Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

— Привет, Тор, — ласково сказал Эгерт.

Сидящая улыбнулась и кивнула.

Вот уже три года она не делала ничего другого — сидела, глядя в пустоту перед собой, а услышав знакомый голос, улыбалась и кивала. Душа её летала где-то так далеко, что даже самые близкие люди не могли до неё дозваться.

— Всё в порядке, Тория, — спокойно подтвердила Танталь. И только внутри её сжался невидимый комочек, та часть её, что не любила лгать.

Женщина в кресле улыбнулась и кивнула снова.

— Мы пойдём, — глухо сказал Эгерт.

Женщина кивнула в третий раз.

Танталь и Эгерт вышли, осторожно прикрыв за собой дверь. В коридоре вежливо дожидалась сиделка — добрая женщина, приходившая вечером и уходившая утром, она сменила компаньонку, которая с утра и до вечера сторожит спокойствие госпожи Тории, балагурит в пустоту и читает вслух книги, до которых госпоже Тории нет никакого дела…

— Что случилось? — отрывисто спросил Эгерт, когда служанка убрала со стола недоеденный ужин.

«Всё видит», — подумала Танталь устало.

— Алана?

— Заперлась в комнате. Я сказала ей, что ты…

Вертикальные морщины на белом лбу Эгерта сделались глубже.

— Да, я думал. Ты знаешь, как я надеялся, что она… Перерастёт. Тем более после поездки в Каваррен…

— Каваррен пошёл ей на пользу, — пробормотала Танталь, водя пальцем по узору на скатерти.

— Надо было её пороть. — Эгерт нервно передёрнул плечами. — Когда всё это началось… Надо было наступить себе на горло и…

— Ерунда, — меланхолично отозвалась Танталь. — Ты просто устал… ты устал сегодня.

— Отвезти её в Каваррен, — Эгерт сплёл пальцы, — изменить… обстановку… надолго. Я бы перебрался в Каваррен, но Корпус…

— Что тебе дороже — чужие мальчишки или собственная дочь?

Танталь сама удивилась словам, сорвавшимся с её губ как бы между прочим. Как бы невпопад.

— Извини, — добавила она тихо. — Собственно, и переезд ничего не изменит. Мне так кажется.

Эгерт молчал.

— Извини, — повторила Танталь уже с беспокойством. — Я… я уже устала твердить тебе, что в этом нет твоей вины. Алана…

— Те дни её сломили, — сказал Эгерт, глядя в стол. — Танталь, есть ли в этом доме человек, перед которым я не виноват?!

Наверху грохнула дверь. Послышался звон разбитой посуды, минуту спустя в столовую вбежала перепуганная служанка, и при виде её окровавленного лица Эгерт поднялся из-за стола:

— Что?!

— Госпожа Алана, — служанка хлюпнула носом, — изволят… Ужинать не хотят, так посудой кидаются…

Танталь натянула платок на плечи. Непривычный, старушечий жест.

* * *

Поперёк проезда стояла свинья.

Вероятно, то была королева свиней. Серая пятнистая туша занимала всё пространство опущенного моста, от перил и до перил — а ведь мост не был узок, когда-то, в незапамятные времена, здесь свободно катались кареты!

Свинья неохотно посмотрела в мою сторону и отвернулась снова. Где ей было меня узнать — когда я последний раз навещал родовое гнездо, дедушка этой свиньи был ещё розовым поросёнком.

Тишина и упадок. Вздумай враги напасть на замок — вот он, берите голыми руками, вода во рву высохла, и мост не поднимается, потому как подъёмный механизм проржавел до самого нутра…

С другой стороны, на кой ляд врагам старая развалина, призрак давней славы Рекотарсов?

— Уйди, — сказал я свинье. Та не обратила на меня никакого внимания — разве что серое ухо лениво дрогнуло, стряхивая муху.

* * *

…Куда возвращается путник, когда дорога намозолила ему ноги? Правильно, в отчий дом. Даже если вместо привратника его встретит серая свинья, вместо друзей — равнодушные собаки, а вместо заботливых родителей — располневший, подслеповатый слуга. Теперь, сидя перед камином в поросшем паутиной зале, я и не помнил толком, зачем так стремился сюда. Откуда взялась эта лживая надежда: вернусь, мол, домой, и всё образуется, будто по воле мага.

Поместье, как и следовало ожидать, доходов не приносило никаких, жалкой ренты хватало только на прокорм домашним животным. В первый же вечер управляющий по имени Итер принёс мне, вздыхая, груду пыльных расходных книжек; с отвращением пролистав мелко исписанные страницы, я отодвинул бухгалтерию прочь. Если старый слуга немножечко и крадёт — что он, не имеет на это права?!

На другой день я открыл сундук со своими детскими вещами и среди школьных принадлежностей отыскал затейливо разукрашенный календарь. Лет двадцать назад я изготавливал его сам, под присмотром учителя — по краю деревянного круга хороводом вились цифры, ближе к центру были коряво выписаны названия месяцев, и каждый из них сопровождался подобающей иллюстрацией: в детстве я любил рисовать. Щекастое солнце перебирало щупальцами-лучами, вились косматые бороды ветров, из пузатых туч охапками сыпался нарисованный снег; я устало присел на краешек сундука, мне страшно захотелось туда, в двадцатилетней давности вечер, когда, выпучив от усердия глаза, я покрывал лаком уже готовую картинку…

А теперь я держу в руках собственную жизнь. Вернее, её жалкий остаток, потому что от вынесения Приговора прошло уже две недели, а значит, жить мне осталось триста шестьдесят пять минус четырнадцать…

Я отыскал в письменном столе иголку и аккуратно отметил день, от которого, по воле Судьи, ведётся столь важный для меня отсчёт.

А потом кликнул Итера, оделся во всё лучшее, нацепил шпагу, как подобает наследнику Рекотарсов, и отправился в посёлок.

* * *

Староста поначалу перепугался — думал, бедняга, что я хочу скачать с него денег. Слово «подати» с некоторых пор резало мне слух, а потому я с милой улыбкой замял неприятный для обоих разговор. Староста развеселился, но тут же и притих, узнав, какие именно сведения меня интересуют. Почесал в круглой башке, потёр лысую бровь, сказал с сомнением:

— Вы, господин Ретанаар, этого… Что магов в последние годы расплодилось — это правда, что тех крыс… При каждой деревеньке, куда ни сунься, теперь колдун сидит… Много и обманщиков, но есть и справные — хутор, если помните, ниже по речке, год назад наводнением смыло, среди сухого лета вдруг гроза, смыло подчистую, и я знаю, чьих рук дело, да только связываться с ним… Раньше болтали — перевелись, мол, маги, скучно стало и тяжко — так на вам, теперь весело, век бы такого веселья не видывать, сынишка мой сдуру повздорил с ЭТИМ — так назавтра молния средь двора как лупанет! Дырку прожгло, курицу убило, я быстренько подарки на телегу — и во двор ему, заразе, чтоб ему пусто было, а он щерится, лыбится, подарки принимает, ничего, мол, помни мою доброту, что только курицу поджарило тебе…