Русалья неделя - Елена Воздвиженская

и сама ему не рада, чего хорошего, когда человек сам с собою не в ладу.

Бабушка вздохнула.

– Нет, дочка, это я про таких людей сказала, кто нарочно пакостит, с умыслом людям вредит.

– Как ведьма?

Бабушка кивнула.

– Бабуль, а расскажи страшную историю, – умоляюще сложила ручки Маруся, – Ты столько всего знаешь!

Бабушка встала, прошлась по избе, размяла спину, выглянула в окно, где круглым пятном мутно светил сквозь пургу одинокий фонарь, поправила занавеску, присела снова к Марусе.

– Ишь чего разыгралась-то вьюга. Вчера ещё у меня колени болели к непогоде. Что ж тебе рассказать-то? Испужаешься потом.

– Вот ещё, мне Толик каждый день рассказывает, а ему – его бабушка, и я ни капли не боюсь.

– Ну слушай, коли так. Давным-давно, когда ещё мой отец сам ребёнком был, жила в нашей деревне самая настоящая ведьма. Сколь ей было лет, никто и не знал. Она не менялась. С виду старуха, как старуха, одета как и все, ходит, на палочку опирается. Да только знали местные чем она промышляет.

Ездили к ней с других деревень люди со своими делами, да дела всё нехороши. Мужа чужого отбить, парня приворожить, на обидчика порчу наслать, дитя в утробе погубить, кадука ли наслать. Всё умела старая карга.

Жила она вдали от людей, у самого лога. Лог-то тот тоже нехорошим местом слыл. Не зря ведьма там поселилась. Блазнилось в том логу. Иной раз туман ни с того ни с сего заклубится вдруг, поползёт из того лога, избу ведьмы окутает. Да туман-то странный, жёлтый, густой, как кисель, хоть ножом его режь. В такие ночи говорили люди, что ведьма дело творит, потому за туманом прячется. В том тумане приходят к ней её помощники, нечисть страшная, выползают из леса, да из болота. Затворяли люди в такие ночи двери да ставни покрепче, крестом осеняли, лучину на ночь не гасили.

А всё ж таки, однажды случилось кой-чего в такую ночь. В тот день с утра Ермолай в город поехал, к тамошнему кузнецу. Жениться собрался Ермолай, и слыхал он, что кузнец тот уж больно ловок, такие ли может серьги да кольца мастерить. И захотел он невесте своей, Галюшке, подарить на свадьбу подарок.

Раным-рано запряг он свою лошадку, да и тронулся в путь. Дела быстро уладил. Но лошадка его подкову потеряла, вот беда. Ну да ничего, ведь вот он кузнец, поможет! Кузнец не отказал, конечно, да только велел обождать малость, у него в тот день народу много съехалось. То да сё, пока очередь дошла, пока подковал кузнец лошадёнку, пока тронул Ермолай в обратный путь, уж смеркаться стало. Пока до лога доехал, уж и вовсе стемнело. А из лога туман жёлтый поднимается, клубится. Видать снова ведьма творит нынче дурные дела.

Тут и до деревни всего ничего осталось. Только нашла вдруг на Ермолая какая-то блажь. Захотелось ему подглядеть, чем там старая карга занимается. Слез он с лошадки, привязал её к липе, а сам, крадучись, направился к избе ведьмы. Вот подошёл он ближе, заглянул в окно, ни зги не видать, темным-темно. Тут видит, а в баньке огонёк мелькает. Знать там ведьма. Ермолай туда. И припал к окошечку.

Припал и остолбенел. На полкЕ девка лежит, рядом с ей дите совсем малое плачет, видать только на свет появилось. А посреди бани ведьма стоит. Сгорбленная, косматая, страшная, глаза в полутьме жёлтым светят. А вокруг кого только нет, полная баня уродцев мерзких. Ох, мамочки, до чего страшные всё рожи! И карлики со звериным оскалом и рогами, и ещё какие-то худые, длинные, с большими глазами и руками до полу, и третьи – с копытами, и с хвостами, кто на корягу трухлявую похож, кто тиной болотной увешан.

– Да как только тако несметно число уместилось тут? – дивится Ермолай.

А ведьма меж тем и спрашивает девку:

– Ну что, отдашь мне ребёнка своего? А взамен приворожу я тебе Макара-плотника, как ты того желала.

– А ну как люди спросят, где младенец? – отвечает бесстыжая девка.

– Не переживай об том, наведу я морок, заговорю, и никто в вашем селе и не вспомнит, что ты понесла, родные мать с отцом не помянут тебе.

Девка заулыбалась довольно, закивала. А Ермолай от таких слов сплюнул наземь да кулаки сжал, и думает про себя:

– Ах же ж вы, твари поганы, так вот чем ты тут занимаешься, ведьма старая! Ну погоди, я тебя!

А Ермолай тот отчаянный был парень да справедливый, никого не боялся, правду любил. Такое его зло взяло, когда услышал он, что родная мать от дитя свово отказывается. Да кому отдаёт? Ведьме!

– Ну погодите же, – думает он.

А тем временем ведьма взяла младенца на руки, забормотала, зашептала что-то себе под нос. И вышел из толпы нечисти поганой один – чёрной да длинной, весь шерстью заросший, мешок за плечом болтается, и задышал тяжело, руки потянул к свёртку.

– Погоди, Укрут, – зашипела старуха, – Сначала дай закончить.

Мазнула она чем-то дите по лбу, то ли сажей чёрной, то ли ещё чем. А после и протянула его чудищу поганому, а тот его в мешок за плечо поклал.

– Теперь ступай к реке, да младенца Топельцу отдай. Давно уж я ему живую душу обещала, должок за мной с тех пор, как подсобил он мне, Гришку на дно утянул.

Ведьма захохотала беззубым ртом, затряслась вся. И девка бесстыжая тоже захихикала.

Вышел Укрут из бани да к реке потащился. А Ермолай за ним. Идёт и думает, как же дите вызволить. Подошёл Укрут к реке. Стал звать глухим голосом, и слов не разобрать. А мешок на берегу положил. Ермолай и стал подбираться, ближе и ближе. Тут плеснула вода в реке, забурлила и показалась над водой голова большая со слепыми, белёсыми глазами. После и тело выплыло – брюхастое, склизкое, пятнами покрытое да тиной.

И в этот момент схватил Ермолай мешок, что на берегу без присмотру остался, да побежал что есть духу. Бежит, ног не чует. А Укрут за ним. Дышит тяжело в спину, рычит. В один момент ухватил было парня за рубаху, да лишь кусок вырвал, не поймал. А Ермолай бежит, и молитву творит Иисусову, чует, близко Укрут. Сорвал он с себя крест нательный, развернулся назад да и выставил руку вперёд. Со всего разбегу влетел Укрут в Ермолая, впечатался крест аккурат нечисти в лоб. Зашипел тот, заохал, заскулил. Отскочил как ошпаренный от парня, да с визгами прочь понёсся. А Ермолай дальше побежал. Добежал до лошадки своей, отвязал одним махом, вскочил на неё, да в деревню.

Пока петухи не пропели, сидел он с младенцем на руках в избе, и носа высунуть боялся. А как петухи пропели, так побежал к соседке своей, Варваре, та родила недавно мальчонку. Всё ей поведал. Накормила та бедного малютку своим молоком, приласкала. А как рассвело, поехал Ермолай в село вместе с младенцем и окрестил его. Сам и крестным ему стал. Стали думать, как с дитем быть, а Варвара и говорит:

– Чего уж там, коль накормила я его своим молоком, так пусть сыном нам и будет, а робятам нашим братцем.

И с мужем взяли они мальчонку того себе, Михаилом назвали.

– Бабушка, а что же с ведьмой было? Так и не наказали её за злые дела?

– Наказали, внученька, да то другая уже история. А сейчас спать пора.

***

– Бабушка, а что же дальше было? – спросила Маруся у бабушки на следующий вечер, лишь только старушка закончила все дела по дому и уселась с вязаньем.

– Где?

– Да с Ермолаем и ведьмой.

– А-а, так вот что было, слушай…

Закончилось лето красное, пришла осень золотая в деревню – на дары богатая, на урожай. Добрый хозяин на зиму припасов наделал, дров из лесу привёз, скотине сена летом накосил, да теперь и на тёплую печь залез. А наш Ермолай на Покрова