Орудия войны - Яна Каляева

тебе волосы. Модной стрижки не выйдет, но хотя бы перестанешь выглядеть так, будто палач положил тебе голову на плаху и срубил топором девичью косу. Не удивлюсь, если примерно так и обстояло дело… Ничего не попишешь, придется тебе какое-то время в целях конспирации побыть женщиной.

Белоусов перешел с ней на “ты” после того, как они стали спать вместе, Вершинин — после того, как они стали вместе убивать людей. Вот как, значит, оно работает у господ офицеров.

— Иди к черту, Рома, — улыбнулась Саша, решив звать его просто по имени. — Я всегда была женщиной, и всегда буду. Хотя я никогда не пользовалась косметикой и не любила украшений. Просто быть женщиной не значит носить бантики и рюшечки, чтоб радовать мужчинам взгляд и прочее.

— А что значит быть женщиной? — полюбопытствовал Вершинин. — Просвети же мужлана, Александра, не сдерживай себя.

— Ну, это значит быть эксплуатируемым классом даже внутри эксплуатируемого класса.

— Так и знал, что лишь мертвая марксистская догма будет мне ответом!

— Ладно, объясню, чтоб ты понял. Ты ведь из провинции, Рома?

— Я родился в Саратове, — Вершинин чуть подобрался. — Но ведь добился-то я поболе, чем многие столичные жители с их протекциями и ручательством по кругу!

— Быть женщиной — это как быть провинциалом. Ты вроде бы такой же человек, как и прочие. Но то, что другим достается по праву рождения, тебе приходится вырывать зубами, постоянно кому-то что-то доказывая, — Саша, по обыкновению, жестикулировала так, что едва не сбила со стола крынку с водой. — И все равно тебя не принимают всерьез. Так оно и будет, если ты станешь просто ждать, хлопая ресницами. Только в борьбе женщина может обрести право быть субъектом исторического процесса.

— Это чрезвычайно мило звучит в устах женщины, известной тем, что стояла за плечом сперва у Урицкого, потом у Бокия и наконец у Князева. Я никого не пропустил в твоем списке?

— Не переживай, ты-то в этот список не попадешь, — ответила Саша, заправляя волосы за ухо. — Расскажи мне лучше, что это за дом и на каких условиях мы здесь живем. А то я, кажется, заняла хозяйскую спальню…

— О, поверь, эти люди не остаются внакладе. Их гостеприимство чрезвычайно щедро оплачивается, в настоящее время — из бюджета нашего предприятия. Пока мы в деле, ты также можешь им пользоваться по мере надобности. Дом расположен весьма удачно, граница сада вплотную подходит к лесу. Здесь можно безопасно оставлять вещи и лошадей. Ничего не пропадет, люди проверенные. Оружие мы с собой не возьмем. Из пистолетов от всей ОГП мы все равно не отстреляемся, а вот их ношение чревато неприятностями. Часы твои дороговаты для мещанки… ладно, Картье нередко подделывают, выдашь за фальшивку, если что.

Саша несколько секунд колебалась. Кажется, их отношения уже вошли в ту стадию, когда не зазорно просить.

— Можно устроить, чтоб хозяева купили мне папирос?

— Я уже устроил. Вот. Привыкай к дамским.

Вершинин протянул Саше пачку тонких папирос второго сорта и закурил сам. Похоже, он относился к той разновидности курильщиков, которые курят иногда в свое удовольствие, но если табака нет, особых страданий не испытывают. Саша чрезвычайно завидовала таким людям, сама она без курева на стенку лезла.

— Папиросы и прочие мелочи дополнительной оплаты не требуют, — объяснил Вершинин, глубоко затягиваясь. — Однако и более серьезные просьбы хозяева выполняют охотно — за особую цену, разумеется. Кобуру и патроны для твоего маузера я уже заказал, заберешь в следующий приезд. Из дома лучше лишний раз не выходить.

— Соседи донесут? Разве такое может оставаться незамеченным — лошади появляются и исчезают, люди приходят и уходят…

— Едва ли кто-то донесет. Контрабандисты — братство с суровыми законами. Тех, кто доносит на соседей, вскоре находят умершими, причем весьма неприятной смертью. И это единственная награда, ожидающая доносчика — ведь представители власти, к которым может попасть рядовой гражданин, сами, как правило, имеют долю в нашем деле.

— А ОГП не пресекает железнодорожную контрабанду? Мы правда сможем отправлять сюда свои грузы целыми вагонами?

— О, у железных дорог давние и глубоко въевшиеся традиции коррупции, — Вершинин оживился, оседлав любимого конька. Саша подметила, что от рассуждений о всеобщей продажности он получает настоящее удовольствие. — Когда уважаемым людям преподносят достойный подарок, грузы появляются, исчезают и полностью меняют свою природу в сопроводительной документации. Вот где подлинное волшебство, куда там вашему месмеризму… Полковник Щербатов достаточно умен, чтоб не пытаться откусить кусок, которого не сможет проглотить. ОГП занимается только политическими делами.

— Но ведь доставка боеприпасов мятежникам — это политическое дело. Твои контрабандисты пойдут на это?

— Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, — улыбнулся Вершинин. — Это слова одного умного римлянина. Римляне уже две тысячи лет назад знали все о том, как устроены люди и общество. Любопытно, однако, готовы ли к переменам твои товарищи по ВЧК. Как-то, думаешь, они тебя встретят?

— Да как и все, — Саша пожала плечами. — Станут обвинять в предательстве и угрожать расстрелом.

— И как же ты намерена их убедить?

— Как обычно, — улыбнулась Саша. — Что-нибудь придумаю.

Глава 10

Андрей Щербатов

— Вот здесь мы жили. Да входите вы, Щербатов, не бойтесь. Никто тут мацу на вашей крови варить не станет, вы для этого недостаточно невинны. Наша калитка, — Саша провела рукой по доскам. — Я совсем забыла ее скрип… А вот дом.

Домик некрашеного дерева был совсем небольшим, но занимал почти четверть обнесенного забором участка. Дюжина цветущих слив, качели, пара грядок с зеленью. Саша уже поднялась по невысокому открытому крыльцу и вбежала в дом. Щербатов, чуть помедлив, последовал за ней. Почему нет. Это ведь сон, здесь возможно все.

— Руки помойте обязательно, — сказала Саша и указала на глиняный горшок с носиком, висящий над почерневшим медным тазом. — Мама знаете как расстраивается, если кто-то руки не моет при входе в дом.

С порога они попали в крошечную кухню, половину которой занимала простая беленая печь без изразцов. Полки уставлены чугунной и глиняной посудой, не новой, но отменно чистой.

Следующая комната заполнена обувью всех фасонов и размеров. У стены выстроены по размеру колодки. Густо пахнет сапожным клеем и гуталином. Простенок между окнами завешан инструментами. Щербатов чуть