Нас позвали высокие широты - Владислав Корякин

Печальная слава «Боравестника» продолжает преследовать меня. Пурга разразилась тут же после нашего прибытия, едва мы успели расположиться. Она продолжалась до утра 15 мая, когда после часового затишья западный ветер сменился южным. Терпеть не могу этих коротких затиший, которые легко могут оказаться опаснейшей ловушкой. Затянувшаяся вьюга под занавес настолько озверела, что, казалось, наш домик однажды вспорхнет и мы совершим вынужденный полет в направлении Земли Франца—Иосифа или Шпицбергена. К счастью, до этого не дошло. Только утром 18 мая мы увидали горы ЦАГИ с грандиозным снежным шлейфом на плоских вершинах. Столь же впечатляющие шлейфы гуляли и на межбарьерном пространстве, вызывая в памяти стихи, которые любил читать Олег:

Мело, мело по всей Земле, во все пределы…

Автора в те годы, я разумеется, не знал, но стихи для нас были в высшей степени актуальными…

На пути к цели мы без особых приключений одолели небольшую зону трещин. Даже Женя после всех наших трагедий проявляет не свойственную ему прежде осторожность. У скальных обрывов свежие обвалы снежных надувов — держимся от них на почтительном расстоянии, прежде чем начать подъем по заснеженной расселине. Пот заливает глаза, сердце вот–вот выпрыгнет из грудной клетки, пологий подъем сменяется крутым, крутой — снова пологим, хотя крутых почему–то больше. И так много раз… Наконец–то плоский водораздел, а там и гурий, который я поставил в июне прошлого года, слегка пострадавший от мартовской боры. Наверху Женя, пользуясь затишьем, обнажился до пояса — на фоне окружающих полярных пейзажей подобное производило жутковатое впечатление. Пока я выглядывал пункты на побережье, на севере над морем возникла полоса тумана, на которую четко проектировались гребни гор Веселых. Пока огляделся вокруг и установил треногу, ситуация уже изменилась к худшему — туман явно разросся, причем в нашем направлении. Оставалось только укрыть ящик с теодолитом среди каменных глыб и срочно возвращаться к «Вилле Бажевых». Несемся по склонам, чтобы успеть в сносных условиях видимости проскочить предгорную зону трещин — успели… Наших следов на плотном ветровом снегу практически не оставалось, не считая редких пятен золы, приставшей к подошвам вблизи нашего жилища, а также ямок от лыжных палок, которые мы иногда находили кончиками пальцев. Хочешь жить, умей вертеться: вот она, одна из заповедей выживания полярника. Так и одолели все восемь километров в сплошном молоке.

Разумеется, туманом дело не кончилось. Туман сменился снегопадом, снегопад — бурным ветром, совсем как в известной детской присказке: жил–был царь, у царя был кол, на колу было мочало, начинай сначала… И так еще пять дней, вплоть до 24 мая, когда мы закончили свои наблюдения буквально в последний момент.

Опоздай мы на полчаса — накрылась бы наша работа, благо потом получили очередные двое суток порядочной пурги. «Двенадцать месяцев в году, двенадцать, так и знай, но веселее всех в году веселый месяц май» — это не про нас, хотя на скуку мы пожаловаться не можем. Главное мы сделали, приступаем к наблюдениям сверх программы.

27 мая выполнили шикарный маршрут с дешифрированием аэросъемки по всей северной группе ЦАГИ, использо–вав уже известные подходы. На этот раз Арктика решила нас вознаградить за упрямство. День выдался на славу, и мы знали, что другой такой возможности не будет. Маршрут принес много нового и, пожалуй, неожиданного. В первую очередь это относится к перемычке между ледниками Шокальского и Чаева. Затем сюрприз преподнес участок, оказавшийся на аэрофотоснимке в тени, где мы обнаружили две узких долины, занятых на днищах озерами, которые отсутствовали на картах. Дело, однако, не в новых открытиях (таких аэрофотосъемка запечатлела сотни, а возможно, и тысячи), а в обнаруженных следах прежних уровней. Остается только привести сюда наших гидрологов, пускай «читают» и расшифровывают эту летопись. Есть над чем поломать голову со здешним довольно старым коренным рельефом, на который наложилось сравнительно молодое оледенение.

По легкой поземке мы благополучно вернулись к своему жилью и, используя хорошую погоду и незаходящее солнце, я определил еще местоположение балка. В последний день мая мы проволокли наши сани вдоль боковых морен ледника Шокальского, где снега почти не осталось, как и на прибрежной равнине на пути к базе. Поэтому мы решили идти к ней на лыжах по припаю. Ласковое солнце и такой же ветер приветствовали нас накануне календарного лета. Как всегда, после ледника на побережье радуют проявления жизни, например проносящаяся стайка изящных крачек. В разводьях вовсю резвятся какие–то быстрые рачки, то и дело высовываются круглые лоснящиеся головы нерп с большими выпуклыми глазами. К нашему приходу состоялся очередной сброс почты, и свежие новости с Большой земли только добавили эмоций. Так закончился для нас веселый месяц май.

Некоторые итоги весны. В апреле–мае я провел на леднике почти полтора месяца, из них на работу ушло дней десять. Начинаю понимать Эрнста Шэклтона с его девизом «Терпение, терпение и терпение» или первоиследователя Северной Земли Георгия Алексеевича Ушакова, утверждавшего: «Терпение — основная добродетель полярника». Теперь я в полной мере познал это на собственной шкуре. Не удивлюсь, если однажды появится сугубо полярная медаль «За многолетнее терпение» или «Орден усердного терпения» (наряду с «Орденом благого упования») десяти степеней. Пожалуй, вся наша работа построена на этом принципе — выжди и сделай. Выжидание, как правило, требует времени, которого на зимовке достаточно, а если его нет, как это было в нашей первой рекогносцировке 1956 года?

После убийственных событий конца марта тяжелая, но успешная работа в апреле–мае не только снова позволила поверить в собственные силы, но с наступлением светлого времени все мы заново ощутили вкус к жизни, когда боль утрат лишь обострила наше восприятие окружающего мира. И, конечно, финал экспедиции уже не за горами, мы ощущали это каждой клеточкой, каждым нервом. Непростое это состояние — ожидание завершения экспедиции, которой отдано два года, и последующего возвращения на Большую землю. Несколько месяцев назад среди засидевшихся допоздна в кают–компании состоялся такой разговор.

— Ребята, а ведь здесь многое и не так уж плохо. Мы сами убедились, как много нам дано и как многое нам удается. И компания у нас, хоть с бору да с сосенки, совсем не самая плохая, если дело ни разу до мордобития не дошло. Здешняя жизнь проста, наши права и обязанности понятны, друг друга мы знаем как облупленные и поэтому доверяем.

Денег не надо, самое страшное, что может случиться, нам знакомо. Пожалуй, мне не так уж терпится вернуться на Большую землю.

— И не тебе одному, — добавил кто–то. — Есть в здешней жизни нечто… Это только в Москве многие думают, как мы здесь тупеем, спиваемся и погружаемся в маразм… Да, наш опыт совсем иной, чем в столице, а главное, требует совсем иной реализации… Не говоря о кругозоре, который достался каждому из нас.

«А ведь и я так же думаю, — пронеслось у меня в голове. — Может быть, при первой возможности еще задержаться в Арктике?»

Эта мысль не получила дальнейшего развития, но характерно само ее появление. По мере того как люди собирались на экспедиционной базе, общее настроение все больше и больше уводило нас к дому, пока наконец не стало всеобщим. Предвкушение завершения захватило всех нас, и каждый выполнял любую работу, связанную с возвращением на Большую землю, с невольным энтузиазмом.

В первых числах июня «разорркили» станцию Барьер Сомнений. В рабочем состоянии там осталась только одна метеобудка с самописцами и несколько простейших контрольных приборов. Раз в неделю Валерий Генин посещает этот стационар, чтобы сменить ленты, завести самописцы и взять контрольные отсчеты. Обычно он успевает в тот же день вернуться к базе — отшагав туда и обратно тридцать километров.

Первую неделю июня я позволил себе несколько расслабиться, ощущая себя почти в курортных условиях. Даже готовить не надо было, хотя физиономия моего недавнего спутника выражала прямо противоположное настрое–ние — ему приходилось кормить всех едоков экспедиции, собравшихся на базе. Однако, как утверждал один из героев стивенсоновского «Острова сокровищ», — дело есть дело. Надо закончить вычисления по полевым наблюдениям, привести в порядок журналы с полевыми записями, подогнать какие–то «хвосты» за прошлые месяцы, наконец, отчитаться по маршрутам за апрель–май. А перегрузки последних месяцев тем не менее сказываются — трудно приниматься за новую работу, хочется отоспаться, тянет побродить по окрестностям просто так. Как–то незаметно подошел день рождения — в таких случаях можно заказать у соседей фильм по собственному выбору. Я остановился на «Доме, в котором я живу» по сценарию Ольшанского, в котором уже отчетливо проявляются новые общественные веяния.