Последние герои империи - Владимир Шигин

— Травиться, что ли, будете, чтоб японцам не сдаться, ваше благородие? — спросили те с опаской.

— Не дождутся! — показал кукиш в сторону неприятельских кораблей. — А ну-ка давай сюда канистру!

Серную кислоту он влил в оба орудийных ствола. Едкая кислота, шипя, на глазах разъедала внутреннюю поверхность стволов, делая их абсолютно не пригодными к использованию. Покончив со своей башней, Рощаковский отправился в корму. Там несколько напившихся матросов с криками "ура" качали на руках лейтенанта Белавенца, который безуспешно пытался отбиться. Ту же процедуру Рощаковский проделал и с орудием кормовой башни.

— Ну хоть шерсти клок! — сказал он сам себе, закончив свою работу.

Устало глядя на подходившие к борту броненосца японские шлюпки с призовой командой, он раздумывал теперь о своей собственной судьбе. Ситуация для Рощаковского и впрямь складывалась непросто. По всем международным нормам он, как интернированный и нарушивший обязательство более не воевать, мог быть запросто повешен японцами. Прапорщик Бобров, сочувствуя, посоветовал выбросить документы и назваться другим именем, но лейтенант твердо заявил:

— Еще чего! Стану я так унижаться! Рощаковским был, Рощаковским и помру, а с япошками у меня еще свой счет за Чифу!

И продемонстрировал товарищу по несчастью свой надкусанный палец. На корабле уже хозяйничали враги.

К счастью, японцы события в Чифу ему не припомнили. Может, забыли, а может, сознательно решили не вспоминать инцидент, в котором показали себя настоящими разбойниками с большой дороги.

В плену Рощаковский тоже даром времени не терял, а активно занимался сбором среди пленных офицеров с других кораблей материалов для изучения результатов сражения. Такая деятельность каралась и всячески пресекалась японцами. Но для Рощаковского это ровным счетом ничего не значило. Он поступал так, как считал нужным.

По окончании войны и возвращении пленных на родину над офицерами отряда контр-адмирала Небогатова был устроен суд. Общественность негодовала: четыре вполне боеспособных броненосца сдались противнику, даже не попытавшись оказать сопротивления. Такого в истории русского флота еще не было. На суде вахтенный начальник броненосца «Адмирал Сенявин» лейтенант Рощаковский не признал за собой никакой вины. На допросе он показал, что в момент сдачи находился в носовой башне и, узнав о принятом командиром решении, решительно протестовал. Свой протест против сдачи корабля он публично высказал как командиру, так и старшему офицеру.

Из материалов следствия: «Командир резко ответил ему (Рощаковскому. —В.Ш.), что это не его ума дело, что вопрос уже решен, что отряд должен следовать движению адмирала. Он, обвиняемый, старался вспомнить закон и пришел к убеждению, что он вовсе не уполномочен смещать своих начальников. У него мелькнула, правда, мысль открыть кингстоны, но, подумав, он нашел, что и на это права не имеет. Артиллерия броненосца, по словам Рощаковского, была в исправности, и все средства для спасения команды имелись».

Читая материалы судебного процесса, опять приходится удивляться мужеству Рощаковского. На суде он защищал не столько себя, сколько честь простых матросов. Когда один из офицеров «Сенявина», выступая, сказал, что после сдачи корабля матросы были вполне довольны случившимся и в зале поднялся возмущенный гул, он опять не сдержался. Попросив слова, он сказал:

— Господа! Не торопитесь обвинять матросов, а выслушайте до конца. Чтобы понять состояние наших нижних чинов, надо оказаться на их месте. Матросы были готовы к бою. Они были готовы к потоплению броненосца, готовы к взрыву, готовы к чему угодно, но о сдаче у них не было и представления. Они не знали, что такая вещь вообще бывает. Матросы готовились к смерти, причем без особого уныния, но, разумеется, были не слишком веселы. Да и какое к черту веселье, когда на их глазах ушла на дно лучшая часть эскадры. Когда же после сдачи корабля в плен матросам объявили, что они за это не попадут даже на каторгу, как они почему-то меж собой решили, то матросы поняли, что теперь все останутся живы и вернутся домой, потому и повеселели. Разве можно их в этом винить?

В результате судебного разбирательства командир «Адмирала Сенявина» капитан 1-го ранга Григорьев был приговорен к смертной казни, которая, впрочем, была заменена на 10 лет содержания в крепости. Что касается Рощаковского, то он был полностью оправдан, не «не нарушил долга службы и присяги». Ему было сохранено старшинство в чине, личное оружие и все боевые награды. Заслуги Рощаковского в войне были отмечены орденами Анны 4-й степени за боевые дела в Порт- Артуре, Станислава 2-й степени с мечами за храбрость, проявленную в схватке на «Решительном». Еще один орден Владимира 4-й степени он получил уже после возвращения из плена.

Фонды военно-морского архива сохранили сведения о весьма любопытном казусе, связанном с Рощаковским вскоре после суда. Дело в том, что после окончания войны начало производиться награждение медалью «За войну с Японией», которое проводилось по спискам, как это обычно всегда бывает при большом числе награжденных. Списки на награждение разные начальники составляли независимо один от другого. В результате лейтенант Рощаковский был награжден серебряной медалью, как участник обороны Порт-Артура, и бронзовой медалью, как принимавший участие в Цусимском сражении. Обе медали упомянуты среди прочих его наград в послужном списке, однако бронзовая позже была вычеркнута. В итоге у Рощаковского осталась только серебряная медаль, как награда более высокого достоинства. Впрочем, Рощаковского это не расстроило.

— Порт-Артурскими делами я горжусь, а Цусимскими гордиться особенно нечего, а потому и медаль за Цусиму мне тоже ни к чему! — говорил он в узком кругу.

А вскоре после суда лейтенант решил круто поменять свою судьбу. Осенью 1906 года состоялось бракосочетание Рощаковского и Марии Сергеевны Мезенцевой — фрейлины императрицы Александры Федоровны. Помимо того, что Мария была фрейлиной самой императрицы, она была женщиной весьма не бедной. Вместе с братом она владела большим поместьем Ново-Звягель на Волыни. За спиной молодоженов злословили, что Мария Сергеевна старше мужа на семь лет, что Рощаковский женился на ее связях и деньгах, а Мария просто купила себе молодого героя-мужа. Забегая далеко вперед, скажем, что вопреки всем сплетням брак Михаила и Марии оказался счастливым Церемония венчания прошла в дворцовой часовне Павлозского дворца. На венчании была и гостившая тогда в России греческая королева (бывшая великая княгиня) Ольга Константиновна, с которой и Рощаковский, и его невеста были дружны.

А затем еще один крутой поворот — Рощаковский вышел в отставку. По воспоминания Л. Разгона, поводом для этого послужил конфликт с руководством морского ведомства, и в особенности с генерал-адмиралом великим князем Алексеем Александровичем. Тот был оскорблен запиской Рощаковского, в которой Рощаковский сделал собственные выводы о причинах поражения России в войне с Японией, о необходимости коренной реорганизации флота и о бездарности его руководителей и лично великого князя. Эта записка стала результатом работы Рощаковского в плену.

Вернувшись в Россию, лейтенант отправил свою дерзкую записку по инстанциям. Оценка деятельности известных лиц была в ней столь нелицеприятна, что на этот раз Рощаковскому не помогла даже дружба с царем. Записка застряла в канцеляриях Морского министерства. Царский дядя Алексей Александрович был вне себя от ярости, и морская карьера Рощаковского, несмотря на все его подвиги, дала трещину.

Строптивому лейтенанту, впрочем, говорили:

— Ты, Миша подожди, скоро генерал-адмирала отправят в отставку и все у тебя образуется!

Но он ждать не пожелал:

— Еще чего! Стану я унижаться!

В июне 1906 года великий князь Алексей Александрович ушел в отставку, а звание генерал-адмирала и его должность были упразднены. В это время, находясь в Петербурге, Рощаковский принимал активное участие в многочисленных общественных благотворительных акциях, добиваясь, к примеру, достойных пенсий для участников Русско-японской войны. Несмотря на уход великого князя, своего решения он менять не стал. Форму Рощаковский повесил в шкап, а кортик на ковер в спальне. Думал, что уже навсегда…

МОРЯК-ДИПЛОМАТ

Узнав о столь серьезном решении своего друга, Николай Второй пригласил Рощаковского к себе.

— Я наслышан о твоем конфликте с Алексеем Александровичем, готов посодействовать его прекращению. Оставайся на флоте. Мы начинаем строить его заново, и мне нужны такие офицеры, как ты.

— Нет, ваше величество, решение мною уже принято и обратного хода нет!

— Жалко! Жалко! — покачал головой император. — А куда думаешь податься?