Няня для бандита (СИ) - Яблонская Альбина

– А что означают ваши татуировки? Они ведь что-то означают? Почему их так много? Это ваша обязанность – забить все тело чернилом?

– Нет, – иронично улыбнулся Сато. – Вовсе нет. Просто набивание сложной татуировки – очень болезненный и даже мучительный процесс, поэтому якудза стараются показать таким образом стойкость и несгибаемость своего характера. Ведь чем больше на тебе татуировок, тем больше боли ты через себя пропускаешь. А боль, как верят многие, очищает и укрепляет. Если не убивает, естественно.

– То есть… – поняла я главный секрет, – это скорее понты?

И он просто улыбнулся мне в ответ:

– Да… именно так. Я был молод и хотел всем доказать, что готов стать якудза. Что я не слабый сопляк и не зеленый баловень судьбы, а самый настоящий воин. Поэтому принялся мучить себя наколками с раннего возраста. Отец просил меня этого не делать – в последнее время люди все меньше следуют традициям и стараются быть как все. Якудза уже не те, что были раньше. О былом расцвете нет уже и речи. Но я, как человек из фактически другой культуры, попавший в мир мафии волей случая… я свято чтил эти древние законы. И поэтому в душе я преданный якудза, хоть и не японец. Отец всегда мне повторял, что благородство определят не разрез глаз и даже не количество татуировок на теле. Благородство воина – оно в душе. Оно в твоих поступках и твоих помыслах, – понял Даниэль, что слегка увлекся, и умолк.

– Это безумно круто, – призналась я. – И ваша история, и ваш путь становления, мистер Сато, и ваше желание...

– Не называй меня мистером Сато.

– Что?

– Предлагаю перейти на ты, – озадачил он меня такой новостью и непринужденно поправил волосы, намокшие от пара и легшие на влажный лоб. – Называй меня просто Дэн.

Тот вечер стал для меня полной неожиданностью.

Я ждала от Даниэля Сато чего угодно, включая физическую расправу или психологическое давление, но никак не романтическую ванну в горячем джакузи. Конечно, это было не совсем джакузи, да и романтичным этот процесс мне сперва не казался. Но чем дольше я лежала в теплоте чистой воды и понимала, что в метре от меня точно так же нежится голый Аполлон, тем больше мне хотелось кокетливо улыбнуться и бросить еще один взгляд на его жилистое тело.

Впрочем, Даниэль устроил это отнюдь не из-за пошлых мыслей. Таким жестом он хотел найти со мной полного примирения и показать, что он мне друг, а не враг. И даже не босс.

– Наверное, ты удивилась, когда увидела все это, – говорил якудза, смотря мне в глаза. – Но я решил, что настало время нам лучше узнать друг друга. И поговорить наконец-то по душам... Извини, что был с тобою груб. Я не со зла, такой уж я есть, к сожалению. Кхм... – отвел он взгляд и нашел в себе силы сделать ремарку, – вернее, таким стал. С годами.

– Все это несколько неожиданно, мистер Сато...

– Дэн. Просто Дэн.

– Дэн… – повторила я и ощутила, как резко поплыла.

Картинка перед глазами задрожала, заколыхалась, и я как будто стала кружиться на карусели. Было похоже на головокружение. Только я прекрасно знала, что причина не в горячей воде и даже не в стрессе из-за общего купания. Причина была в другом – я просто вспомнила ту записку, поздравительную открытку, которую нашла в машине. Даниэль так красиво и чувственно вел себя с супругой… А в конце написал: «С любовью, Дэн»

– Так меня зовут близкие, – сказал Дэн, но тут же осекся. – То есть... называли. Раньше. Для Мивы я просто папа.

– Хм... – улыбнулась я, припомнив, как крепко она обнимает отца за шею. – Она вас очень любит... Тебя любит, – стало мне неловко, и мы оба рассмеялись. – Извини.

– Ничего, все нормально... Мне очень нравится смотреть, как вы с ней ладите. Как вы... – говорил он мечтательно, – играете вместе, делаете уроки, наводите порядки в доме и даже что-то там готовите… Это согревает мою душу. В такие моменты мне кажется, что еще не все потеряно, что этот дом еще не окончательно умер. И у Мивы есть шанс вырасти нормальным ребенком. Даже без тети Рэй.

– О, тетя Рэй...

– Да, это было трудно. Извини, что тебе досталось от меня. Все из-за горя, я… знаешь, я был сам не свой тогда.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Все нормально, я понимаю, – почему-то оправдывала я Дэна и, сама того не заметив, притронулась к его руке. – Ой… прости. Я не нарочно.

– Ситуация довольно тяжела. И тут надо понимать специфику отношений между кланом якудза и мексиканской мафией.

– Ты говоришь сейчас о банде «четверок»?

– Да. Я теперь везде вижу происки картеля. Мне повсюду мерещатся киллеры, шпионы и прочие пособники барона Рамиро.

– Ох уж этот Рамиро... – вздохнула я. – Все о нем только и говорят. А из чего вообще разгорелась ваша вражда с мексиканским кланом?

– Изначально Сан-Франциско был поделен на зоны влияния. У каждой семьи, каждого клана была своя очерченная границей территория. Так было годами, десятилетиями. Пока мексиканскую мафию на западном побережье не возглавил Алехандро Рамиро. Этот ублюдок не желал мириться с прежними устоями и начал агрессивно подминать под себя клан за кланом, банду за бандой, делая их своими марионетками. Заставляя их всецело подчиняться и отдавать барону часть своих доходов. Причем не просто часть, а сразу половину от общей выручки.

– Назвать это справедливым нельзя.

– Рамиро задался целью прибрать к своим рукам весь город, чтобы стать его единоличным хозяином и контролировать абсолютно все, что происходит в Сан-Франциско. Он начал шантажировать другие банды, угрожая им расправой. А всех несогласных, кто гордо отказывался от слияния с картелем, барон показательно устранял. Убивал физически… – затих почему-то Дэн, а спустя минуту опять нарушил тишину и добавил: – «Четверки» убили моего отца.

– Боже, какой ужас. Мне очень жаль.

– Мама покинула нас еще раньше. Она болела. И долго никому не признавалась в этом, боялась нас расстроить. Она была одержима уютом в доме. И потому боялась дня, когда папа умрет. Когда его пронзит бандитский нож или шальная пуля на очередной разборке. Мать молила отца завязать с преступным миром. И еще сильнее умоляла запретить мне быть якудза. Она просила папу не позволить мне быть таким, как он. Она не раз мне говорила, что видела сон, в котором хоронит меня совсем молодым, так и не увидев внуков… А в итоге вышло все совсем наоборот... Силы покинули ее первой. А потом ушел отец. И мне пришлось возглавить фамильное дело еще совсем зеленым юношей – в двадцать с лишним лет.

– Какой кошмар... – слушала я Дэна и понимала, как трудно ему было в тот период.

– Картель не мог с этим смириться. Рамиро был уверен, что решил вопрос с ячейкой Сато и теперь его люди могут безнаказанно терроризировать наш район. Но я оказался крепче, чем он думал. И смог достойно принять наследие своих предков. Заменив отца. Со временем я навел порядок в своих кварталах и выгнал чужаков, хоть они и огрызались.

При этих словах Дэн провел рукой по шраму, которого я сразу не заметила. У него на плече и чуть ниже на ребрах были следы от пулевых ранений. И Дэн невольно прикасался к этим местам, вспоминая нелегкие дни «наведения порядков».

– Тебе больно?

– Это фантомная боль, – ответил он. – Когда вспоминаю прошлое, эти отметины ноют и жгут, словно свежие раны. Это был тяжелый период. Но я, как ни странно, выжил, а моя супруга – нет... Она, как и моя мать, боялась потерять меня. Она молила меня склониться перед картелем и стать их рабом, стать безвольной марионеткой. Только бы они меня пощадили. Но в ней было слишком много доброты, она не знала, что есть люди, которым дай облизать пальцы – и они откусят руку по локоть. Она не умела отличать плохих людей от хороших, а лжецов от тех, кто говорит тебе правду. И Мива такая же. Она унаследовала характер мамы и от природы очень доверчива. Хотя внешне они мало похожи, но характер тот же... – тяжело вздохнул Даниэль и добавил: – Поэтому я и поклялся защищать ее от обмана, под каким бы видом он ни пожаловал в наш дом.

Должна сказать, идея с совместным купанием произвела на меня неизгладимое впечатление. Сперва это казалось чем-то диким, чем-то бесконечно пошлым – меня всю буквально трясло от самой мысли, что Дэн притронется ко мне, а я перед ним абсолютно голая. Но затем, по ходу нашей беседы и взаимных извинений, напряжение снижалось, слова становились все более простыми и понятными. А взгляды – раскрепощенней и смелее.