ценности и рациональности сохранения крупных систем переработки и сбыта, созданных ими в 1950-е и 1960-е гг. в Европе для ближневосточной нефти – той самой нефти, которую теперь у них отняли[538].

Энергетическая политика сша: «китайская пытка водой»

Несмотря на поразительную согласованность и преемственность внешней энергетической политики администраций Никсона, Форда и Картера, во внутренней политике согласия не было. Наоборот, для этой части энергетического уравнения характерными оставались острейшие дебаты относительно регулирования цен и практики нефтяных компаний. В августе 1974 г. Никсон ушел в отставку, но уотергейтский скандал вызвал кризис доверия к правительству и стойкие подозрения по поводу самого энергетического кризиса.

Нефть и энергетика уже стали «кипящим котлом» в национальной политике, подогревавшимся присутствием «угрозы» американскому образу жизни и высокими ставками в смысле власти и денег. Еще в августе 1971 г., пытаясь остановить инфляцию (составлявшую в то время 5 %, что считалось недопустимо высоким), Никсон ввел общий контроль над ценами. Срок его истекал в 1974 г., но на нефть это не распространялось. Скорее наоборот, политика и крайняя напряженность обстановки того времени привели к появлению ужасной, похожей на изобретения Руба Голдберга[539] системы контроля над ценами, правами и квотами, по сравнению с которой обязательная программа импорта нефти в 1960-е гг. выглядела простой, как хайку.

Общественное мнение требовало, чтобы Вашингтон что-то предпринял – и под этим «что-то» подразумевалось возвращение в старые добрые времена, когда обеспечивались поставки в должных объемах. На рынках царили смятение и разгул цен, и любое новое решение несло непредсказуемые последствия. «Каждая проблема, которую вы решаете, похоже, создает две новые», – жаловался один государственный чиновник, занимавшийся регулированием цен. Те, кто умел воспользоваться этой новой системой, получали хорошие прибыли. Например, большим бизнесом стало приобретение прав на поставки сырой нефти. Результатом стала расконсервация и ввод в действие любых устаревших нефтеперерабатывающих установок, даже безнадежно неэффективных, типа «чайника», которых не видели со времени нефтяного изобилия на промыслах Восточного Техаса в начале 1930-х гг. Различные программы породили множество разорительных предложений, бесконечных слушаний в конгрессе и огромный объем работы для адвокатов и юрисконсультов, которого хватило для осуществления одной из величайших программ столетия по «обеспечению занятости юристов». «Для нефтяной промышленности Федеральный регистр[540] стал важнее, чем все данные геологов», – писал один ученый. Каким бы ни был краткосрочный прирост с точки зрения капитала, затраты были огромными из-за неэффективности, неразберихи на рынке, распыления усилий и нерационального использования ресурсов и времени. Только в стандартных ответах на запросы преобразованной Федеральной комиссии по управлению энергетикой участвовало около 200 000 респондентов от промышленности, что отвлекало примерно 5 млн человеко-часов ежегодно. Прямые затраты на систему регулирования, измеряемые по расходам государственных агентств и промышленности, в середине 1970-х гг. достигали в среднем нескольких миллиардов долларов. Вся кампания по регулированию не столько способствовала росту национального благосостояния, сколько создавала острейшую хроническую головную боль в политике государства. Но таковы были особенности того периода.

Тем временем все же требовалось предпринять что-то значительное, крупномасштабное. В январе 1975 г. президент Джеральд Форд ухватился за никсоновский проект «Независимость», предложив грандиозный десятилетний план строительства 200 атомных электростанций, 250 угольных шахт, 150 крупных работающих на угле электростанций, 30 огромных нефтеперерабатывающих заводов и 20 крупных заводов по производству синтетического топлива. Вскоре после этого вице-президент Нельсон Рокфеллер, внук человека, ставшего олицетворением господства нефти, выступил с еще более грандиозной программой стоимостью $100 млрд, направленной на субсидирование работ по созданию синтетического топлива и других дорогостоящих проектов по энергетике, которые коммерческие структуры отказывались финансировать. Противники программы поставили под сомнение целесообразность таких расходов, и инициативы Рокфеллера сошли на нет. Однако в годы правления Никсона и Форда было и два чрезвычайно значимых достижения. Сразу же после введения эмбарго конгресс дал «зеленый свет» строительству аляскинского трубопровода. Проект обошелся в конечном счете в $10 млрд. Защитники окружающей среды утверждали, что теперь, после многочисленных отсрочек и пересмотров проекта, трубопровод стал экологически менее опасным. Как бы то ни было, он оказался единственным и крайне важным вкладом в обеспечение американских поставок энергоносителей со времени открытия в 1930-е гг. месторождения «Папашей» Джойнером в Восточном Техасе.

Другой важной вехой было введение в 1975 г. в автомобильной промышленности стандартов по экономии топлива. Согласно этим стандартам средняя экономичность двигателя нового автомобиля должна была за десятилетний период удвоиться, т. е. пробег на один галлона бензина должен был увеличиться с 13 до 27,5 мили. Поскольку в то время из каждых семи баррелей ежедневно потребляемой в мире нефти один сжигался в автомобильных двигателях на американских автострадах, такое изменение должно было серьезно сказаться не только на внутреннем, но и на мировом нефтяном балансе. Закон, определяющий стандарты экономичности двигателей, предусматривал также образование стратегических запасов нефти. Это была та самая идея, которую после Суэцкого кризиса в 1956 г. выдвигал Эйзенхауэр и которую шах пытался продать Соединенным Штатам в 1969 г. План был превосходен: такой резерв будет полностью компенсировать нехватку при любом перерыве в поставках. Но на практике темпы создания такого резерва оказались катастрофически медленными[541].

В 1977 г. президентом стал Джимми Картер, проводивший избирательную кампанию как человек со стороны, обещавший морально обновить потерявшую доверие и запятнанную уотергейтским скандалом американскую политику. Вопросы энергетики привлекали его внимание еще за много лет до выборов. Он служил на флоте и навсегда запомнил предупреждение отца первой атомной подводной лодки адмирала Хаймана Риковера, что человечество бездумно расходует природные запасы нефти. Во