Факап - Михаил Харитонов

— Почему сразу? Сначала Бунге занимался мелким вредительством, — начал Горбовский. — Ссорил Антона с Кондорским. Говорил Кондорскому всякие вещи про Малышева, Малышеву про Кондорского. В результате оба доверяли ему одному. Одновременно работал по званцевскому проекту. Работал практически открыто. Поэтому прокололся. Когда беседовал в замке барона Пампы с Вагой Колесом. Тот самый тип с усами и бородкой.

— Позвольте, — не понял архивариус. — Левин же установил... это какой-то арканарский вельможа... Отец Арима, — вспомнил он.

— Я же говорю: дай отличнику найти решение в рамках заданных условий, он его найдёт и предъявит. Даже натянув сову на глобус. Вот он и натянул. Какого-то типчика с усами и бородой. А на самом деле Малышев застал Вагу Колесо за переговорами с Бунге. Который и руководил операцией Ордена. Точнее, её обеспечивал.

— Ну допустим. И что? Оба ведь работали на Званцева, — Григорянц развёл руками.

— Я думаю, Бунге не только на Званцева работал. Он, скорее всего, вообще дал себе волю. С чего-то ведь Антон считал человека с бородкой кем-то типа Ваги. То есть опасным преступником. Что-то он там творил нехорошее. Скорее всего, именно то, что приписал Антону. Ну например, эта история с мальчиком Уно.

— Но ведь это Сноубридж достал из мозга Антона? — не понял Григорянц.

— А кто эту историю туда положил? — спросил Горбовский.

— Что вы такое предполагаете? — у архивариуса дрогнул подбородок.

— Именно то, о чём вы подумали. Именно Бунге засунул голову Антона под ментоскоп и вырезал оттуда всё, что хотел вырезать. А с другой стороны — напихал Антону в мозг всякой гадости. Чтобы его самого от себя тошнило. Думаю, воспользовался собственными воспоминаниями. В основном мерзкими. В данном случае — историей своих отношений с мальчиком. Точнее, начала этих отношений. Хотел-то он этого ещё в детстве, в интернате, когда влюбился в мальчика...

— Но ведь у Малышева была попытка самоубийства? Это подтверждается документами? — не понял Славин.

— Вы обсуждаете фантазии Целмса, — напомнил Сикорски. — Хотя, если вам это так нравится, я тоже приму участие. Я этот кусок текста помню. Там было и другое объяснение. Малышев проиграл школьный турнир по баскетболу. Вся тема насчёт мальчика — это Сноубридж обнаружил у него в голове. Что вполне могло быть системой наведённых воспоминаний. Скорее всего — того, кто работал с головой Малышева. То есть человек просто наложил на реальное событие свои переживания. Технически это несложно. Целмс мог бы, — закончил он.

— Давайте поживём без Целмса хотя бы полчаса? — попросил Горбовский.

— Я не понимаю цель всего этого, — сказал Славин. — По-вашему выходит, что Бунге... наверное, на станции, где они с Малышевым жили... вот так вот ночью проник в комнату Малышева, дал ему по голове чем-то тяжёлым, нацепил на него провода... А фильм? Зачем тогда Малышев прятал свой фильм у Бунге?

— Да не прятал он его, — досадливо сказал Сикорски. — Если мы принимаем версию, что всё это было на самом деле — то ситуация очевидная. Паша украл фильм у Малышева. Нашёл в его мозгах, где он его хранит, и забрал себе. Ещё с ним поработал, стёр цвет и заменил звук. Чтобы выложить вместе с книжкой. Но решил, что и книжки хватит. Хватило.

— А зачем это нужно было Бунге? И вообще, ради чего он это всё делал? Только чтобы арканарские грехи прикрыть?

— Нет, конечно. Чтобы получить обещанное. От Званцева.

— А какая связь может быть между Бунге и Званцевым? — не понял Григорянц.

— Да самая прямая. Я, когда прочёл мемуар, именно это сразу и проверил. Информация прямо из БВИ. После арканарской истории Павел Бунге сделал  отличную карьеру. В основном на административных должностях. Причём первой подобной должностью было место замдиректора по хозчасти в Институте Океана. Имени кого?

— Маюки? — предположил Комов.

— Думаю, не только, — ответил Горби. — Званцев был очень аккуратный человек. Всегда подстраховывался.

— Вы говорите это так, будто его помните, — сказал архивариус.

— Я много чего помню, — вздохнул Горбовский. — Не обращайте внимания.

— Знаете, — сказал Славин, —  так ведь можно договориться до того, что Бунге убил Кондорского. Подстроил засаду, потом его пытал. Убил. А потом разбил себе голову, чтобы замести следы, — саркастически закончил он.

— Скорее всего, так оно и было, — спокойно сказал Горбовский. — Он бы и Антона убил, да того укусила змея и он не прибыл. А на станции убивать было уже невозможно. Запустили бы формальное расследование, убийцу бы нашли.

— К тому же Антон был нужен как автор книги, — предположил Сикорски. — Ну, условный автор.

— Не обязательно, — возразил Григорянц. — Он мог сказать — нашёл текст в вещах друга. Или сам написал, по фильму.

— Этого Бунге делать бы не стал, — решил Горбовский. — Он собрался делать административную карьеру. Тот факт, что он написал подобную книгу, работал бы против него.

— Справедливо, — признал Григорянц.

— А вот Кондорский ему реально мешал, — продолжал Горбовский. — Думаю, у него от работы с Павлом остались не лучшие воспоминания. Написал бы скверную характеристику. Или ещё чего похуже.

— Постойте! — архивариус подался вперёд. — Как это Бунге мог психокорректировать Антона? У него же была разбита голова! Он лежал в коме!

— Откуда мы это знаем? — Горбовский положил руку под голову, чтобы было удобнее лежать. — Да и вообще: насколько мне известно, человек вообще не может разбить себе голову так, чтобы потом много дней лежать в коме. Ну то есть может, но для этого нужно, чтобы что-нибудь упало сверху. А вот так, колотиться затылком о стену подвала? Нет, не верю.

— Гммм... простите за любопытство, — архивариус немного смутился, — но откуда вы это знаете? Насчёт того, что человек может или не может?

Горбовский усмехнулся.

— Я не первый век живу. Знаю людей. И, как я уже говорил, отношусь к людям хорошо. Мы вообще-то очень похожи. С той разницей, что я чувствую себя ущербным, а вы — нет.

— Ущербным? — не понял Комов. — А, вы про это, — поправился он.

Валентин Петрович изобразил из себя оживший знак вопроса. Горбовский посмотрел на него и грустно улыбнулся.

— Да, именно про это, — сказал он. — Мой коэффициент интеллекта — около ста семидесяти. Для Земли вполне прилично. Но с точки зрения моих соплеменников я слабоумный. А ведь я из хорошей семьи. Вы понимаете, что это значит для тагорянина — быть из хорошей семьи?

— Тыййм цаг"эздгый жёглйуу, — сказал Рудольф на тагорянском, потом издал какой-то гадкий горловой звук, — ьжэрсушрр"м.

— Вот именно. Вы очень точно выразили суть дела. Именно ьжэрсушрр"ъ — во рту Горбовского будто булькнуло что-то. — Мои претензии определяются происхождением.  Я должен иметь статус, подобающий члену моей семьи. Есть у меня к тому способности или нет. Но на Тагоре умеют решать проблемы. Решили и эту. Я значимая фигура, и не только на Земле. Будучи, в сущности, дегенератом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});