Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв. - Владимир Рудаков

Рассказ о мученическом подвиге Михаила Тверского составитель Повести начинает издалека — со времен крещения Руси. Это своего рода историософский экскурс, который позволяет древнерусскому писателю более широко взглянуть на произошедшее, рассмотреть подвиг князя в более общем контексте. Благодать, снизошедшая на Русскую землю, по словам книжника, вызвала «веселие и радость в новопросвещенных людех», и «точию един дьявол сетовашеся», поскольку оказался «побеждаем» христианами. «Сего не терпя враг душь наших, опрометашеся льстивый, како бы съвратити с правого пути их», и решает «вложити в сердце их» пороки: «зависть, ненависть, братоубийство». Люди поддаются проискам «лукавого», и «нача въсхитити и имения сын подо отцем, брат менший под старейшим братом; умножися неправда и злоба многа в человецех, и предашеся в слабость света сего скороминующего». Господь же, «не терпя видети погибающа от дьявола род нашь», насылает казни, «хотя нас обратити от злоб наших». Среди посланных на Русь «казней Божиих» (таких, как «овогда глад, овогда смерть в человецех и скотех») книжник особо выделяет «конечную пагубу», которой карает Господь православных христиан: «преда нас вруце измаилтяном»[384].

«Измаилтяне» — монголо-татары — под пером составителя Повести получают достаточно негативные наименования. Они — «беззаконные»,«нечестивые» и «поганые»; попавшие в плен русские оказываются в «скверных поганьских руках» и т. д. Однако характеристика монголо-татар в Повести строится не столько на употреблении по отношению к ним тех или иных эпитетов, сколько на описании качеств «поганых», проявляемых ими в ходе расправы над святым князем.

Произошедшее нашествие монголо-татар составитель Повести называет «великое, жестокое пленение Русское». Книжник выделяет наиболее болезненные для Руси стороны ордынского владычества — это взимание дани («начахом дань даяти по татарьскому языку») и «обычай» получать великое княжение в Орде («егда коему князем нашим доставашеся великое княжение, хожаше князи русстии въ Орду къ цареви, носящи множество имения своего»; Михаил «поиде въ Орду къ царю, яко же преже бывшю его князи имаху обычай тамо взимати княжение великое»)[385].

Заканчивая свой историософский экскурс рассказом о проявлениях ордынского господства на Руси, автор Повести переходит собственно к описанию событий 1318 года.

Причины произошедшей в Орде трагедии для книжника очевидны. Первоисточник всех бед — дьявол, который «не хотяше добра роду крестьянскому», «вложи в сердце князем татарьским свадиша братию». Дьявол «желает кровопролития»: как только между князьями установится мир, «враг дьявол паки рать въздвизаше» и т. д. Однако и сами «татарские князья», татары не пассивные орудия в руках «лукавого»: они готовы поучаствовать в дьявольских происках и кознях, поскольку «обычай бе поганых, и до сего дни — вмешущу вражду между братьею, князи русскими, себе многия дары взимают»[386]. Автор неоднократно подчеркивает корыстолюбие татар: «безаконнии измаилтяне, не сыти суще мздоимьства, его же ради желааше, вземше многое сребро»[387]. Поэтому татары, руководствуясь, с одной стороны, наущением дьявольским, а с другой стороны, собственным корыстолюбием, требуют от князя Юрия дать «выход болши князя Михаила», чтобы тем самым снискать себе великое княжение.

Помимо корыстолюбия, одними из важнейших черт монголо-татар являются «лесть», стремление к «обольщению» и лжи, а также злоба. Интересно, что перечисленные качества, хотя, как ясно из контекста, принадлежат всем «поганым», воплощаются в Повести главным образом в фигуре Кавгадыя — «единого от князей татарских». Важно отметить, что, будучи «мучителем» благоверного князя, Кавгадый «вобрал» в себя черты не только «религиозного» врага — гонителя святого, но и черты конкретного неприятеля — «татарского князя», татарина. Очевидно, что Кавгадый — собирательный образ, вместивший в себе большинство черт «беззаконных»; он — олицетворенное зло, подлость, хитрость и коварство — главный враг Михаила Ярославича[388].

Кавгадый неоднократно называется в Повести «беззаконным»,«треклятым», «окаянным»,«нечестивым», «кровопийцей». Он вместе «со множеством татар, и бесермен, и мордвы» «начата жещи городы и села», «мужи мучиша различными ранами и муками и смерти предаяху, а жены их оскверниша, и пожгоша всю волость тверскую…»[389]. «Окаянный Кавгадый», потерпевший поражение от великого князя, в ответ на дары и почести Михаила начинает действовать «лестью». Написав «много лжа», Кавгадый «свидетельствова на блаженнаго Михаила». Являясь одновременно и судьей, и «лживым послухом», он осуществляет суд над святым мучеником[390].

«Почто хвалиши о злобе своей, беззаконный же Ковгадый, злая мысля на мя по вся дни? — вопрошает Михаил. — Язык твой, яко бритву изоощрену, сътворил еси лесть, възлюбил еси злобу, паче добра, забыл еси многих моих даров, глаголал еси неправду…»[391] Действительно, «поганый» не только не помнит добра, он еще стремится всячески унизить князя, «величашася властьми над преподобным»: приводит его «в торг», заставляя «поставити святого на колену пред собою»[392]. Названный «нечестивым» Кавгадый, помимо прочих, обладает еще одним качеством, свойственным «нечестивым» вообще: он имеет «яд аспиден под устами своими»[393].

Под стать Кавгадыю и остальные ордынские князья: «вей князи ординские», которым вместе с Кавгадыем «царь» поручил осуществлять суд над Михаилом Ярославичем, начинают действовать против святого «съ многим замышлением»[394]. Тверскому князю приходится безуспешно обличать их «лживое свидетельство». Об ордынских князьях, исполняющих функции судей над Михаилом, книжник говорит словами из пророчества Исаии: «поставлю властеля, ругателя их и судию, немилующа их»[395]. От «нечестивых» ордынских князей «изыде повеление беззаконно», они выносят праведнику «неправедное осуждение», поскольку их ослепляет злоба («ослепи бо их злоба их»)[396].

Отношение к ордынской власти вообще и персонально к одному из действующих лиц Повести — хану Узбеку в частности также явилось для древнерусского книжника предметом рефлексии.

Власть хана Узбека над Русью в изображении тверского книжника оказывалась сопоставимой с властью римского императора Тита над Иерусалимом и сотника Фоки Каппадокийца над Константинополем: «егда бо Господь Титу предасть Иерусалим, не Тита любя, но Иерусалим казня. И паки, егда Фоце преда Царьград, не Фоцу любя, но Царьград казня за людские прегрешения. Еже и си нас деля бысть за наша согрешения»[397]. По мнению В. А. Кучкина, в указанном пассаже автор Повести «давал понять, что ордынское засилье не вечно, ведь Фока Капподиец сумел продержаться на императорском троне только восемь лет». Условием, при котором власть ордынских «царей» на Руси может прекратиться, по мнению исследователя, тверской книжник считал духовное исправление русских людей от «грехов», среди которых немаловажное место занимали распри между князьями. Таким образом, пишет В. А. Кучкин, «под религиозной оболочкой у автора Повести о Михаиле Тверском обнаруживается весьма трезвая политическая мысль: борьба с татаро-монгольским игом может быть успешной только в том случае, если прекратятся усобицы на Руси»[398].

В целом, соглашаясь с оценкой, данной В. А. Кучкиным, следует уточнить, что осознание власти ордынских ханов как временного явления вытекало не только из надежд книжника на возможное исправление соотечественников от «грехов». Более важным обстоятельством для него, судя по всему, являлось осознание статуса самой Руси. Не случайно, по-видимому, в Повести Русь помещается в один ряд с Иерусалимом и Константинополем. Возможность избавления от ига, по мысли автора Повести, была связана с той ролью, которая Русь должна была играть в качестве страны, на которую через обряд крещения снизошла «благодать Божия».

В Повести отмечается конфессиональная принадлежность Узбека: хан принял «мерьскую веру срацинскую». С этим фактором, по мнению книжника, связано то, что Бог руками «поганых» «начаша не щадити рода крестьяньска»[399]. Помимо приведенных выше, хан не получает каких‑либо негативных эпитетов, однако, косвенно, при помощи цитаты из Священного Писания, книжник сравнивает ордынского «царя» с «царем немилостивым, законопреступным, лукавейшим паче всея земли». В. А. Кучкин, подробно исследовавший характеристики хана в Повести, обнаружил, что приведенная цитата не совсем точно передает текст Книги пророка Даниила: оказывается, ни один из трех славянских переводов, ни греческие изводы текста пророчества не содержали характеристики фигурировавшего там халдейского царя Навуходоносора как «законопреступного»[400]. «Становится очевидным», пишет исследователь, что указанное слово было вставлено в текст «самим автором Повести о Михаиле для усиления отрицательной характеристики Узбека. Отзыв об ордынском хане как «законопреступном» логически вытекал из представлений тверского книжника о незаконности, неправомерности суда над Михаилом и судебных решений, которые утвердил Узбек» (курсив наш. — В. Р.)[401].