Сочинения - Валерий Брюсов

1920

Сонет в манере Петрарки

Как всякий, кто Любви застенок ведал,Где Страсть пытает, ласковый палач, —Освобожден, я дух бесстрастью предал,И смех стал чуждым мне, безвестным – плач.

Но в лабиринте тусклых снов, как Дедал,Предстала ты, тоски волшебный врач,Взманила к крыльям… Я ответа не дал,Отвыкший верить Гению удач.

И вновь влача по миру цепь бессилья,Вновь одинок, как скорбный Филоктет,Я грустно помню радужные крылья

И страсти новой за тобой просвет.Мне горько жаль, что, с юношеским жаром,Я не взлетел, чтоб в море пасть Икаром.

10 марта 1912

* * *

Артуру ехать в далекий путь!Вот громко трубят трубы!Джиневру целует он нежно в грудь,Целует и в лоб и в губы!«Прощай, Джиневра, моя жена.Не долог разлуки год!»Она – в слезах, в слезах она,Смотрит смеясь Ланцелот!

Вот едет Артур через ясный луг,И слышны близко трубы,Но страстно Джиневра и милый друг,Целуясь, сблизили губы.«Тебе служил я, любил тебяИ ждал за годом год.Теперь блаженство узнаю я!»Смотрит смеясь Ланцелот.

Артуру ехать в обратный путь,Поют в его славу трубы!Он девушек в замках целует в грудь,Целует и в алые губы.С Артуром нежно вдвоем жена:«Я верен тебе был весь год!»«А мужу я была верна!»Смотрит смеясь Ланцелот.

<1916>

Последние мечты

1917–1919

Душа истаивает…

В горнем свете

Я сознаю, что постепенноДуша истаивает. МглаЛожится в ней. Но, неизменно,Мечта свободная – светла!

Бывало, жизнь мутили страсти,Как черный вихрь морскую гладь;Я, у враждебных чувств во власти,То жаждал мстить, то мог рыдать.

Но, как орел в горах Кавказа,За кругом круг, уходит ввысь,Чтоб скрыться от людского глаза, —Желанья выше вознеслись!

Я больше дольних смут не вижу,Ничьих восторгов не делю;Я никого не ненавижуИ – страшно мыслить – не люблю!

Но, с высоты полета, бездныОткрыты мне – былых веков:Судьбы мне внятен ход железныйИ вопль умолкших голосов.

Прошедшее, как дно морское,Узором стелется вдали;Там баснословных дней героиИдут, как строем корабли.

Вникая в смысл тысячелетий,В заветы презренных наук,Я словно слышу, в горнем свете,Планетных сфер певучий звук;

И, прежнему призванью верен,Тот звук переливаю в стих,Чтоб он, отчетлив и размерен,Пел правду новых снов моих!

Июль 1918

Пророчества весны

В дни отрочества, я пророчествамВесны восторженно внимал:За первым праздничным подснежником,Блажен пьянящим одиночеством,В лесу, еще сыром, блуждал.

Как арка, небо над мятежникомСинело майской глубиной,И в каждом шорохе и шелесте,Ступая вольно по валежникам,Я слышал голос над собой:

Все пело, полно вешней прелести;«Живи! люби! иди вперед!Ищи борьбы, душа крылатая,И, как Самсон из львиной челюсти,Добудь из грозной жизни – мед!»

И вновь весна, но – сорок пятая…Все тот же вешний блеск вокруг:Все так же глубь небес – божественна;Все та ж листва, никем не смятая;Как прежде, свеж и зелен луг!

Весна во всем осталась девственной;Что для земли десятки лет!Лишь я принес тоску случайнуюНа праздник радости естественной, —Лишь я – иной, под гнетом лет!

Что ж! Пусть не мед, а горечь тайнуюСобрал я в чашу бытия!Сквозь боль души весну приветствуюИ на призыв земли ответствую,Как прежде, светлой песней я!

1918

При свете луны

Как всплывает алый щит над морем,Издавна знакомый лунный щит, —Юность жизни, с радостью и горемДавних лет, над памятью стоит.

Море – змеи светов гибких жалятИ, сплетясь, уходят вглубь, на дно.Память снова нежат и печалятДни и сны, изжитые давно.

Сколько ликов манят зноем ласки,Сколько сцен, томящих вздохом грудь!Словно взор склонен к страницам сказки,И мечта с Синдбадом держит путь.

Жжет еще огонь былой отравы.Мучит стыд неосторожных слов…Улыбаюсь детской жажде славы,Клеветам забытых мной врагов…

Но не жаль всех пережитых бредней,Дерзких дум и гибельных страстей:Все мечты приемлю до последней, —Каждый стон и стих, как мать – детей.

Лучший жребий взял я в мире этом:Тайн искать в познаньи и любви,Быть мечтателем и быть поэтом,Признавать один завет: «Живи!»

И, начнись все вновь, я вновь прошел быТе ж дороги, жизнь – за мигом миг:Верил бы улыбкам, бросив колбы,Рвался б из объятий к пыли книг!

Шел бы к мукам вновь, большим и малым,Чтоб всегда лишь дрожью дорожить,Чтоб стоять, как здесь я жду, – усталым,Но готовым вновь – страдать и жить!

3 января 1918

Ученик Орфея

Я всюду цепи строф лелеял,Я ветру вслух твердил стихи,Чтоб он в степи их, взвив, развеял,Где спят, снам веря, пастухи;

Просил у эхо рифм ответных,В ущельях гор, в тиши яйлы;Искал черед венков сонетныхВ прибое, бьющем в мол валы;

Ловил в немолчном шуме моряМетр тех своих живых баллад,Где ласку счастья, жгучесть горяВложить в античный миф был рад;

В столичном грозном гуле тоже,Когда, гремя, звеня, стуча,Играет Город в жизнь, – прохожий,Я брел, напев стихов шепча;

Гудки авто, звонки трамвая,Стук, топот, ропот, бег колес, —В поэмы страсти, в песни маяВливали смутный лепет грез.

Все звуки жизни и природыЯ облекать в размер привык:Плеск речек, гром, свист непогоды,Треск ружей, баррикадный крик.

Везде я шел, незримо лируДержа, и властью струн храним,Свой новый гимн готовя миру,Но сам богат и счастлив им.

Орфей, сын бога, мой учитель,Меж тигров так когда-то пел…Я с песней в адову обитель,Как он, сошел бы, горд и смел.

Но диким криком гимн МенадыПокрыли, сбили лавр венца;Взвив тирсы, рвали без пощадыГрудь в ад сходившего певца.

Так мне ль осилить взвизг трамвайный.Моторов вопль, рев толп людских?Жду, на какой строфе случайнойЯ, с жизнью, оборву свой стих.

20/7 февраля 1918

Сорок пятый раз

Весенней ночью встречу звон пасхальныйЯ сорок пятый раз…И вот мечта, вскрывая сумрак дальний,Лепечет свой рассказ.

Об том, как в детстве золотились нежноВсе праздничные дни;Как в юности огнем любви мятежноТомили дух они;

Как позже, злобно нападали змеиБезумства и страстей,В весенний праздник выползая злееСо всех моих путей…

Вновь вижу: двое, в звоне колокольном,Укрылись в темноту,А на окне, пред взором богомольным,Ветвь яблони в цвету…

Вновь вижу поле дальнее… ракета,Взлетя, прожгла эфир…И с перезвоном робким слился где-тоРёв пушек и мортир.

Вновь вижу ночь семнадцатого года.Прекрасна и светла;Толпу пасхальную ведет Свобода,Раскинув два крыла…

Что ж принесет мне праздник сорок пятый?О если б глубь небесРодному краю крикнула трикраты:«Воистину воскрес!»

1918

Жить на воле…

Зов автомобиля

Призыв протяжный и двухнотныйАвтомобильного гудка…И снова манит безотчетноК далеким странствиям – тоска.

То лесом, то в полях открытыхЛететь, бросая версты вспять;У станций старых, позабытых,Раскинув лагерь, отдыхать!

Когда в дороге лопнет шина,Стоять в таинственном лесу,Где сосны, да кусты, да глина,А солнце серебрит росу.

А в холод в поле незнакомом,От ветра кроясь за стеклом,Смотреть, как вихрь над буреломомБросает новый бурелом.

Иль ночью, в дерзостном разбеге,Прорезывая мглу полей,Без мысли об ином ночлеге,Дремать под трепет фонарей!

Скользя, как метеор, деревней,Миг жизни видеть невзначай,И встречным прогудеть напевней,Чем голос девушки: «Прощай!»

И, смелые виражи в полеСрезая, вновь взлетать на склон,И вновь гудеть, и жить на волеКентавром сказочных времен!

Сентябрь 1917

Лунная ночь

– Банально, как лунная ночь…

Juvenilia

Смотрю, дыша травой и мятой,Как стали тени туч белей,Как льется свет, чуть синеватый,В лиловый мрак ночных полей.

Закат погас в бесцветной вспышке,И, прежде алый, шар луны,Как бледный страж небесной вышки,Стоит, лучом лелея сны.

Былинки живы свежим блеском,Лес ожил, и живет ручей,Бросая искры каждым всплеском, —Змей – лента водяных лучей.

Час волшебством мечты пропитан, —Луга, деревья, воздух, даль…Сердца томит он, мысль пьянит он:Везде – восторг, во всем – печаль!

И, лунной ночи полня чары,Вливает песню в тишь ветвей(Банальный гимн, как зов гитары!)Друг всех влюбленных, соловей.

1917