Только ты - Мелани Харлоу

побольше.

Бл*дь.

Я не хотел переезжать. Я любил эту квартиру. Все во мне думало об этом. За исключением… Я даже не знал, кем был на данный момент.

Старый я все еще существую? То, что я стал отцом, меняет все остальные части моей личности? Имею ли я право жить там, где хочу жить, не беспокоясь о том, подходит ли это ребенку? Как часто она будет здесь? Как будет выглядеть моя жизнь? Могу ли я по своему желанию переходить от старого Нейта к одинокому отцу Нейту? Быть одним, когда она со мной и другим, когда она не со мной?

Стены давили, и я, закрыв глаза, опустился на диван. Мне было плохо. Мой мозг болел. Как я мог привыкнуть к тому, что ничто в моей жизни не будет прежним? Я не хотел этих проблем. Не хотел двигаться. Не хотел быть отцом.

Тогда я подумал об Эмми. Что она сказала мне в пятницу вечером?

«Если бы ты действительно был альфа-самцом, каким притворяешься, ты бы взял на себя ответственность за это, как взрослый мужчина, а не развалился бы, как мальчик, которого я вижу перед собой».

Нахмурившись, я снова поднялся на ноги.

Я, черт возьми, не притворяюсь. И я не развалюсь.

После того, как я сложил одежду Пейсли под пеленальным столиком и убрал свое собственное белье, я решил позвонить маме. Рассказ не будет веселым, но чем дольше я избегал этого разговора, тем более трусливым себя чувствовал. Мне нужно было сделать что-то, что заставило бы меня чувствовать себя сильным. Показать кому-то, что я принимаю ответственность как мужчина.

Тогда я мог бы рассказать Эмми об этом.

Я взглянул на Пейсли, которая мирно спала на качелях, поднял трубку и позвонил. Моя мама не ответила, поэтому я оставил сообщение с просьбой перезвонить мне, что, конечно же, она и сделала после того, как Пейсли проснулась, и начала плакать.

— Привет, мама, — сказал я, перекладывая кричащего ребенка на левую руку, чтобы я мог поднести телефон к правому уху.

— Нейт? Это ты?

— Да, это я.

— Алло? Алло?

Я закатил глаза и стал говорить громче.

— Привет, мама. Это я. Ты меня слышишь?

— Вроде того. Где ты?

— Я дома.

— А что это за шум? Твой телевизор включен? Ты можешь выключить его? Я плохо тебя слышу.

— Это не телевизор. Это ребенок, и я не могу его выключить, извини. Но я бы хотел.

Она молчала минуту.

— Ты сказал, что это ребенок? Что ребенок делает в твоей квартире? Чей ребенок?

Я сделал глубокий вдох.

— Это мой ребенок, мама.

Еще больше молчания на линии. Я представил, как она убирает телефон от уха и смотрит на него.

— Извини, что?

— Я сказал, что это мой ребенок, — ответил я громко и четко.

— У тебя есть ребенок?

— Да. Ей восемь недель, и ее зовут Пейсли.

— Восемь недель? Я не понимаю. У тебя в течение восьми недель был младенец, и ты только сейчас рассказываешь мне об этом? Боже мой. Боже мой, я должна присесть. Я плохо себя чувствую.

Спокойно.

— Нет, мама. Ей восемь недель, но я узнал о ней только два дня назад, — я ждал ответа, но его не было целую минуту, а затем раздался явный треск коричневого бумажного пакета, когда она вдохнула и выдохнула в него. — Мам? С тобой все в порядке? Послушай, я знаю, что ты испытываешь шок. То же самое было со мной. Клянусь, я понятия не имел, что она вообще существует.

Потрескивание остановилось.

— Как это возможно? Ты не знал, что ты… что кто-то забеременел?

— Нет, я не знал.

— Я не понимаю. Это была твоя девушка или что-то в этом роде? Почему она не сказала тебе?

— Это была не моя девушка. У меня нет девушки.

— Кто это был?

— Просто кто-то, кого я знаю.

— Ну и как ее зовут, ради Бога?

— Рейчел.

— Просто Рейчел?

Я поморщился. Мне действительно нужно было узнать ее фамилию.

— Я не знаю.

— Милостивый Иисус, Нейт! Она проститутка?

— Нет! Господи, мама. Она была просто женщиной, которую я знал, хорошо? Давай остановимся на этом.

— Так и где же эта женщина сейчас?

— Этого я тоже не знаю. Она оставила ребенка со мной и сказала, что ей нужно время.

— Так откуда ты знаешь, что она твоя?

Несмотря на то, что я знал, что вопрос был справедливым, и я тоже задавался им, он разозлил меня.

— Она моя, ясно?

Она снова вздохнула с хрипом и шорохом бумажного пакета, и я дал ей минуту, чтобы успокоиться. Моя мать была человеком, который мог сделать из мухи слона, а я только что перевернул ее мир с ног на голову.

— Мама? Ты там? — Пейсли взяла пустышку, и наконец успокоилась (пока что), и потрескивающий шум прекратился.

— Да. Я здесь.

— Хотела бы ты встретиться с Пейсли? Я мог бы подъехать на этой неделе. Я взял отгул.

— О Боже. Дорогой, я не знаю, что сказать, — ее голос был нервным и робким, как будто я спросил ее, не хочет ли она встретиться с королевой Англии вместо ее внучки.

— Скажи да. Она очень милая, и я привезу ее к первой половине дня, когда она не такая капризная. Вечером с ней трудно.

— С тобой было также, — сказала она, удивляя меня.

— Со мной? — мы не говорили о прошлом в моей семье.

— Да. Ты плакал и плакал, независимо от того, что мы с папой делали, чтобы успокоить тебя. И мы попробовали все: хлопья в бутылке, виски на деснах.

— Виски? Ты пыталась напоить меня, чтобы я уснул и перестал плакать? — пошутил я.

Она засмеялась, что было так редко, что я почти забыл, как это звучит. Мое горло немного сжалось.

— Это была всего лишь капля, клянусь, — сказала она. — Хорошие были времена.

— Неудивительно, что у меня появился хороший вкус к алкоголю, — я посмотрел на Пейсли и обдумал то, что сказала мама (а ведь отличная идея! — налить каплю виски на ее десны). — Думаю, обойдусь без этого. Кажется, ей нравится пустышка, и ей нравится, когда ее качают.

— Я давно не держала ребенка, — тихо сказала она. — Я всегда знала, что у меня будут внуки, но все вышло не так, как я планировала.

— Знаю, мам. Поверь мне. Я знаю.

К тому времени, как мы закончили, у меня уже был предварительный план приехать в следующую субботу утром в Гранд-Рапидс с Пейсли, в зависимости от того, как будет чувствовать себя мама. Я позвоню ей тем утром,