Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Моментами, от переполняющих эмоций, выбегаешь в курилку, торопливо затягиваешься дешевой (на дорогие средств не хватало) папироской, снова возвращаешься и опять читаешь, и страдаешь, понимая, как бы следовало поступить неглупым, власть имеющим людям и в девятьсот третьем, и тринадцатом, и семнадцатом годах.

А вот когда судьба (или все–таки личная воля и устремленность?) свела его с Олегом Константиновичем, Чекменев увидел перед собой прямой и ясный путь. Шагай и шагай по нему, как сапер по минному полю. Дураком не будешь — пройдешь и дойдешь. До сегодняшнего дня — дошел. Хорошо виден впереди край твердой земли. Шага два, три. Если потребуется — можно и прыгнуть. И ты уже там. Все позади. Бояться больше не надо, каждый раз, касаясь подошвой топкой хляби и прикидывая, рванет — не рванет под ногами. А если рванет, так ногу до колена или сразу уравняешься с такими же храбрецами, задолго до тебя любившими ставить последний рубль ребром.

Теперь колебаться поздно. И назад возвращаться поздно. И на предпоследней кочке, окруженной растяжками, не устоишь.

«Что ж, умные вы ребята, — думал Чекменев, все еще перебирая и механически, почти не видя текстов, пролистывая папки с личными делами. — Отбирали мы вас тщательно, не один год, позволили создать в Москве подобие рыцарского ордена со всеми атрибутами и чуть ли не правом экстерриториальности. Финансировали, по службе продвигали, звездочки на погоны сыпали, не чинясь. Пора отрабатывать. Поглядим, что у вас в натуре получится».

Самое интересное, что, посвятив своей идефикс практически всю сознательную жизнь, Игорь Викторович отнюдь не мечтал повторить жизненный путь кого–нибудь из великих. Лавры ни Наполеона, ни Александра Македонского его совершенно не прельщали. Ни фельдмаршалом он не планировал стать, ни премьер–министром даже. Человеком он был отроду бескорыстным, так что финансовое могущество Чекменева не манило тоже.

Интерес у него был, если так можно выразиться, чисто научный. Ну и немножко спортивный. Вот сумеет самый обыкновенный, никакими специальными талантами не наделенный юнкер, потом подпоручик Игорь Чекменев единолично возродить в России монархию? Наставить Отечество на истинный путь, ведущий к величию, славе, процветанию, вроде как в «век золотой Екатерины», чтобы и XXI столетие историки нарекли «русским», раз уж в XIX и XX это по разным причинам как–то не задалось?

А что в случае успеха будет с ним лично не суть и важно. Какому–нибудь Ливингстону позарез требовалось отыскать истоки Нила тоже ведь без конкретной, практической цели или Амундсену — непременно достичь Южного полюса.

Кое–какие таланты за молодым Чекменевым все же числились, а может, и не таланты совсем, а просто своеобразные черты характера. Умел он, например, особенным образом располагать к себе людей и аккуратно, ненавязчиво навязывать (каламбур невольный) собственную волю и точку зрения. И отлично понимал, в каких случаях это делать можно и нужно, а когда — ни в коем случае.

Ну, еще соображал быстро, на уровне гроссмейстера умел просчитывать варианты на пятнадцать–двадцать ходов вперед. И за себя, и за противника. С этим багажом и начал свою армейскую службу.

То, что он в подходящий момент попался на глаза Великому князю — это, конечно, чистое везенье, и что тот именно тогда подыскивал себе адъютанта — тоже. А уж все остальное, как говаривал А. В. Суворов: «Помилуй бог, надобно и уменье».

Замысел свой Чекменев реализовывал, никуда не торопясь. Годом раньше, десятью годами позже — не слишком существенно. Курсовой офицер в училище любил повторять — все помрем генералами, хватило бы только годов да здоровья.

Четыре года потратил, чтобы стать для Олега Константиновича незаменимым помощником, за следующие пять продвинулся в советники, в начальники «личной Е. И. В. тайной канцелярии». Идею клуба «Пересвет» собственноручно придумал и воплотил в жизнь. Года три размышлял над планом «Фокус», хотя правильнее было бы присвоить ему наименование «Кратет», в честь одного из идеологов афинской школы киников, или — «циников», в латинской транскрипции, самого из всех циничного.

Размышлял, по кусочкам подбрасывал отдельные его фрагменты «братьям и соратникам» для детальной проработки, но так, чтобы единой картины происходящего не сложилось ни у кого до самого последнего момента. В том числе и у Верховного магистра, и у самого князя.

Люди приходили в проект и уходили, бывало, по той или иной причине, но из каждого Чекменев ухитрялся извлечь максимум того, на что человек был способен. Иногда включал в постоянный состав своей (или чужой) команды, иногда использовал «втемную».

Свою лепту внесли в нужное время и Розенцвейг, и Тарханов с Ляховым, добытый ими профессор Маштаков, удачно взятый в плен Фарид. Теперь вот доктор Бубнов делает что может. На Бельского тоже серьезная ставка…

Ну и везло Игорю Викторовичу, поразительно даже, как везло. И с людьми, и с событиями, которые отчего–то складывались именно так, как ему в данный момент и требовалось. Бывает, так везет игроку в рулетку. На какое поле и число ни бросишь фишку, туда и шарик прикатится. Моментами Чекменеву начинало казаться, что совсем это даже и не везение, а просто так нужно. Судьбе, некоему Высшему координатору, можно сказать — богу, но в бога в христианской трактовке он так и не научился верить.

Раз вовремя подсказал кто–то (или что–то) юному юнкеру заняться именно этим делом, а он сообразил, послушался, так все и идет, как по писаному. Вот только с Розенцвейгом и командой Ляхова вышло не так. Не рядом. Исчезли в самый ответственный момент. Работы для них — невпроворот.

И тут же подумалось, а вдруг и это — так надо. Вдруг вернутся ребята и опять принесут нечто, именно в этот момент самое важное?

До того вдруг захотелось в это поверить, что он взял и поверил. Вернутся. Только вот — когда? Когда они могут вернуться, чтобы это оказалось в самый раз? Маштаков считал там что–то, считал, и Максим считал, уличив попутно профессора чуть ли не в шарлатанстве. А ему самому как–то и недосуг было задуматься. Собственным умом пошевелить.

Вот если бы он сам вместе с ребятами оказался. На той стороне. Живым, разумеется. И тамошним покойникам словчился в лапы не попасть. Какой момент выбрал бы? Есть старая присказка. Выход чаще всего оказывается там, где раньше был вход. Входов, строго говоря, было два. Один, главный, здесь. А второй… Как докладывал Тарханов, в Пятигорске, на даче Маштакова, он тоже заглянул в нездешнее… Так, может быть, они попытаются через тот пробой?

Осталось сообразить — когда? Их нет уже почти месяц…

Если бы они попали просто в параллельное время, их бы непременно нашли. Или их, или следы пребывания. Пять человек непременно оставляют следы, даже если всячески стараются этого избежать. Кроме того, на территории радиусом в тысячу километров вокруг Москвы разбросаны радиомаяки с подробными инструкциями, что делать, как и где выходить. Миновал месяц — людей нет. Вывод — либо Тарханов и К° пространственно оказались за пределами очерченного на карте круга, либо…

Стоп–стоп! Идея, пришедшая ему в голову, оказалась настолько проста и очевидна, что непонятно, чем он раньше думал.

Он снял трубку телефона, позвонил в Кремль, офицеру, обеспечивающему жизненные и творческие процессы профессора, который, будучи по недоверию отстранен от хронофизических исследований, полностью переключился на свое старое занятие. Изготовление всяческих хитрых военных штучек, которыми он в свое время подрабатывал у уголовников и террористов. Тогда вершиной его инженерного гения стал микропроцессор размером в желудь, легко устанавливаемый в любое устройство, имеющее электронную базу, хоть на тактической ракете, хоть в авиалайнере, способное любым заданным образом менять исходную программу или преобразовывать управляющий сигнал.

Сейчас ему было приказано пойти еще дальше в плане коварности и остроумия, а плоды своего разума воплощать не в сарае на коленке, а на самых высокотехнологичных предприятиях Москвы. Результат не заставил себя ждать.

Поставленная на поток продукция пошла по назначению. Прежде всего — военинженеру Леухину, занимавшему одно из ключевых мест в варшавской части операции «Фокус».

Чекменев сделал распоряжения в отношении «охраняемого объекта» и переключился на следующие неотложные дела.

Их было много, но это только радовало генерала.

Господам штабистам «Пересвета», привыкшим к «легким партиям», когда и вводные задания к тактической или оперативной игре брались фактически с потолка, и противник до такой степени условен, что можно забить его не реальным огнем и реальной кровью, а эрудицией и демагогией, сегодня же придется доказать, что они способны работать в реальной обстановке и в режиме реального времени.