Личное задание - Сергей Донской

– Все давным-давно придумано без вас, – высокомерно ответствовала дама.

Поздним вечером приунывших молодоженов навестили три ходячих шкафа, заявивших, что с завтрашнего дня квартира переходит в их собственность. Они шумно дышали, молодецки поводили плечами и навязчиво интересовались, когда бывшие хозяева собираются освободить жилплощадь от своего присутствия и своих убогих манаток. Пылкие возражения Сани, достававшего макушкой лишь до середины развитых бицепсов гостей, были восприняты без должного уважения.

– Ну ты, недомерок, – сказали ему, – чего ты рыпаешься, а? Все путем, все по закону. Ты попал на бабки, конкретно.

– Деньги отдам, а квартиру не могу, – заявил Саня.

– Давай. Гони, конкретно, бабки и свободен.

– У меня сейчас нет. Но я заработаю.

Все три славянских шкафа одновременно издали презрительное фырканье, а потом один из них, заинтересованно поглядывая на Ксюху, пообещал:

– Будешь возникать, завтра вышвырнем тебя из хаты одного, а куколку твою приютим еще на пару деньков.

– На три, – уточнил любитель конкретики, сосчитав своих товарищей и себя самого без помощи пальцев.

Если бы это не был традиционный визит вежливости, шкафоподобные гонцы процентщицы исполнили бы свою задумку сразу – подобное желание отчетливо проступало в их одинаково мутных взглядах. Но пока они ушли, и в квартире сразу образовалось много пустого пространства. Теперь уже в чужой квартире.

На исходе самой тревожной ночи в своей жизни молодожены собрали кое-какое барахлишко, заперли дверь на три замка и подались в бега. Никакая другая мысль не пришла в их обескураженные головы. Просто верилось, что все образуется – само собой, разумеется. Пересидят на Санином дачном участке недельку-другую, вернутся в город, а проблема уже уладится. Как? Кем? Почему? Думать об этом совершенно не хотелось, а хотелось только верить в хорошее.

Санины родители очень кстати укатили отдыхать в деревню к родичам. Им, плохо вписывавшимся в современную действительность, было бы нелегко втолковать, почему их собственность перешла к посторонним молодым людям. Они бы, по старой памяти, еще и в милицию сунулись бы в поисках защиты. Что с них возьмешь? Темный народ, живущий по наивным совковым понятиям. Новые веяния для них – тьфу! – пустой звук. Словно не в стране реформ они живут, а в отсталой Эсэсэсэрии.

В прежние времена от государственных щедрот перепало родителям Сани ровно шесть соток земельного надела. Силенок и средств хватило, правда, лишь на установку списанного вагончика-бытовки. Но родители грозились построить вместо него настоящий дворец, когда (когда же?) настанут лучшие времена, а пока обходились вагончиком. В него-то, воспользовавшись припрятанным под порожком винтовым ключом, и вселились беглецы.

Вот и образовался у них этот самый пресловутый рай в шалаше. Высидеть в вагончике, раскалявшемся на солнце до температуры адской сковороды, удавалось часов до десяти утра. Спасаясь от пекла, новоявленные Адам и Ева обнаружили в окрестностях настоящие райские кущи – маленький зеленый островок посреди ставка. Погрузив на объемистую резиновую камеру скудную провизию и питьевую воду, они утром отчаливали от берега, а вечером возвращались обратно, посвежевшие, изголодавшиеся и по-прежнему влюбленные.

Так продолжалось, пока не наступил момент расплаты за столь беззаботное поведение.

* * *

Это произошло, кажется, на пятый день привольного дикарского существования. В запасе имелись две пачки печенья, банка скудного завтрака туриста и никаких позитивных взглядов на будущее. Еще, правда, оставалась смутная надежда неизвестно на что. Та самая, которая умирает последней, иногда уже после того, как отлетает в мир иной душа, в которой теплилась эта самая надежда.

Влюбленные, конечно, ни о чем плохом не думали. Жевали консервированное месиво, заедая его влажным печеньем и запивая теплой водицей из пластиковой бутыли. Светило, набирая силу, солнце; мелькали над ставком быстрокрылые пичуги, изредка гудели на далеком шоссе невидимые машины. Тишь да гладь – обманчивое затишье перед изгнанием из рая.

Хоронясь на островке от вездесущих раколовов и рыбаков, Саня с Ксюхой облюбовали небольшую ложбинку, затененную мягко шуршащими камышами. Протоптанную сюда тропку Саня маскировал с такой звериной хитростью, что со стороны никто не догадывался о том, что на островке можно полюбоваться парочкой в костюмах Адама и Евы. Но если созерцание голого Сани вряд ли вызвало бы особый ажиотаж, то у его молодой жены было на что посмотреть, хотя все это, загорелое и упругое, как раз надежно скрывалось от посторонних глаз. Оставались, правда, птицы и прибрежные лягушки, к которым Саня тоже ревновал, но в меру.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил он, когда понял, что со стенок консервной банки соскребать больше нечего. Вид у него был такой хмурый, словно он подозревал Ксюху в том, что она знает ответ, но сообщать не торопится.

– Блин! Ты глава семьи или я?

Стопятидесятидевятисантиметровый глава семьи неодобрительно засопел. С женщинами трудно обсуждать серьезные проблемы. Они только и знают, что перекладывать ответственность на чужие плечи.

Для Сани это был почти непосильный груз. Он понятия не имел, как возвращаться в суровую действительность, что говорить родителям и как исправлять положение.

– На печенье особенно не налегай, – рассудительно сказал он, неодобрительно покосившись на беззаботную Ксюху. – Вечером сильнее жрать хочется.

– Мне и сейчас хочется, – вздохнула она. – Не боишься, что умру от истощения?

Саня окинул критическим взглядом ее золотистую фигуру и нахально заявил:

– Диета только пойдет тебе на пользу. У тебя будет идеальный вес. Ни капли лишнего жира.

– Лишнего жира? – возмутилась Ксюха. – От меня скоро только кожа да кости останутся! Уже все ребра пересчитать можно. Вот, полюбуйся!

Она выпрямилась и сильно втянула живот, иллюстрируя сказанное, но Саню это не разжалобило.

– Тоже мне, музейный экспонат! – фыркнул он.

– Раньше ты говорил, что наглядеться на меня не можешь...

– Ха, раньше! – Не удовлетворившись на этот раз смешком, Саня еще и притворно зевнул.

– Ах, та-а-к! – угрожающе протянула Ксюха.

Она, как дикая кошка, набросилась на мужа и потащила его сквозь камыши к теплой зеленоватой воде. Он упирался, сделавшись похожим на одного из тех мальчиков, которые нагишом расхаживают по пляжу с ведерками и лопатками. А потом оба бултыхнулись в ставок.

Вскоре Саня, совершенно не умевший плавать, вяло плескался в полуметре от крутого бережка, цепляясь за ивовые плети. Ксюха крутилась рядом, то и дело подныривая под него. Саня боялся щекотки почти так же сильно, как глубины.

– Прекрати, – сердито приговаривал он всякий раз, когда Ксюха возникала на поверхности, попробовав на ощупь его маленькие пятки.

– Скажи, что ты меня любишь, тогда отстану.

– Как же, разогнался! Вымогательница!

– Тогда держись!

Ксюха, взбрыкнув длинными ногами, опять погрузилась в воду, а Саня заранее начал суетиться и дергаться, окончательно растеряв весь свой важный вид, с которым многие низкорослые мужчины взирают на жизнь. Однако оказалось, что щекотка – не самое страшное, чего ему следовало опасаться в этот момент.

Неожиданно в поле его зрения возник смуглый пацаненок, телосложением не намного отставший от него самого. Всем своим наглым видом он выражал заинтересованность разыгравшейся перед ним сценой. При этом пацаненок лениво и вальяжно покачивался на сверкающей от воды черной камере, в которой Саня моментально опознал свою собственную.

В руках малолетка держал блеклый полиэтиленовый пакет, в котором хранилось скудное барахлишко молодоженов.

– Греби сюда, – строго велел Саня, стараясь не обнаружить свою растерянность. И совсем уж нелогично добавил: – Я вот сейчас тебе уши пообрываю!

Пацаненок, продолжая дрейфовать на расстоянии, посмотрел на него, как на полного идиота.

Не сводя с воришки полных ненависти глаз, Саня услышал, как за его спиной с фырканьем вынырнула Ксюха. Ее лицо было закрыто мокрыми волосами, и она не сразу разобралась в ситуации:

– Никакой реакции... Я стараюсь, стараюсь...

– А ты его за писюн дерни, – порекомендовал искушенный пацаненок.

– Это еще кто?

Ксюха отбросила волосы с глаз и непонимающе уставилась на советчика. Он глумливо засмеялся, отплыл метров на пять подальше и крикнул без всякого уважения к старшим:

– Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.

Ксюха внезапно оттолкнулась от вязкого дна и взбудоражила гладкую поверхность ставка резкими саженками, намереваясь настичь обидчика и вплотную заняться его ушами. Пацаненок с равноценной энергией стал удаляться от островка. Переводя дух, Ксюха зависла в воде и вкрадчиво предложила: