Газета Завтра 965 (19 2012) - Газета Завтра Газета

Кроме того, в годы войны на территорию фатерлянда репатриировалось более 600 тысяч советских немцев (7, стр. 61), которые, став подданными Рейха, также призывались в Вермахт. (В этом свете сталинские меры по локализации немцев Поволжья выглядят жестокими, но, по меньшей мере, логичными.)

С учётом коллаборационистов из числа других народов СССР, только в Вермахт попало 1,17-1,18 млн. советских граждан (14), а вместе с армиями сателлитов – до полутора миллионов. Эту цифру надо вычесть из призывного контингента СССР и добавить к призывным контингентам гитлеровского блока.

Ещё одним преимуществом противника было широкое использование квалифицированной рабочей силы из оккупированных стран Европы, а также упомянутых выше остарбайтеров. Так, по немецким данным на 15 августа 1944 года, численность «Ausländer wie Zivile Arbeitskräfte» (т.е. иностранной рабсилы) на территории Германии составляла 7,5 миллионов человек (15). Это позволило Рейху призвать в армию гораздо большую долю боеспособных мужчин, чем в СССР. Гитлеровцы достигли максимальной мобилизации своего контингента, раздвинув к концу войны диапазон призывных возрастов от 16 до 60 лет (у нас в конце войны призывали в армию 17-летних, а старшая призывная планка не поднималась выше 50 лет. Мужчины в возрасте до 55 лет участвовали в боевых действиях только как ополченцы в критические месяцы 1941-го). Такие «послабления» в отношении пожилых советских граждан диктовались, конечно, не гуманизмом, а критической нехваткой опытной рабочей силы в тылу.

Наконец, немцы меньше церемонились с призывом болезненных новобранцев, посылая в ряды Вермахта граждан с сильной близорукостью, формируя «диетические роты» для отправленных на фронт язвенников и почечников (5).

С учётом вышеперечисленных факторов трудно ожидать, чтобы численность бойцов, призванных в Советскую Армию, могла более чем в полтора раза превысить численность призывников Вермахта.

Единственным преимуществом Советского Союза была высокая доля подростков (1924-27 гг. рождения), достигших призывного возраста во время войны. И хотя молодёжь из западных районов страны угнали в Германию, безусая русская и кавказская пехота (именно на РСФСР и республики Закавказья легла основная тяжесть юношеского призыва) стала главным демографическим козырем Сталина.

В целом, если сопоставить немецкие плюсы (призыв коллаборационистов и использование иностранной рабсилы) с нашими плюсами (высокая доля повзрослевших за войну подростков) и минусами (отток коллаборационистов и большие гражданские потери призывников в западных регионах), то официальные цифры призыва, опубликованные Г.Ф. Кривошеевым (2), выглядят весьма достоверно:

Общее количество мобилизованных в армию до войны и в ходе войны

Третий рейх

Советский Союз

Соотношение

21,1 млн. чел.

или 88,2 % предвоенного призывного контингента

34,5 млн. чел.

или 80,8 % предвоенного призывного контингента

1 : 1,63

Весьма сложно представить, чтобы при таком соотношении сил гитлеровцы, укладывая (как утверждают носители «новой истины») «десять наших солдат за одного немецкого», ухитрились проиграть войну. Даже укладывая двух за одного, проиграть при таком раскладе мудрено.

КУЛЬМИНАЦИЯ СХВАТКИ ИЛИ ЗАГАДКА СТАЛИНГРАДА

О неудачах 1941 года написано немало горьких строк – мы действительно несли катастрофические потери. Что сказать?! Поначалу так же трагично развивались события и в других масштабных войнах, которые вела Россия: русские медленно запрягают. Гораздо более загадочно, с точки зрения демографического анализа, выглядит переломный момент войны, когда переполненный кровью маятник истории качнулся в нашу сторону.

К осени 1942 года мы потеряли территории, где прежде проживало более 80 миллионов человек (расчёт по 3, 8). Наши призывные ресурсы просто-напросто сравнялись с ресурсами гитлеровского Рейха. Даже с учётом эвакуированных семей и отступивших солдат, у нас оставалось меньше людей (129 миллионов минус потери 1941-42 гг.), чем у Великой Германии и её самых активных сателлитов: Румынии, Венгрии, Финляндии (135 миллионов минус потери того же периода, которых, судя по официальной статистике Вермахта, до той поры почти и не было – так, менее 400 тысяч убитыми; 8, 16). Враг имел перевес, даже без учёта такого горе-союзника Гитлера, как Италия (пославшего на восточный фронт 13 дивизий и 3 бригады). А ещё в состоянии войны с СССР находились Дания, Словакия, Хорватия и Болгария. А ещё к услугам нацистов были обширные оккупированные страны, десятки тысяч добровольцев «Новой Европы», «голубая дивизия» испанских франкистов, миллионы славянских остарбайтеров.

Вот у кого имелась реальная возможность «завалить» нас «трупами» под Сталинградом! А если бы десятикратный убойный КПД Вермахта был не мифическим, а реальным, так бы и катились немцы неукротимым железным катком до самого Байкала, навстречу желтолицым союзникам. И до высадки «спасителя человечества», рядового Райана, оставалось ещё полтора года… Почему же гитлеровцам не удалось победить в кульминационный момент войны!? Неужели всему виной гуманизм фюрера, пожалевшего отдавать своих «арийских рыцарей» даже в обмен на десяток «недочеловеков»? Свежо предание, да верится с трудом.

Мы смогли восстановить паритет по людским ресурсам, только добравшись до Днепра. А на протяжении всего долгого переломного года бились с численно превосходящим блоком противника. И в условиях их демографического перевеса – победили. Вот о чём свидетельствует гражданская демография.

КАК БЫЛИ «УБИТЫ» ДВАДЦАТЬ СЕМЬ МИЛЛИОНОВ

В основе всего пула ревизионистских публикаций, требующих радикального пересмотра армейских потерь СССР в сторону повышения, лежат работы к.и.н. Бориса Соколова, который в начале девяностых годов говорил о 14,7 миллионах павших красноармейцев (17), а к началу нового века повысил цифру погибших на Великой Отечественной войне советских воинов до 26,9 миллионов (1).

Работы Соколова отличаются завидной тенденциозностью: с упорством последнего защитника Имперской канцелярии он использует любой предлог, чтобы снизить планку немецких потерь и повысить размеры наших. Так, он с порога отвергает расчёты западногерманского историка Оверманса, насчитавшего 5,3 миллиона погибших солдат Вермахта, предпочитая цифры Мюллера-Гиллебранда (4 миллиона). На долю восточного фронта он относит не 75 % суммарных немецких потерь, а всего лишь 65 %, и т.д.

Самое удивительное из открытий Соколова – его удивительная «стахановская» методика, с помощью которой он утроил советские потери по сравнению с официальными цифрами. Перечислю только наиболее наглядные «ляпы»:

В качестве исходных данных для расчёта берётся всего 1 месяц из 48-ми месяцев войны. Такая выборка, по законам матстатистики, не может считаться представительной и влечёт погрешность методики, измеряемую в сотнях процентов.

Используя альтернативную методику для проверки первой, Соколов полагает, что доля офицеров в общей массе военнослужащих Вермахта и Советской Армии была одинаковой. Фактически доля офицеров в составе вооружённых сил (по меньшей мере, сухопутных) различалась в три с лишним раза: в Вермахте – редко превышала 4 % (18), у нас, с нашей любовью к административному разбуханию и «звёздочкам», – к концу войны выросла до 14 % (2). Немецкие источники указывают на среднюю за войну долю офицеров в 2,5 % (Anteil im Heer durchschnittlich 2,5%, 19). Отсюда возникает риск завышения советских потерь более чем втрое.

Соколов постоянно твердит о гигантских масштабах недоучёта потерь и призывников в Советской Армии. Поэтому он произвольно устанавливает цифру в 43 миллиона призванных (аргументы против – см. выше). Огромную прибавку к данным военкоматов Соколов лихо объясняет призывом миллионов людей непосредственно в части, минуя военкоматы. Он не принимает во внимание то, что документы подавляющего большинства воинов, призванных непосредственно в части, всё равно рано или поздно должны были попасть в военкоматы по месту жительства.

Признавая, что санитарные потери в госпиталях учтены гораздо лучше, чем безвозвратные потери на фронте, Соколов, тем не менее, выводит цифру убитых, превышающую уровень санитарных потерь (всего в наших госпиталях учтено 22 миллиона 326 тысяч раненых и больных, 20). Хотя всем известно, что санитарные потери, как правило, примерно втрое выше безвозвратных. Чтобы выйти из этой логической западни, Соколов с лихостью допускает, что у русских санитарные и безвозвратные потери были почти одинаковы (21). Прямо-таки нобелевское открытие в области этнической физиологии! У немцев на трёх раненых – один погибший, у американцев, у японцев – тоже, а русского (в «истории Соколова») чуть задело осколком – и сразу в гроб.

Соколов весьма детально расписывает свой виртуальный баланс движения военнослужащих через Советскую Армию: почти 43 миллиона призвано, 26,9 миллионов погибло на фронте (в т.ч. 4 миллиона – в плену), 12,4 миллиона осталось в строю к концу войны, оставшиеся 3,6 миллиона комиссованы в тыл, в том числе по инвалидности (1). Если такую же ущербную методику баланса (где просто не поместился ряд важных статей убыли – например, пленные, дезертиры, заключённые и т.д.) вместе с признанными Соколовым цифрами приложить к Вермахту, то получится, что в тыл было комиссовано не менее 10 миллионов немецких солдат. Возникает вопиющая диспропорция! Поскольку главной причиной для отправки в тыл были болезнь или инвалидность, на 100 погибших красноармейцев приходится 6-12 искалеченных, а на 100 погибших германцев – целых 100-200 калек. Похоже, в «войне Соколова» использовалось какое-то программируемое анатомическое оружие: осколки немецких снарядов и бомб норовили угодить прямиком в голову и в сердце, а русские осколки летели исключительно в руки и ноги противника.