Армянское древо - Гонсало Гуарч

Это место всегда служило убежищем для русских и кавказских контрабандистов. Его основное достоинство состояло в том, что оно имело естественную гавань, позволявшую добраться на лодке до корабля, стоявшего в двухстах или трехстах метрах от берега.

Это место обещало быть спасением — море было спокойным, и все мы всматривались в скалистый мыс, из-за которого должен был показаться наш «спасительный плот» — «Эль-Сирга».

Полночь давно прошла. Было холодно и влажно, но никто не жаловался. Даже самые маленькие дети мужественно переносили все тяготы, словно понимали, что именно было поставлено на карту. Мы же все думали о тех, кто не смог прийти сюда вместе с нами — о родственниках, друзьях, знакомых. Каждый из них боролся за свою жизнь, старался спасти хоть что-то, а потом уж считал, что же уцелело от страшной бури. Наконец, когда мы уже совсем отчаялись, появился тонкий профиль корабля, и отец от радости вскинул вверх руки. Старый боцман не подвел. Корабль бросил якорь на расстоянии броска камня от берега, и в свете луны мы увидели, как спустили лодку, кто-то залез в нее и потом энергично стал грести в нашу сторону.

Это был Исмаил Кемаль в сопровождении одного из моряков. Он сошел на берег, обнял отца и сказал, что лодка может перевезти единовременно не более шести человек. Мой отец принял решение, что, несмотря на состояние Мари, мы должны сесть в лодку последними.

Так оно и случилось. Лодка сделала много ездок без каких-либо осложнений. Люди с волнением ждали своей очереди, но проявляли терпение и грузились в полной тишине. Я смотрела, как луна поднимается над горизонтом, и в какой-то миг даже подумала, что судьба стала на нашу сторону.

Уже подошла наша очередь сесть в лодку, когда Ахмед издал предупредительный крик с вершины скалы. В этот момент мой отец и Оганнес помогали Мари сесть в лодку, а я подносила последние вещи поближе к лодке.

Нам были слышны далекие звуки борьбы, а также шум, с которым какие-то люди поспешно спускались по узкой тропинке, держа в руках горящие факелы.

Я едва успела заскочить в лодку, как кто-то выстрелил в нас. В свете луны я увидела, что это были солдаты, которые подло стреляли из своих карабинов в беззащитных людей. Несмотря на это, матрос энергично греб в сторону корабля, и мы уже были на полпути к нему. Отцу моему ничего не оставалось, как пытаться укрыть нас своим телом. Он склонился над нами, тяжело дыша.

В этот миг прозвучал выстрел, и отец, выбросив руки назад, упал в воду. Мари стала отчаянно кричать, и тут же пулевая очередь пробила лодку ниже ватерлинии.

Все произошло в одну секунду. Мы все оказались в воде. Нас окружило холодное, темное, вязкое море. Я потеряла из виду Мари и Оганнеса и старалась снова выплыть на поверхность.

Одежда мешала плыть, было ощущение, что кто-то с силой тянет меня вниз.

«Эль-Сирга» находился в каких-то десяти метрах от нас, и мне были слышны крики ужаса и отчаяния, доносившиеся с корабля. Со стороны берега выстрелы звучали все чаще и чаще.

Я не знало, что случилось. Единственно, что я увидела, так это как корабль поспешно уплывал подальше от берега. Видимо, боцман, находившийся уже на борту, решил, что лучше уж спасти людей на корабле, чем рисковать всем на свете.

Я несколько раз позвала моих братьев и сестер. Но силы покидали меня, потому что при падении в воду я хлебнула много воды и мне трудно было дышать.

Не знаю, как мне удалось доплыть до скал на берегу. К счастью, море было спокойным, и я смогла ухватиться за выступающую часть камня. Там я перевела дух и вскарабкалась на крутую скалу. Не знаю, что именно толкало меня, — в те моменты я хотела только умереть. Моя семья погибла, и теперь уже все теряло свой смысл.

Ноги мои омывала вода, а я сидела на камне и, обхватив голову руками, безутешно плакала. Я подумала, что, если я встану и закричу, может быть, какой-нибудь солдат из сожаления убьет меня. Мне уже было все равно!

Но нет. Как ни странно, вокруг была тишина. А «Эль-Сиргу», казалось, проглотило море. Была почти полная темнота, только слабый свет как будто излучался из глубин моря.

Думаю, что я пробыла там довольно долго. Я не хотела шевелиться, потому что, двигаясь, я как бы подтверждала то, что на самом деле произошло. Я не хотела верить этому. Может быть, это был просто кошмарный сон и скоро мама или Мари разбудят меня и станут утешать меня, что ничего не случилось и что все это был лишь страшный сон.

Когда рассвело, я пришла в себя. Меня охватила мысль, что смогу найти папу или Оганнеса. Я была уверена, что Мари уже была на борту и смогла скрыться.

Прежде чем я смогла что-то сообразить, появились турецкие солдаты. Я знала одного из них. Он был сыном женщины, продававшей нам рыбу, он сам часто привозил ее нам на небольшой тележке.

Он сделал вид, что не знаком со мной, но все-таки помог мне. Несмотря на то, что он был мрачный и назвал меня «армянской сукой», он не допустил того, чтобы его приятели исполнили свое намерение изнасиловать меня.

Это стоило ему больших усилий, он встал между ними и мной и отогнал их. Мне было очень страшно, но это был не страх смерти. Он уже не имел для меня никакого значения. На самом деле я была бы даже благодарна им, если бы они решились убить. Но я не могла вынести, чтобы меня изнасиловали. Мари предупреждала меня об этом и говорила, что если это произойдет с ней, то она убьет себя.

Мы вернулись в Трапезунд пешком. Я шла рядом с Али — так звали этого парня — и ловила на себе взгляды остальных. Я молилась, чтобы кто-то выстрелил мне в спину или воткнул штык в шею. Я не хотела даже думать о том, что могло произойти со мной в казарме.

Прежде чем войти в город, Али стал что-то обсуждать со своими товарищами. Они долго жестикулировали, пока он не подошел ко мне один и не сказал, чтобы я шла за ним. Мне ничего другого не оставалось, как пойти за ним следом. Мы направились в сторону района, где жили рыбаки, и я поняла, что мы идем к нему домой.

Это вызвало у меня надежду, и, действительно, мы вскоре подошли к бедному на вид домику недалеко от моря. Он велел мне войти, и я заметила, что он сказал это с определенным уважением. Я вошла и почти столкнулась с его матерью, которая хорошо знала меня.

К моему удивлению, она обняла меня и горько заплакала. Она попросила у меня извинения за все, что произошло, и подвела меня к плите, чтобы я села у огня.

Эта добрая женщина пожаловалась на несчастье, свалившееся на город. Она безутешно плакала, понимая, какие последствия все это может иметь. Она рвала на себе волосы, словно и она потеряла кого-то из своих близких.

Ее искренность была очевидна, и я вдруг тоже начала плакать возле нее. Я поняла, что что-то внутри меня сломалось навсегда.

Ее сын Али пару раз появлялся в окне, не решаясь войти в дом. Он, наверное, считал, что все эти слезы и жалобы были всего лишь женскими причудами.

Я увидела, как он поднимается вверх по дороге, и почувствовала к нему благодарность. Он не только спас меня, но и доказал, что не все турки были безумными убийцами, в чем я сама себя убедила той бесконечной ночью.

Женщина провела меня в свою спальню. Это было маленькое помещение, отделенное от кухни занавеской. Она настояла на том, чтобы я разделась и сняла с себя все мокрое. Потом дала мне сухую и чистую одежду — юбку, цветастую блузку и жилет, которые она, вероятно, надевала в дни рыбацких праздников. Она не только хотела уберечь меня от ревматизма или чего-то похуже, но и пыталась выдать меня за свою дочь или племянницу.

До конца дня я просидела около печки. Я не могла уже думать о моей семье, я видела только пламя на горевших поленьях в печке. Рядом со мной хлопотала женщина, искоса бросавшая на меня беспокойные взгляды и качавшая головой от тревожной мысли, как судьба распорядится мной.

Больше времени не оставалось. Вдруг мы услышали крики, доносившиеся с улицы. Какие-то люди шли в нашу сторону, женщина и я высунулись в окно. Там мы увидели Али, он шел со связанными сзади руками, ехавший верхом офицер спешился у наших дверей.

Женщина закричала от отчаяния. Она поняла, что произошло. Товарищи ее сына предали его из зависти и сейчас пришли за мной, ставя под угрозу уничтожения всю семью.

Времени предпринять что-либо у меня не оставалось. Офицер вошел и нанес мне пощечины с такой яростью, словно я была его смертным врагом. Потом он, не глядя на женщину, сильно толкнул ее на стену, она упала, а меня он потащил на улицу. Взгляд, который бросил на меня Али, я никогда не забуду. Он тоже стал моим врагом по той простой причине, что приютил меня и помог армянской девочке.

Они задержали не только меня. Они арестовали также двух юношей постарше меня, лет шестнадцати-семнадцати, и мальчика лет пятнадцати. Они были напуганы больше, чем я, буквально дрожали от страха и не понимали, что происходит.