Путешествие из Бухары в Петербург - Ахмад Дониш

вопросам земли и воды: дехканин требовал от другого долг в сто дирхемов. Амин, чтобы примирить их, предлагал вместо долга взять хорошую, обработанную и засеянную пшеницей землю и говорил: «Возьми за долг это засеянное поле. Если пшеница созреет, ты получишь доход в триста дирхемов». Но дехканин не соглашался и требовал свой долг, говоря: «Если я уплачу весь урожай с этого участка сборщику и владельцу земли, и то они не будут удовлетворены, к тому же еще будут мучить меня.»

В настоящее время чиновники и сборщики взимают подати с невозделанных земель и при этом говорят земледельцу:

— Если бы засеять эту землю, то она дала бы хороший урожай. Ты проявил нерадивость, так расплачивайся.

Такими приемами дехкан сажали в тюрьму. Районы, которые в дни покойного эмира[79] выплачивали по десять и пятнадцать тысяч танга налога, в настоящее время дают более ста тысяч танга.

Каждый год осенью эмир ревизует чиновников и отбирает, избивая палками, все золото и серебро. Таким путем дань с подданных переходит в казну.

Однажды при покойном эмире верховный казий доложил эмиру:

— Базар по продаже шелковых коконов отдан на откуп за шесть тысяч танга такому-то. Но есть человек, готовый уплатить двадцать тысяч. Если будет высочайшее разрешение, я выдам грамоту, ибо это в интересах эмирской казны.

Но эмир разругал казия:

— На шелковом базаре не сеяли танга. А то, что он хочет добавить, он берет с крестьян и тем самым набросит тень на казну. Казне, которую наполняют имуществом подданных, лучше пустовать.

А в наше время с этого базара в казну платят сто тысяч танга, да не менее пятидесяти тысяч делят между собой надзиратели и арендаторы.

Однажды один дехканин рассказывал:

— Я привез из Гиждувана два с половиной сера шелковых коконов и заранее распределил выручку на покупку нужных вещей. Когда я пошел на базар, мой товар взвесили на нескольких весах, взяли аминский сбор и уплату за место, определили полвеса и полцены, так что я получил всего десять танга. Я покинул поскорей базар, опасаясь, как бы самому не исчезнуть в весах этих мошенников.

Деньги, собранные таким путем в казну, тратятся на пустые забавы и развлечения, и ни один дирхем не попадает по своему прямому назначению.

Однажды у любимой жены эмира родилась девочка. На ее люльку, горшок и трубку было израсходовано три тысячи золотых монет. Пока исполнилось ей семь дней и ее положили в люльку, всего потратили не то пятьдесят, не то шестьдесят тысяч.

Расскажу коротко об этом. Однажды эмиру понравилась какая-то девушка, которая уже была использована купцами и туркменами. Она, побывавшая на своем веку в постели тысячи мужиков, спустя несколько лет забеременела в гареме. И до того, как это бремя появилось на свет, его уже прозвали победоносным героем, царевичем — покорителем мира. Для него заказали две инкрустированные люльки из золота и серебра, а также всякие парчевые покрывала, усыпанные жемчугами. Целые тюки парчи и кашмирских шалей были разрезаны для подстилок и всяких одежд. В доме кушбеги толпы женщин занимались кройкой и шитьем одежд для ребенка; толпы мастеров украшали узорами и инкрустацией люльку. Звездочеты же предсказали, что родится мальчик, который завоюет весь мир.

Но когда родился ребенок, то он был лишен мужского естества, то есть просто-напросто родилась дочь. И, тем не менее, пир во дворце продолжался семь дней, каждый день для женщин расходовали тридцать манов риса и несколько манов халвы и сахара. Жены знати и сановников толпами приходили во дворец с несметными подарками и уходили с харварами ответных подарков с пиршественного стола. Арк был закрыт на целых три дня, танцовщицы и плясуны гуляли, пели и танцевали в тронном зале и на прилегающих к Арку улицах.

Все слуги и привратники, спрятавшись, сидели в соборной мечети. Сам эмир важно расхаживал среди женщин. По ночам в разрисованной и разукрашенной зеркальной комнате длиной в пятнадцать и шириной десять газов сидели у четырех стен знакомые и незнакомые женщины. В середине комнаты была постлана скатерть величиной почти с комнату, на нее высыпали целые харвары всяких сладостей. Сам эмир сидел посреди комнаты и одарял гостей сладостями в зависимости от их положения в обществе. Он давал слугам сладости с указанием, кому отнести, и те выполняли его приказ.

А на помосте певицы исполняли разные песни и гимны, отроки и девушки танцевали, а женщины били в бубны. Эмир через определенные промежутки времени брал мешок с монетами, всходил на суфу и высыпал деньги в круг людей. Женщины бросались за монетами, рвали свои башмаки, царапали лицо, теряли платки и тюбетейки и начинали визжать. Эмир смеялся и радовался, а судьба плакала над его плачевным состоянием и думала: «Туран»[80] отдан во владение глупцу, который ниже женщины. Все, что он вытворяет сейчас, — дело женщин, а не опоры государства. Разве можно спокойно взирать на такое позорище повелителя мусульман?» Перед эмиром стояла золотая люлька, а серебряная была в комнате кормилицы.

Каждое утро разные проститутки и потаскушки выносили из эмирского дворца полные мешки лепешек и сладостей. Достойный человек на этом пиршестве не получал ни единого куска, все доставалось сводникам и им подобным. А родственники их, в большинстве своем пастухи коров и ослов, готовые считать рабское служение богачу равным владычеству над целой страной, в это время получили высокие должности и начали смотреть свысока даже на городского везира.

К нововведениям эмира Музаффара относится также празднование Навруза[81]. Когда солнце доходило до середины созвездия Рыб, начались приготовления к празднеству, готовили всякие зрелища. До середины месяца Савра в кишлаках, селениях и мазарах по приказу эмира собирались люди, из городов выводили насильно мастеров и ремесленников и повсюду пели, танцевали и устраивали представления. И странно то, что на эти гуляния выгоняли шейхов вместе с их мюридами. На одной стороне пели «Маснави»[82], устраивали дервишеские радения, читали нараспев Коран, произносили молитвы;, а где-нибудь рядом устраивали непристойные зрелища и смешили людей кощунственными речами и безнравственными проделками.

Так, например, в обществе улемов и сейидов, таких, как главный казий, главный мухтасиб и ахунды, два человека переодевались казием и раисом, надевали чалмы из потрохов овцы, садились задом наперед на ослицу и изображали в шутливой форме, в присутствии самого главного казня, ведение тяжбы. Они говорили:

— Его превосходительство раис приказал считать грехом мужеложство. Каково ваше мнение?

Улемы от этих шуток смеялись и наслаждались.

Или же «раиса» сажали задом наперед на осла,