Тот, кто следовал за мистером Рипли - Патриция Хайсмит

— Ладно, тогда — в Берлин!

— Вы его хорошо знаете?

— Был там, кажется, раза три.

Он внезапно почувствовал прилив энтузиазма. Пробыть в Берлине три-четыре дня совсем неплохо, это может быть даже очень интересно, к тому же он поймал Фрэнка на слове и оттуда отправит его прямо в Штаты. Возможно даже, что Фрэнка и уговаривать не придется.

— Когда поедем?

— Чем скорее, тем лучше. Может быть, завтра. Утром я узнаю в Фонтенбло насчет билетов на самолет.

— У меня еще осталось немножко денег. Правда, немного, — добавил Фрэнк упавшим голосом и уточнил: — Если в долларах, то что-то около пятисот.

— Пусть это тебя сейчас не тревожит. Потом сочтемся. А теперь — спокойной тебе ночи. Я хочу еще сегодня переговорить с Элоизой. Можешь спуститься, если хочешь, ты нам не помешаешь.

— Спасибо, но я, пожалуй, напишу Терезе, — весело сказал Фрэнк.

— Хорошо, пиши, но мы отошлем его завтра не отсюда, а из Дюссельдорфа.

— Почему из Дюссельдорфа?

— Самолеты до Берлина обычно совершают одну посадку уже на территории самой Германии — либо в Дюссельдорфе, либо в Гамбурге. Я предпочитаю те, которые летят через Дюссельдорф. Там не нужно пересаживаться на другой самолет, просто выходишь на несколько минут, и они проверяют паспорта. Но самое главное — не сообщай Терезе, что едешь в Берлин.

— Ладно.

— Она может сказать об этом твоей матери, а ты ведь не хочешь, чтобы тебя искали в Берлине? По дюссельдорфскому штемпелю она, конечно, догадается, что ты в Германии, но напиши, что направляешься, скажем, в Вену, хорошо?

— Так точно, сэр! — отчеканил Фрэнк, словно солдат-новобранец, которого только что повысили в чине.

Том спустился вниз. Элоиза лежала на диване и смотрела новости.

— Боже! — вдруг воскликнула она. — И когда только они перестанут убивать друг друга?

«Вот уж чисто риторический вопрос!» — подумал Том. Он рассеянно взглянул на экран. Там показывали взрыв дома — красные и желтые языки пламени, кувыркающаяся в воздухе металлическая балка... Вероятно, Ливан. Несколько дней назад нечто подобное было в Хитроу — в результате нападения на самолет израильской авиакомпании. А что завтра? Может быть, взлетит на воздух весь мир? Том вспомнил, что завтра, где-то около десяти, Элоизе должны сообщить результаты обследования, и Том от души надеялся, что дело обойдется без операции. Том намеревался еще до десяти съездить в Фонтенбло за билетами и, вернувшись, сказать Элоизе, что ему срочно нужно выполнить кое-что для Ривза Мино, который звонил ему поздно ночью. В комнате Элоизы телефона не было, и через закрытую дверь она не могла слышать разговоров по телефону ни из его комнаты, ни из гостиной. Диктор перечислял события одно страшнее другого, и Том отложил разговор с Элоизой до утра.

Перед тем, как лечь в постель, Том постучал к Фрэнку и вручил ему несколько проспектов и карту Берлина.

— Подумал, что тебе будет интересно. Здесь кое-что о политике и обо всем остальном.

Еще до завтрака Том несколько изменил свой первоначальный план: билет для себя он решил купить через туристическое агентство в Море, а на новое имя Фрэнка заказать билет в аэропорту. Элоизе он сказал, что Ривз позвонил ночью и просил его срочно приехать — ему нужен совет относительно сделки по продаже некоего произведения искусства. Он сообщил ей также, что Билли выразил желание поехать с ним и оттуда вернуться наконец домой, в Штаты. (После поездки в Париж Том вынужден был сказать жене, что паренек так и не принял никакого решения.)

Как Том и предполагал, Элоиза восприняла эту новость с явным удовольствием.

— А ты? Когда ты вернешься?

— Ну, денька через три — в воскресенье или в понедельник. — Том, уже одетый, выпил свою вторую утреннюю чашку кофе и сказал: — Надо съездить за билетами. По возвращении надеюсь услышать от тебя хорошие новости, милая.

— Спасибо, солнышко.

Элоиза знала, что именно он имел в виду — здоровье ее матери. В десять она должна была звонить врачу. Том выглянул в окно — и увидел, хотя это был не вторник и даже не четверг, а пятница, садовника Анри, который, как всегда, еле двигаясь, наполнял жестяные емкости дождевой водой из цистерны возле оранжереи.

— Смотри-ка, кто заявился — Анри! Как мило с его стороны.

— Да, я видела. Послушай, Тома, в этой твоей поездке в Гамбург нет ничего опасного?

— Конечно, ничего, дорогая. Просто Ривз знает что я немного занимался такого рода экспертизами для Бакмастерской галереи, в Гамбурге, по сути, предстоит сделать то же самое. И для Билли это будет конечный пункт пребывания в Европе. Я его немного повожу по городу. А в опасные дела я никогда не вмешиваюсь, ты же знаешь.

Собственные слова заставили Тома улыбнуться: в разборки со стрельбой он никогда не попадал, однако ему вспомнился вечер, когда здесь, на мраморном полу этой самой гостиной, лежали трупы двух или трех мафиози. Тогда Тому пришлось пустить в дело все имевшиеся в наличии высококачественные тряпки мадам Аннет для того, чтобы как следует замыть следы крови на полу. Элоиза об этом, естественно, ничего не узнала. Правда, это было не результатом перестрелки. У бандитов оружие было, но одному из них Том размозжил череп поленом. Вспоминать о деталях он не любил.

Из своей комнаты он позвонил в Руасси, выяснил, что на рейс в 3.45 билеты еще есть, и заказал один на имя Бенджамина Эндрюса. Затем съездил в Море, где купил билет себе, и, вернувшись, сообщил Фрэнку, что около часа дня им нужно выехать в Руасси. Он был рад, что Элоиза не просила его оставить гамбургский телефон Ривза. Он как-то уже давал ей его номер, но надеялся, что Элоиза его куда-нибудь засунула, а то получится очень неловко, если она вдруг вздумает звонить Ривзу. Надо будет связаться с Ривзом сразу же по прибытии в Берлин, решил Том. Почему-то звонить ему сейчас, прямо из дома, Тому не хотелось. Пока Фрэнк укладывал чемодан, Том поймал себя на мысли, что оглядывает дом, словно капитан, покидающий свой корабль навсегда. Какая глупость — пока с ними верная мадам Аннет, «кораблю» никакое крушение не грозит. И потом, он уезжает всего на четыре дня! Поначалу он даже думал поехать на «рено» и оставить его в гараже аэропорта, но оказалось, что Элоиза хочет сама их отвезти или, во всяком случае, проводить на «мерседесе», который уже успели привести в полный порядок. По дороге в аэропорт Том вспоминал о том, насколько было приятнее и удобнее, когда все самолеты летали из Орли, который располагался как раз между Вильперсом и Парижем. С недавних пор большая часть рейсов, в том числе и лондонские, отправлялась из нового аэропорта к северу от Парижа, то есть из Руасси.

— Я хотел поблагодарить вас, Элоиза, — сказал Фрэнк, — за то, что вы так долго терпели меня в своем доме.

— Ну что ты, право! Нам это было в радость. Ты столько для нас сделал полезного — и в доме, и по саду. Удачи тебе! — Через опущенное стекло она протянула руку, и когда Фрэнк наклонился, она, к немалому изумлению Тома, сердечно поцеловала его в обе щеки, чем вогнала юношу в краску.

Элоиза укатила, а Том с Фрэнком прошли в зал ожидания. Теплые слова, сказанные Элоизой на прощанье, напомнили Тому, что она ни разу так и не спросила, сколько он платит Билли за работу, что было на нее не похоже. А он не платил ничего. Он был уверен, что Фрэнк ни за что не принял бы от него денег. Утром Том вручил Фрэнку пять тысяч франков и столько же взял сам, это был максимум разрешенной к провозу валюты. Его никогда не проверяли на таможне, но рисковать было ни к чему: если, паче чаяния, у них кончатся деньги, то можно будет всегда запросить банк в Цюрихе.

Том направил Фрэнка к кассе за билетом, напомнил ему номер рейса.

— В самолете сядем отдельно, — сказал он напоследок. — На меня не озирайся. Если не встретимся в Дюссельдорфе, то тогда — до Берлина.

Том пошел сдавать багаж, но немного задержался, чтобы удостовериться, что у Фрэнка не будет осложнений с билетом. Он увидел, как девушка выписывает билет и принимает деньги, сдал чемодан и по эскалатору стал двигаться вверх к «воротцам» за номером 6. Проходы на посадку, которые и в Англии, да и во всех других странах назывались этим простым словом, здесь почему-то именовались сателлитами, словно они вращались вокруг здания аэропорта сами по себе. В последнем перед посадкой зальце, где уже разрешалось курить, Том закурил сигарету и оглядел будущих соседей по самолету: почти все — мужчины, одного он не разглядел, его лицо скрывала развернутая «Франкфуртер альгемайне». Том вошел в самолет одним из первых. Он не искал глазами Фрэнка, а прямо прошел в салон для курящих. Он выбрал себе удобное место и сквозь полуприкрытые веки стал наблюдать за пассажирами, толпящимися при входе, но Фрэнка среди них не увидел.

В Дюссельдорфе им было предложено выйти без багажа. Потом их, словно маленькое стадо овец, повели в неизвестном направлении. Том уже знал, что им не грозит ничего, кроме проверки паспортов и отметки о прибытии в данный пункт. Затем их опять же завели в небольшой зальчик, и, войдя, Том увидел Фрэнка: тот покупал марки для конверта с письмом. Том позабыл снабдить его немецкой валютой и поделиться мелочью, которая у него оставалась от прошлых поездок, но он увидел, как немочка улыбнулась, приняла франки и взяла из рук юноши письмо. Их снова загрузили в самолет, и остальная часть пути прошла без происшествий.