В голубых канадских водах - Спэнсер Кэтрин

В смятении она следила, как уменьшается его силуэт на фоне темно-красного горизонта. Неужели огонь и страсть их любви зачахнут в этом слабом, тусклом мерцании?

Нет, этого нельзя допустить. Он пришел к ней, положил к ногам свое сердце и ничего не просил взамен. Он дал им обоим шанс ради детей начать новую жизнь и новые отношения. Романтическая любовь испарилась, оказавшись хрупкой, как стекло. Если она позволит ему сейчас уйти, они никогда не восстановят утраченное.

— Подожди! — Ноги, подчиняясь команде сердца, вынесли ее из дома. — Данте, вернись!

Звуки музыки у соседей и нараставший вой мотора гидроплана поглотили ее слова. Когда она добежала до лестницы, он, вися на канате, влезал в кабину.

Слезы заливали ей лицо. Она пустилась бежать. Босоножки скользили по гладким доскам настила. Мелькнула мысль: «Будь осторожна! Падение может быть опасно. Поспеши! — подталкивало сердце. — Не позволяй ему уйти!»

Но Лейла опоздала. Расстояние между пирсом и гидропланом росло. Смахивая слезы, она беспомощно смотрела, как пенится вода там, где поднялся гидроплан. Когда он стал крохотной точкой в небе, она села на землю и закрыла лицо руками.

Быть так близко к раю и все потерять! Такое невозможно вынести. Рыдания сотрясали тело. Казалось, ее разорвет на части. Ей хотелось погрузиться в небытие, похоронить себя в бесконечной ночи.

Но что-то… кто-то позвал ее.

— Лейла… любимая… — Руки, поднявшие ее, были реальны. Как и плечо, в которое она зарылась лицом. И сердце, бившееся за стеной крепких мышц, так же страдало, как и ее сердце. —Лейла, любимая, — повторял Данте.

— Как ты попал сюда? — Она изумленно подняла голову. — Ты же улетел!

Что за идиотские слова она говорит? «Я люблю тебя. Пожалуйста, не уходи больше!» — вот что надо сказать.

Но он заговорил первым.

— Я не мог оставить тебя, — шептал он. — Я обещал себе, что не буду давить на тебя, чтобы ты позволила мне остаться. Но я не смог улететь.

— Я же видела, — глотая слезы, проговорила она. — Ты влез в гидроплан и улетел от меня.

В сгустившихся сумерках Данте смутно вырисовывался перед ней. Во всем его облике сквозило выражение покорности.

— Без тебя я ничто, моя Лейла. Поэтому я вернулся.

— Слава богу, ты вернулся, — мягко проговорила она, проводя пальцами по его подбородку. — Я бы умерла, если б ты не вернулся.

Словно ребенка, он взял ее на руки и зашагал к дому. Перед уходом к Дрюммонам Лейла зажгла на террасе свечи от москитов. Данте ориентировался на их свет и наконец опустился на шезлонг, усадив ее к себе на колени.

Они долго оставались в таком положении. Он прижимал ее к себе, целовал волосы, шептал драгоценные признания:

— Я люблю тебя. Я скучал по тебе. Я идиот и не заслуживаю тебя.

Сумерки незаметно перешли в ночь. Лягушки и сверчки завели свои серенады. Похолодало. Лейлу начало знобить, и даже сильные руки Данте не могли остановить дрожь.

— По-моему, нам будет удобнее в доме, —вздохнула она.

— Я боюсь пошевелиться. Вдруг проснусь и увижу, что это только сон, а ты — всего лишь моя фантазия.

— Я здесь, я с тобой. — Лейла взяла его руку и приложила к животу. — Мы реальные. Это твои дети, Данте, устроили там возню.

Он глазами, полными благоговения, смотрел на нее.

— Я и правда чувствую, как эти бесенята играют в футбол.

— Столько времени прошло с тех пор, как отец целовал их мать. — Лейла погладила его по щеке.

Данте медленно приблизился и коснулся ее губ. Исчез ореол света от свечей, окружавший его голову. Ей нечем стало дышать.

А она-то боялась, что искра, зажигавшая страсть, никогда больше не воспламенится. Но искра ожила, и вспыхнул пожар.

Каждая клеточка пульсировала огнем желания, которое он так легко возбудил в ней.

Она припала к его груди не в силах сдержать стоны, рвущиеся из горла. Губы открылись в ответ на его ласку.

Если бы он повалил ее на голые доски и взял силой, она бы все равно с радостью приняла его. Потому что даже такое лучше, чем воспаленная пустота, томившая ее последние месяцы.

Но он поступил по-другому: он нежно соблазнял ее. Целовал, поглаживал. Шептал ласковые слова о том, что будет любить ее до самой смерти, а потом — вечность.

Наконец, когда она буквально расплавилась от желания, он понес ее в спальню.

— Я хочу любить тебя всю ночь. — Он снимал с нее платье и целовал обнажавшееся тело. — И наслаждаться каждой секундой.

Лихорадка, с какой ее руки ласкали его, оказалась заразительной. Он сорвал с себя брюки и футболку и прижал ее к себе.

— Скажи мне, что я никогда больше не потеряю тебя, — молил он, сливаясь с ней.

— Никогда! — выдохнула она. Его мощь, страсть, сила проникали в нее и заполняли одинокие, пустые закоулки сердца. Оживляли душу. А тело радостно содрогалось под ним.

Это было самое чистое любовное переживание в ее жизни.

— Знаешь, — говорил он потом, сплетая ее пальцы со своими и поднося их ко рту для поцелуя, — в сентябре мне будет тридцать восемь лет. И большую часть своей жизни я провел, пытаясь компенсировать свое рождение в бедности. Но только после встречи с тобой до меня дошло, что богатство не имеет ничего общего с деньгами. Хотя бы за это я преклоняюсь перед тобой, Лейла.

Они погрузились в гармонию доверия и страсти, долго и медленно наслаждаясь друг другом на острове в голубых канадских водах. Они вновь открывали секреты чувственности, которые соединили их на крошечном островке в Карибском море.

Различие выражалось не в милях, отделявших один рай от другого. Различие состояло в родившемся понимании, что женщина принадлежит одному-единственному мужчине и это придает ей чувство полноты и цельности.

Впереди их с Данте ждал не только день свадьбы. Впереди простиралась вся жизнь. И вечность.