Немного скандала - Эмма Уайлдс

Подобное приглашение обычно означало перспективу получить хороший выговор. Однако, оглядываясь в недавнее прошлое, он не мог припомнить ничего такого — впрочем, может, он забыл какую-нибудь подробность, — что дало бы пищу отцовскому гневу.

Неизбежный портвейн был предложен и принят. Они сели в кресла в обшитой деревянными панелями комнате. Алекс — на привычном месте, в кожаном кресле перед роскошным письменным столом розового дерева. Отец занял место за столом, опустив сложенные руки на полированную столешницу. Он забыл про свой стакан, выражение его лица было непроницаемо.

— Что так беспокоит твою бабушку?

— Сэр? — Алекс хотел сделать вид, что не понимает.

Отец нахмурился:

— Я заметил, что она чем-то озабочена, и спросил, в чем причина. Она отвечала весьма уклончиво, однако признала, что тревожится. Сообщила, что ты помогаешь ей разобраться в «одном злополучном деле», так она выразилась. Надеюсь, ты объяснишь, что она имела в виду.

Вопрос отца поставил Алекса в неловкое положение, ведь он пообещал никому не сообщать подробностей. Он медленно заговорил:

— Бабушка попросила меня помочь вернуть кое-что принадлежащее, по ее мнению, нашей семье. Мне рассказали целую историю, однако, если честно, она и со мной не была откровенна.

— Какую историю?

Алекс нехотя признался:

— Про графа Хатауэя и сестру дедушки.

Лицо герцога окаменело. Не то чтобы это было очень заметно, просто губы сжались в нитку, скрипнули зубы. Отец откинулся на спинку кресла и стиснул руки.

— Ясно. Эту самую историю! Мой отец сделал все возможное, чтобы ее замять, и ты, очевидно, теперь знаешь почему. Мы ничего не хотим знать о семействе Паттон, однако я без малейших колебаний поверил бы, что кто-то из них затевает против нас очередную скверную игру.

Волосы цвета меда, огромные глаза того чистого синего оттенка, что напоминал ему цвет неба в ясный летний день, фарфоровая кожа… и многое другое, помимо внешней красоты. Ему все время вспоминалось, как Эмилия говорила с ним — ни заносчивости, ни фальши! Ее не касалась никакая скверна.

Он уже решил, что лучше всего держаться на расстоянии, но, к сожалению, не мог. Тайные прогулки рано утром были слишком соблазнительны. Если честно — он наслаждался ее обществом.

— Я никогда не слышал про Хатауэя ничего плохого. — Алекс рассеянно болтал жидкость в бокале, исподтишка внимательно наблюдая за отцом. — Он постоянно появляется в обществе, и я бы непременно услышал, если б он смошенничал в карты, или побил слугу, или еще что-нибудь подобное. Из того, что поведала мне бабушка, я понимаю причину твоей неприязни, однако…

— Какой неприязни? Я учился в Кембридже вместе с ним. Уже тогда я его ненавидел. Ненавижу и сейчас, если хочешь знать.

Скорее уж Алекс хотел знать, как улизнуть, чтобы поскорее встретиться с прекрасной дочерью графа! Вот в чем беда.

Ну нет, напомнил он себе. Беда, если он увлечется дочерью их врага всерьез. Всерьез?

— Но вы ненавидите человека или то, что он олицетворяет? Согласен, его отец унизил наше семейство. Но нынешний граф не имеет к этой истории никакого отношения, насколько мне известно. В ту пору он был ребенком, как и вы.

— Хатауэй вылеплен из того же теста, что и его нечестивый отец.

Судя по суровому тону отца, спорить было бесполезно. К тому же герцог был прав. Чем больше Алекс узнавал от Эмилии, тем сильнее крепло в нем убеждение, что Хатауэй не был образцовым родителем. Воздержавшись от комментариев, Алекс молча допил свой портвейн.

— И что же предположительно украл у нас этот мерзавец? И почему меня не уведомили раньше, чтобы я мог обратиться в магистратский суд? — сухо поинтересовался отец.

Без сомнения, предав виновника надлежащей анафеме!

Алекс объяснил:

— Хатауэй ничего не крал. Просто у него хранится вещь, которую бабушка хотела бы с моей помощью вернуть. Вещь, которая принадлежит нам и которая попала к его отцу. Бабушка предполагает, что он просто получил ее вместе с титулом, когда умер предыдущий граф.

— Надеюсь, распутник с тех пор наслаждается климатом пожарче, чем на этом свете. — Отец наконец поднял бокал и сделал хороший глоток.

— И это, — сказал со вздохом Алекс, — задача не из легких, потому что бабушка так и не сказала, почему это так важно! Надо, и все тут. Поэтому предполагается, что я должен обшарить дом графа в поисках маленькой вещицы да уповать, что в случае если меня привлекут к магистратскому суду, вы употребите свое влияние и качнете чашу весов, чтобы меня не упекли в Ньюгейт. Я некоторое время сидел во французской тюрьме и искренне считаю, что одного раза с меня достаточно.

— Я знаю про плен. — Отец сжал в пальцах ножку бокала, устремив на Алекса тяжелый взгляд. — Веллингтон мне писал. Он сообщал также, что на службе у него ты проявил себя умелым командиром.

Одобрял он его или, напротив, осуждал за то, что попал в плен? Алекс этого не понимал. И никогда не умел понять отца — ни сейчас, ни в детстве. У него лицо, точно у каменной статуи, цинично усмехнулся он про себя. Отца невозможно смутить, даже перспективой нарушить закон.

— Уж если я ему служил на совесть, представьте, на что я готов ради бабушки! Солгать, украсть или что похуже, — любезно сообщил Алекс, поднося бокал к губам. — Надеюсь, однако, до этого не дойдет, но если понадобится, будь что будет. Война учит смотреть на вещи по-новому.

— Полагаю, что так. Ты сумел сбежать в первый раз и, надеюсь, научился не попадаться впредь. Меня вдохновляет эта мысль, и я полагаю, что ты справишься с задачей как можно скорее и сохранишь тайну.

Ни дать ни взять приказ короля! И прочь неприятные соображения!

Алекс допил вино и встал:

— Постараюсь, сэр.

 

Глава 10

Было очень трудно усидеть на месте во время концерта, отчасти потому что, по мнению Эмилии, пианист играл из рук вон плохо, но главное — она была как на иголках, то и дело бросая украдкой взгляды на дверь, ожидая прихода Алекса.

Придет ли он? Ей стоило немалых треволнений отправить ему записку. Но она была в такой растерянности — что же ей делать? Может быть, она встретит его на утренней прогулке в парке, но, к ее разочарованию, они встречались не каждый день. А мысль, что придется ждать, чтобы обсудить с ним интереснейший поворот событий, казалась ей невыносимой.

Теперь, когда она познакомилась с Алексом Сент-Джеймсом, Лондон больше не казался ей столь унылым и тягостным местом. Совсем наоборот!

Она поправила перчатку на руке, надеясь, что со стороны кажется вполне безмятежной: сидит себе, сложив руки на коленях! Погода была то теплой и солнечной, то прохладной и дождливой, но не настолько прохладной, чтобы причинить ей неприятности. Поэтому сейчас она была благодарна небесам, что может сидеть у открытого настежь окна в гостиной дома Моррисонов и наслаждаться ночным воздухом. И еще она очень обрадовалась, когда сокрушительный нестройный аккорд возвестил об окончании пьесы. Публика вежливо зааплодировала.