Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции - Лев Шильник

Нам уже приходилось говорить об исключительной насыщенности природных популяций мутациями. На это следует обратить самое пристальное внимание. Дело в том, что мутации, сберегаемые в коллективном генофонде вида, как правило, находятся в скрытом, непроявленном состоянии. Извлечь их на свет божий проще всего с помощью близкородственного скрещивания (так называемого инбридинга), которое немедленно выбрасывает на поверхность изобилие фенотипов, сразу же подхватываемых отбором. Палеонтологам хорошо известно, что даже сравнительно небольшая изолированная группа может дать начало новому эволюционному витку.

В связи с этим имеет смысл задуматься над феноменом одомашнивания собаки; это знаменательное событие произошло очень давно — в мезолите или даже верхнем палеолите (в распоряжении археологов имеются наскальные изображения охотников в сопровождении четвероногих друзей). Собака стала первым животным, разделившим с человеком непростые тяготы его повседневного существования. Понятно, что имени этого гениального селекционера история каменного века до наших дней не донесла. Слово «гениальный» здесь не случайно, потому что приручение диких псовых (а других под рукой у первобытного человека не было) — задача невообразимой сложности. Дикие собаки динго, сопровождающие племена австралийцев и пробавляющиеся объедками с барского стола, — отнюдь не домашние животные. В пустынях южного континента между людьми и собаками установился вооруженный до зубов нейтралитет: то люди первыми заметят дичь, и тогда собаки настораживаются в ожидании поживы, то собаки выгонят зазевавшуюся скотину навстречу охотникам и усядутся в отдалении — вдруг чего перепадет. Но людей и собак всегда разделяет своего рода демаркационная линия, перейти которую смерти подобно.

Исходным материалом для одомашнивания могли быть только волки или их доисторические предки. («Шакалья» гипотеза Конрада Лоренца сегодня отвергается большинством специалистов.) Дикие псовые вообще нелегко приручаются: сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит. И все-таки когда-то давным-давно это удивительное событие произошло. Причем собака — это едва ли не единственный вид, с которым у человека установились самые доверительные отношения. Попытаемся представить, как было дело.

Наверное, наши предки брали для обучения волчат, потому что взрослое животное по-настоящему приручить невозможно. Детеныши всех млекопитающих чрезвычайно любознательны, игривы и легко идут на контакт.

Это совершенно необходимый этап их развития, ибо только в игровой форме они могут освоить те модели поведения, которые пригодятся им во взрослой жизни. И только уникальная пластичность детской психики позволяет добиться этого в столь сжатые сроки. Но по мере взросления характер детенышей начинает постепенно портиться — они становятся все более недоверчивыми, агрессивными и независимыми. Очевидно, что не все волчата могли ужиться с человеком: одни сами убегали в лес, а других, с которыми ладить становилось все труднее, люди просто убивали. Оставались только самые послушные, дольше всех сохранявшие щенячье дружелюбие и общительность. Это был своего рода искусственный отбор на хороший характер, на сохранение детских черт до взрослого состояния.

Ученые давно подметили, что взрослые собаки зачастую до глубокой старости похожи на волчьих щенят: у многих висят уши, они по-щенячьи тявкают, а не воют, они вертлявы, игривы, доверчивы и дружелюбны. Взрослый волк ведет себя куда строже и не допускает фамильярности, а собака, с его точки зрения, — какое-то пустое, несолидное создание. Феномен отступления в детство удалось продемонстрировать в опытах по одомашниванию пушных зверей, которые проводились в Сибирском отделении Академии наук под руководством Д.К. Беляева. Усиленный отбор лис стали проводить не на качество меха, а на дружелюбие и уживчивость. Прошло немного времени, и животные изменились буквально на глазах. Они сделались ласковыми, послушными и доверчивыми, а повзрослев, сохранили все эти качества в полной мере. Многие даже научились лаять по-собачьи. Самое интересное то, что они, как и собаки, стали приобретать разную окраску, а у многих сдвинулись сроки размножения. Это может означать только одно: в популяции лис резко усилилась изменчивость.

Начало новым линиям животных или растений дает не господствующий тип, не представитель мейнстрима, а неспециализированный предок, маргинал, прозябающий на обочине эволюции. Если генетическая однородность популяции слишком высока и с маргиналами дело обстоит туго, природа нередко прибегает к удивительным ухищрениям вроде своеобразного отступления в детство (по принципу «шаг назад — два шага вперед»), чтобы, временно отступив, сделать новый рывок. Косная, устоявшаяся форма теряет ресурс пластичности, а чтобы его восстановить, приходится время от времени заниматься такой вот эквилибристикой. Этот феномен погружения в детство, растягивания ювенильной стадии был назван неотенией (от греч. neos — «незрелый, юный» и teino — «растягиваю, удлиняю»).

Похоже, что эволюция всех вообще высших приматов и человека в особенности проходила под знаком своеобразной неотении. Прежде чем начать одомашнивать животных, человек должен был, так сказать, «одомашнить» себя самого. Ведь что в первую очередь отличает Homo sapiens от всех прочих приматов? Да то же самое: детская любознательность, уживчивость и общительность, сохраняющиеся на протяжении всей жизни. Детское стремление к игре тоже сопровождает нас до глубокой старости. Выдающийся голландский историк, философ и культуролог Йохан Хейзинга (1872–1945) был совершенно прав, когда назвал свою увлекательную книгу «Homo ludens» — человек играющий. Религиозная обрядность, фольклор, танец, музыка, поэтическое творчество (да и вообще искусство) выросли, в конечном счете, из различных форм игрового поведения. Из игры рождаются ирония и юмор. В мире животных иронии нет, животные всегда глубоко серьезны.

Отступление в детство не могло не отразиться и на физическом облике человека. Укороченное лицо, выпуклый лоб, маленький нос, круглые глаза и небольшие челюсти — это бесспорные ювенильные признаки (от лат. juvenilis — «юный»), общие для детенышей всех млекопитающих. Поэтому многие животные без особого труда узнают детенышей не только своего вида, но и чужаков, и если в их врожденной программе имеется жесткий запрет на причинение вреда несовершеннолетним, такое табу нередко переносится и на детенышей других видов. Занятый своими серьезными делами взрослый пес будет терпеливо сносить назойливые приставания не только резвящегося щенка, но и ребенка — врожденная биологическая программа не оставляет ему выбора.

У нас с вами некоторый набор ювенильных признаков сохраняется до конца жизни. Давным-давно подмечено, что человек гораздо больше похож не на взрослую обезьяну, а на ее детеныша. Это и «детские» челюсти, и выпуклый лоб, и даже тип оволосения, хотя, казалось бы, характер распределения волос на теле не имеет у обезьян и людей ничего общего. Однако если мы сравним волосяной покров человека и семимесячного плода шимпанзе, то не увидим ровным счетом никакой разницы. Даже наш фундаментальный, сугубо человеческий признак — прямое бедро — обнаруживается у молодых гиббонов и шимпанзе. Не забудем, что и полноценное овладение речью возможно только в раннем детстве, на протяжении некоторого критического периода. Если время упущено, человек уже не заговорит никогда.

А теперь рассмотрим еще одну версию безоговорочной капитуляции неандертальского человека. Некоторые ученые полагают, что причиной эволюционного провала неандертальцев стала их слишком ранняя «взрослость». Тому имеются даже отдельные косвенные подтверждения: например, известно, что дети палеоантропов взрослели куда быстрее по сравнению с детьми Homo sapiens. Отказавшись от растянутого детства человека разумного, они получили сиюминутный тактический выигрыш, но проиграли в долгосрочной гонке к вершинам эволюции. Недоверчивость и инстинктивная настороженность сыграли с ними злую шутку. Слишком рано утратив пластичность, они стали больше полагаться на себя и могли отныне выживать только небольшими группами, поскольку образование сложных социальных структур требует совсем иных качеств — общительности, умения и желания учиться, уживчивости и открытости. Преждевременная взрослость и высокая специализация загнали неандертальца в эволюционный тупик, и маргинал Homo sapiens без труда победил своего незадачливого собрата. Поэтому мы с полным правом можем сегодня сказать: маргинальность, маргинальность и еще раз маргинальность — вот что вывело нас в люди.

Настала пора разобраться с прародиной человека разумного. Из каких глубин вынырнули бравые кроманьонцы? Где находился их «интернат»? Мы знаем, что в Европу представители Homo sapiens явились во всеоружии передовых технических достижений и, следовательно, никак не могли произойти от местных неандертальцев. Антрополог Я.Я. Рогинский, как мы помним, помещал прародину кроманьонцев в Переднюю Азию. В соответствии с его теорией широкого моноцентризма, первые люди современного типа увидели свет на землях Ближнего Востока, Северной Африки и Восточного Средиземноморья.