The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

XVIII века, прежде чем он стабилизировался в ходе промышленной революции. Но эта страна не была отгорожена от остального мира. В XVIII веке научно-технические знания циркулировали по всей Европе и через Северную Атлантику, и технологическое лидерство, достигнутое однажды, не осталось монополией Англии. В ряде областей французские, немецкие, швейцарские, бельгийские или американские ученые и инженеры вскоре догнали и даже перегнали своих британских коллег.

Если бы в 1720 г. опытному наблюдателю нарисовали утопический эскиз грядущей промышленной революции и спросили, где она вероятнее всего произойдет, то он, несомненно, назвал бы Англию, а кроме того, Нидерланды и Фландрию, север Франции, центральную Японию, дельту Янцзы и, возможно, районы вокруг Бостона и Филадельфии. Все эти регионы демонстрировали новые формы экономического динамизма: общий и быстро распространяющийся акцент на трудолюбие и коммерческую активность; высокую и все еще растущую производительность сельского хозяйства; развитую рыночную специализацию крестьян, часто связанную со сложными технологиями переработки; значительную ориентацию на экспортные рынки; эффективное текстильное производство, организованное частично в крестьянских хозяйствах, частично на крупных "мануфактурах". Институциональной основой всего этого были свободный (несерьезный) труд, определенные гарантии собственности на производительный капитал и "буржуазный" деловой климат, включавший доверие к партнерам по рынку и веру в контракты. К 1720 г. Англия была впереди по многим показателям, но ни тогда, ни позже она не была уникальным случаем, островом, бурлящим активностью в море аграрного застоя.

Эта гипотеза пока не получила достаточной проверки для всех упомянутых регионов. Сегодня в дискуссиях используется концепция "промышленной революции", основанная на том, что при росте производства в период промышленной революции реальные доходы населения росли не так быстро. Согласно этой теории, в северо-западной Европе, Японии и колониальной Северной Америке за столетие до индустриализации действовала аналогичная тенденция: домохозяйства повышали свой потребительский спрос и были готовы больше работать, чтобы его удовлетворить; люди производили больше, чтобы больше потреблять. Затем промышленная революция смогла подключиться к этой динамике спроса. В то же время нагрузка на работников ручного труда, вероятно, увеличивалась уже до промышленной революции, а не внезапно выросла, когда счастливые крестьяне исчезли на мрачных сатанинских мельницах.

Непрерывности

Одним из аспектов предполагаемой "промышленной революции" является "протоиндустриализация", понятие которой было придумано в начале 1970-х годов. Проще говоря, речь идет о расширении производства товаров в деревенских хозяйствах для транслокальных рынков. Как правило, вне рамок старых муниципальных гильдий, оно организовывалось городскими предпринимателями (например, в системе "подряда") и предполагало наличие избытка рабочей силы, а также готовность к самоэксплуатации в деревенской семье. Наибольшего расцвета она достигала там, где местная структура власти позволяла крестьянам принимать "предпринимательские" решения, но были и случаи, когда "феодальные" землевладельцы поощряли развитие домашней промышленности, а коллективизм деревенской коммуны не препятствовал этому. Различные формы протоиндустрии обнаружены во многих странах, в том числе в Японии, Китае, Индии, а также в России, где особенно хорошо изучены хлопчатобумажные и скобяные промыслы.

Однако предположение о том, что это был необходимый переходный этап к индустриализации, не подтвердилось, и эта модель не очень хорошо подходит для самой Англии. Промышленная революция не выросла линейно из широкой протоиндустриализации. Более того, в Англии и южной Шотландии первые три четверти XVIII века были временем столь оживленного предпринимательства, что установка первых паровых двигателей в крупномасштабные производственные процессы выглядела не столько как совершенно новое начало, сколько как последовательное продолжение старых тенденций. Конечно, существовала протоиндустрия, но также наблюдался широкий рост производства и производительности в ремеслах и мануфактурах - например, изготовление ножей и кос в Шеффилде. В некоторых случаях протоиндустриализация облегчала последующую организацию промышленности на фабричной основе. В других случаях протоиндустриальные механизмы прижились, не создав динамики, которая со временем привела бы к их отмене.

Что касается более долгосрочной преемственности, то промышленная революция рассматривается как один из серии экономических подъемов, через которые прошли части Западной и Южной Европы со времен средневековья, а также исламский Ближний и Средний Восток в конце первого тысячелетия, Китай при династии Сун в XI-XII веках или при императорах Цин в XVIII, морская Юго-Восточная Азия примерно с 1400 по 1650 год. Если сравнить промышленную революцию с повышательными фазами более ранних циклов, то эффект ее роста не кажется таким уж необычным. Новым было то, что промышленная революция и различные национальные и региональные процессы индустриализации задали устойчивый долгосрочный тренд роста на фоне циклических колебаний "длинных волн" и конъюнктуры. Это, а также другие связанные с этим социальные изменения положили конец эпохе стационарных экономик, в которых рост производительности труда и благосостояния в конечном счете нивелировался противодействующими силами, такими как рост населения. Наряду с демографическими тенденциями, имевшими во многом самостоятельную динамику, промышленная революция и последовавшая за ней индустриализация позволили окончательно выбраться из "мальтузианской ловушки" в первой половине XIX века.

Хотя две противоположные крайности интерпретации - скептики количественного роста и теоретики культуры, ориентированные на "институциональную" революцию, - продолжают вызывать возражения, говорить об уникальности английской промышленной революции в определенной степени остается оправданным. Однако заимствованный из аэронавтики образ мощного "взлета" является излишней драматизацией. С одной стороны, экономический динамизм не ворвался внезапно в застойные условия: на протяжении XVIII века британская экономика уже переживала длительный рост. С другой стороны, рост в первые десятилетия XIX века оказался менее впечатляющим, чем это долгое время предполагалось. Потребовалось до середины столетия, чтобы новая динамика освободилась от различных тормозов своего развития. Первые десятилетия века были временем острых социальных конфликтов, переходным или инкубационным периодом, а не собственно прорывным периодом индустриализации. Экономический рост лишь немного не успевал за увеличением численности населения, однако практически впервые в истории демографическое давление не сдерживало уровень жизни. Отдельные группы трудящихся опустились на самое дно бедности. Новые технологии, в том числе использование угля в качестве источника энергии, распространялись медленно, и до 1815 г. военная обстановка ложилась тяжелым финансовым бременем на страну. В условиях устаревшей политической системы, практически не изменившейся с 1688 года, правительство имело лишь ограниченные возможности для создания институтов, отвечающих новым требованиям экономики и общества. Подобные инициативы стали возможны только после принятия в 1832 г. Закона о реформе, который ограничил влияние неконтролируемых "интересов" (прежде всего крупных землевладельцев и торговых монополистов) на формирование политики. Позднее свободная торговля и золотой стандарт (автоматически регулировавший денежную массу) усилили рациональность системы. Но переход от промышленной революции к подлинной индустриализации произошел в Великобритании только после 1851 года, когда Великая выставка в Хрустальном дворце символически положила стране начало. Именно тогда заметно вырос доход на душу населения, паровые двигатели на фабриках, кораблях и железных дорогах стали главным средством передачи энергии,