Визит в абвер - Александр Сердюк

— Огонь! — подал команду Трынька, не видя ни своих полицаев, ни действовавших заодно с ними немцев.

В кузове кто-то пронзительно вскрикнул, затем послышался тяжелый, с коротким замиранием стон. Пули, летевшие вдогонку, расщепляли бортовые доски, дырявили тонкие листы жести, дробили стекло. Боясь, как бы не досталось свинца и на его долю, Трынька вжался в сиденье, вобрал голову в плечи. Он уже не рассчитывал выиграть эту схватку, завязавшуюся в невыгодных для него условиях, и потому больше не подавал никаких команд. Оставалось лишь одно: суметь оторваться от преследователей и выбраться из города.

Стрельба по машине постепенно затихала. Но за последним поворотом, перед выездом на шоссе, дорогу преградил патруль. Уханов, помня о своей задаче, гнал, наращивая скорость. Трынька поймал на мушку регулировщика, размахивавшего жезлом, и выстрелил прямо сквозь ветровое стекло. Горячие газы и едкий запах пороха рикошетом ударили в лицо. Глаза застлало, однако Трынька все же успел разглядеть, что солдат упал. Но второй патрульный с близкой дистанции полоснул автоматной очередью по радиатору, затем по кабине. Уханов встряхнул головой, отпустил одной рукой руль, ухватился за живот.

— Жми, сынок, жми! — ничего не видя, кричал Трынька. — Не уйдем — пропадем. Все пропадем…

Примерно через полчаса после ранения, уже далеко за городом, Уханов стал резко сдавать. Он все громче постанывал от острой, почти невыносимой боли, и движения его теряли прежнюю точность и уверенность. Машина завихляла, то и дело прихватывая полосу встречного движения. Так долго ехать по шоссе было очень опасно, однако Трынька позволял водителю все. Лишь когда Уханов на миг потерял сознание и грузовик едва не слетел в кювет, полицай потребовал съехать с шоссе. Высмотрев заросший разнотравьем проселок, Уханов свернул на него и повел грузовик к опушке леса.

— Тормози, сынок, трошки опомниться треба… Та и заодно медосмотр устроим… Досталось нашим хлопцам… Тебя самого куда, а?

— В живот.

— Дуже больно?

— Сначала жгло… Как огнем жгло… А теперь еще и тошнит. В стороны кидае…

— Перевяжу, полегчае. Порули ще трошки и перевяжу. Подальше скрыться надо…

В лес углубились километра на полтора. Грузовик уткнулся в темно-зеленую стену густого ельника. Трынька поспешно выбрался наружу, заглянул в кузов. Немцы, перепуганные происшедшим, лежали на сене плашмя, лицом книзу. Весь удар караульного отделения приняли на себя полицаи — они ожесточенно отстреливались, хотя и недолго. Первым выбыл из строя Иван Рябцов. Упершись спиной в кабину и свесив на грудь голову, он не подавал никаких признаков жизни. Другой полицай, Сергей Малахов, еще стонал, но стон его был еле слышен. Трынька залез в кузов, перевернул его на спину, разорвал липкую, пропитавшуюся кровью гимнастерку. Увидев над соском округлую, с багровыми краями ранку, понял, что парня уже не спасти. Вспомнил, что у Малахова был бинт, пошарил по карманам. Бинт действительно нашелся, и Трынька тут же полез обратно. Уханов стоял возле кабины, судорожно вцепившись руками в распахнутую дверцу. Лицо его, искаженное болью, побледневшее, было неузнаваемо.

— Да ты приляг… На травку приляг… Як же я бинтовать буду, — сочувственно заговорил Трынька, пытаясь разорвать пакет.

Сделав неосторожное движение, Уханов вскрикнул. Идти он не мог. После первого же шага опустился на колени и, опять вскрикнув, повалился на траву. Трынька расстегнул ремень, закатал по грудь гимнастерку. Крови на животе почти не было. Тогда он запустил руку под спину, ощупал поясницу и, найдя выходное отверстие, принялся бинтовать. Он уже знал, чем все кончится, и тем не менее делал вид, будто перевязка спасет. Да, старик в Дубках своего непутевого сынка уже не дождется. А ведь как умолял, чтоб взяли с собой! На коленях перед гауптманом ползал, старуху, что перечила, при всех дурой обозвал. Отпрыск заколебался было, не зная, кто же прав — отец или мать, — однако старик, свирепея, огрел парня ремнем, да так, что тот взвизгнул от боли. Пришлось уступить… Дорого же, однако, обошлось ему это отцово благословение. До вечера еще, может, и дотянет, сердце у парня бычье, ну а на большее вряд ли надо рассчитывать.

— Ты полежи тут, на травке, — успокаивал его Трынька, завязывая бинт, — тихонечко полежи. А я пока неглубокую разведку сделаю, погляжу, куда нам править дальше… На всякий случай немцев с собой прихвачу, поддержат, если что… А наши хлопцы пусть там, в кузове, отдохнут, трогать их не буду. Нам бы только до главной тропы добраться, а там доплутаем… Не сможешь идти — на руках понесем. А зараз полежи, тихо полежи…

Трынька опустил парню подол гимнастерки и, выпрямившись, огляделся. По лесу, пронизывая каждый листик, сеялись ранние лучи, но он не обрадовался даже всходившему солнцу. Скверно, очень скверно все вышло. Что ж, надо торопиться, наверстывать упущенное время. Немцы пойдут ходко, трусы они, видать, порядочные, а «конвоирам» суждено остаться в машине. Гауптман за них не спросит, это точно, тем более за покойников, да и первую неудачу, наверное, простит. Никогда в жизни на такие задания Трынька не ходил, ну а опыт на войне, как известно, приобретают кровью. Обстрелянный, он себя еще покажет.

…Втроем продрались сквозь ельник, сориентировались по солнцу и взяли курс на юго-восток. Но пройдя с километр, Трынька вдруг забеспокоился: ему показалось, что главный наказ гауптмана — замести следы — он исполнил не совсем аккуратно. Искать конечно же будут — и пропавший грузовичок, и ночных налетчиков. И, пожалуй, в конце концов на след нападут. Но если те, что в кузове, уже не заговорят, даже под пыткой, то Уханов еще может промычать одну-две фразы. А много ли их нужно, чтобы выдать Шустера? Такое желание у парня появится хотя бы из чувства мести. Как ни как, на произвол судьбы бросили. Все же придется вернуться, навести порядок…

Вскоре в лесу, взорвав тишину, совсем некстати прогремел выстрел.

Глава семнадцатая

После возвращения с хутора Дубки Борцов обменялся с «Центром» срочными радиограммами. Это была не только взаимная информация, но и неизбежная, в связи с изменившейся обстановкой, корректировка планов. Павел Николаевич счел целесообразным несколько сместить район поиска в юго-западном направлении, куда предположительно проследовала группа немцев и полицаев. В том, что этот конвой был липовый, он ничуть не сомневался.

Появление над хутором самолета с парашютистом вызвало у Борцова особую обеспокоенность. Это означало, что Баркелю в конце концов удалось наладить связь со своим помощником. Следовательно, у него появилась реальная возможность получать из-за линии фронта оперативную развединформацию.

Ответы «Центра» состояли не только из фраз, ласкающих слух. Признав результаты последней прочески обнадеживающими, он тем не менее требовал действовать более продуманно и оперативно. Пока еще ничем не порадовали пеленгаторщики. Предполагаемый район постоянной базы абверовцев уже сейчас следует взять под неослабный радиоконтроль. С первых прозвучавших в эфире точек и тире руководители поиска должны знать, какими «посланиями» гауптман Шустер обменивается со своим шефом, что запрашивает и что ему обещают. Оставаясь слепым, ничего не сыщешь.

Не исключено, что уже в первую ночь после прибытия Шустера на базу шеф пришлет ему ценную посылочку. Сброшенные летчиками грузы могут оказаться оружием, боеприпасами, продовольствием… Вполне вероятно, что с неба спустятся и парашютисты. Следовательно, застава должна быть заранее готова к приему как грузов, так и охотников за чужими тайнами. Агентов-парашютистов вылавливать на точках их приземления, предварительно допрашивать и в сопровождении надежного конвоя доставлять в штаб полка.

В порядке информации «Центр» сообщил, что проческа местности на других прифронтовых участках затруднена скоплением в лесах большого количества разрозненных групп и даже целых подразделений вермахта, стремящихся во что бы то ни стало пробиться на соединение со своими основными силами, продолжающими сражаться. Он также порекомендовал поддерживать связь с управлениями контрразведки 2-го и 3-го Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов.

Обмен такими «посланиями» возбуждал желание действовать не только энергичнее, но и находить новые, более удачные решения, как говорится «шевелить мозгами». Вместе с тем порою они вызывали и улыбку. Думалось: «Ну за кого они принимают меня? Почему все расписывают столь подробно и назидательно? Есть вещи, до которых я и сам мог бы додуматься. Словом, без указаний ни шагу!»

Но думать самому все равно надо. Павел Николаевич невольно вспомнил, каково ему было во время пребывания в одной из команд абвера, еще тогда, до объединения в начале весны сорок четвертого года части абвера с другим ведомством — Имперской службы безопасности (РСХА). Во второй подотдел «Абвера-2», занимавшийся шпионажем и диверсиями в советском прифронтовом тылу, стали наведываться представители нового шефа — оберштурмбаннфюрера Скорцени. Побывали и в прифронтовой абверкоманде, где Борцов «пристроился» писарем. Он-то особенно почувствовал их «внимание». Какую опасность оно представляло для него, не трудно было догадаться. Павлу Николаевичу оставалось лишь одно: суметь вовремя смыться.