Карамельные сны - Марина Серова

— Ну как? Пришла в себя?

— Воды можно? — просипела девица и закашлялась. — Там, в холодильнике… Минералка…

Холодильник, я помнила, был на первом этаже. Пришлось проделать этот незамысловатый путь туда и обратно. Вернувшись с бутылкой воды в руке, я увидела, что девушка уже пришла в себя.

Увидев воду, она вырвала у меня бутылку и жадно принялась пить.

— Ой, мама дорогая… Ой, чуть не умерла. Еще немного, и задохнулась бы…

Голос у нее был низкий, грудной. Редкий тембр и очень красивый.

Девушка внимательно окинула меня взглядом с ног до головы:

— А ты, собственно, кто?

— А ты?

— Я первая спросила. И потом, я у себя дома.

— Ну знаешь, не подоспей я вовремя, ты бы уже не дома была, а в гостях на том свете.

— Ой, не говори… как вспомню… мама дорогая!

Девица пересела к зеркалу и взялась за пудру. Пуховка несколько раз прошлась по лицу, от лба до подбородка.

— Ладно, не хочешь говорить, кто ты такая, не говори. Я тебе и правда жизнью обязана. Только что ты хочешь? Денег? У меня нет.

— Да нет, не денег. Вопросы буду тебе задавать. А ты станешь отвечать. Честно и откровенно, по возможности — подробно. Годится?

— Ой, мама дорогая… Прямо экзамен на аттестат зрелости. Ну ладно, давай.

— Тогда поехали. Как тебя зовут?

— Валера.

— Как? Валера? В смысле — Валерия?

— Ну… в смысле — да.

— И кто ты такая?

— По профессии, што ли?

— Ну хотя бы да, по профессии. Чем ты занимаешься?

— Живу с человеком, — лениво, не отрывая взгляда от зеркала, протянула девица.

— С каким именно? С Поповым Егором Алексеевичем?

— Ну.

— Содержанка, значит. У вас официальные отношения?

Лера фыркнула.

— Это не ответ.

— Ну, были неофициальные.

— То есть ты ему не жена? По паспорту, по закону?

— Смеешься, что ли?

— Почему?

— Мама дорогая… Ну мы же не в Амстердаме!

— А при чем тут?..

И тут до меня дошло. Я встала с пуфа, на который присела за секунду до того, и отошла на шаг. Лера, то есть, тьфу, Валера, продолжал(а) невозмутимо пудриться и ваксить ресницы.

— Так ты мужик?! — спросила я чуть громче, чем хотела. — Трансвестит?!

Лера повернул(а) ко мне лицо:

— А правда, не сразу угадаешь?!

— Правда… Так что же… Гога Попов был геем? То есть гомосексуалистом?

— Ты против?

— Я?! Мне вообще все равно. Но это все-таки открытие. Насколько мне известно, об этих пристрастиях известного бизнесмена не знал никто…

— Почти никто, — уточнила Лера.

— Ты имеешь в виду своих братьев по… э-э… цеху?

— Ну уж нет. Я про свою жену говорю. Она знала, что я Гогина жена.

Голова у меня пошла кругом. «Моя жена знала, что я Гогина жена» — в этой фразе звучало что-то такое очень психиатрическое. Если сейчас еще выяснится, что у господина Попова был муж… А у этого мужа — другой муж, который являлся женой мужа еще чьей-нибудь жены, которая сама муж… То вообще можно потерять ощущение реальности.

— Рассказывай все с самого начала! — приказала я.

И Лера-Валера не заставил(а) себя долго упрашивать.

До восемнадцати лет Валерий Соболев прожил без особых огорчений. Правда, лет с пятнадцати он начал постепенно разочаровываться в своем теле — например, его огорчал размер ноги, который постоянно увеличивался, и ничто нельзя было с этим сделать. И еще — эта проклятая растительность на теле. Она выводила Валеру из себя! И он чуть не лопался от зависти, когда видел мужчин, чьи мощные торсы были совсем лишены растительности.

А в восемнадцать лет он женился. Брак был скороспелым, без особенного обдумывания: какая-то компания, какая-то женщина в полосатом платье, чьи-то духи, сигарета с марихуаной, выкуренная «паровозиком», а потом забвение — и утро, вспыхнувшее головной болью.

Валера не помнил ни того, как он увидел эту женщину, ни того, понравилась ли она ему. Вечером она снова пришла к нему, словно выполняя ранее взятые на себя обязательства. А два месяца спустя они уже были женаты, потому что Любе — так звали жену — была позарез нужна прописка и еще потому, что Валере, в сущности, было все равно.

К этому времени у него появилось увлечение, грозящее перерасти в тайную страсть. Он обожал примерять женские вещи и даже расхаживать в них по квартире, когда оставался дома один. Ему нравилось наблюдать перемены, происходившие с ним как наяву, так и внутри. Его поражало, что стоило здоровому молодому мужчине надеть короткую юбку, натянуть чулочки, заполнить лифчик жены шариками с теплой водой — и он превращается в другое существо. Кокетливое и женственное!

Как приятно было в летний вечер ходить на каблучках в чулочках и юбочке! Как здорово было чувствовать своей попкой колыхание теплого летнего ветерка… А макияж?! Это же вообще волшебство! Только что в зеркале перед тобой было грубое с резкими чертами лицо. А потом — несколько умелых взмахов кисточкой, и на тебя смотрит совсем другое личико, нежное, загадочное…

Переодеваться в наряды жены было любимым развлечением Валеры. Он уже не мог ни о чем думать. Жена только диву давалась, откуда в муже такое желание ходить вместе с ней по магазинам.

— Он, может, мужик и не шибко хозяйственный, но на обновки для меня никогда денег не жалеет, девочки! Никогда! — хвасталась Люба подругам.

Подруги завидовали. У Валеры появились и свои личные вещи, о существовании которых жена не знала. Он держал их под ванной…

Каждую ночь Валера ждал, когда жена заснет. А потом крался в ванну и устраивал там многочасовые показы — для самого себя. Такие же показы, только уже с фланированием по квартире на высоких каблуках, он устраивал и тогда, когда жена уезжала в командировки, что случалось часто, так как она работала налоговым инспектором. И вот однажды…

Люба уехала и должна была вернуться лишь на следующий день ближе к вечеру. Валера только-только натянул на себя бюстгальтер с вложенными в него водяными шариками, сарафанчик-мини, босоножки на шпилях с высокой шнуровкой, парик с длинными локонами и присел к зеркальцу подкрасить губы.

Как вдруг…

В замке зашебуршал ключ. Через секунду в квартиру вошла жена — Валера узнал ее тяжелую походку и манеру громко переобуваться в передней. А еще через минуту жена заглянула в комнату…

— Ах ты, дрянь, паскуда ты крашеная! — взвизгнула Люба, как только пришла в себя и убедилась, что девица, сидящая у ее зеркала с ее губной помадой в руках, не галлюцинация и не плод разгоряченного воображения. — Ах ты, свинья! Разлучница! Сучка с течкой! Стоит, значит, только жене за порог, как мой благоверный шлюх на панели подбирает! Да я ж ему все ноги вырву до самого причинного места! А ну пошла отсюда, скотина безрогая!!!

С этими словами Люба схватила Валеру за шиворот и стала трясти, как трясут ветку, когда хотят, чтобы с нее упали плоды. Результат столь негалантного обхождения не заставил себя долго ждать: парик отлетел в сторону, сарафан треснул по шву, выкатились обе «груди» и мячиками заскакали по паркету.

Валера на четвереньках пополз из комнаты, раздирая колготки.

Он уже понял, что его семейная жизнь закончена: Люба была решительной женщиной, шумно презиравшей всяких там «геев» и «лесби», которых, признаться, предпочитала называть совсем по-другому, такими словами, которые напечатать нельзя. Она даже неоднократно высказывала желание собрать этих «развращенцев» в столыпинские вагоны и направить на Колыму. «Там мозги здорово прочищаются», — говорила она, не имея, впрочем, никакого личного опыта на этот счет.

Словом, не успел еще сверкающий ягодицами в стрингах Валера доползти до двери, как Люба опомнилась, схватила в охапку и мужа, и парик, и босоножки, и еще какое-то тряпье, которое валялось рядом, и спустила весь этот набор с лестницы.

Валера оказался на улице. В рваных чулках, едва прикрытых короткой юбкой, в растрепанном парике и в босоножках на каблуках. В одиннадцать часов вечера. На тротуаре, вдоль которого со свистом проносились машины. Без ключей от квартиры. Без денег. Без документов. Без мобильника — а впрочем, кому и зачем он стал бы звонить в таком виде?

В общем, ситуация была — хуже не придумаешь.

— И тут — мама дорогая! — представляешь, как назло — милицейский патруль, — грациозно прыскаясь духами, рассказывал мне Валера. — Проверка документов. Вообще-то они женщин нечасто останавливают, но у меня был такой вид… Как у побитой шлюхи. Остановились рядом, требуют документы — я говорю, украли. Мужик на голубом «Бентли», говорю, остановился будто бы поболтать, а сам сумочку мою — цоп, меня — хрясь, за руль — прыг, и деру!.. А в сумочке, дескать, и паспорт, и ключи от квартиры, и денег пятьсот рублей… Я еще и слезу подпустил ментам для правдоподобия. И сам удивился, как это у меня получилось — очень, знаешь, натурально! Они поверили и по рации на все посты передали — остановить голубой «Бентли», за рулем — подозреваемый в ограблении…