Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, что произошло на рубеже 1938–1939 годов, требовало скорейшего закрепления, юридического оформления, чем мог стать лишь партийный съезд и его резолюции. К тому же все настойчивее вынуждали действовать и события, происходившие в Европе, заставляли идти на самые решительные и радикальные меры.
Только за один 1938 год из-за попустительства западных демократий Германия увеличила свое население более чем на десять миллионов — как минимум на три миллиона солдат и высококвалифицированных рабочих Австрии и Судет. Вместе с тем Берлин продемонстрировал откровенную попытку установить контроль и над советской Украиной, что стало предметом обсуждения на дипломатическом уровне глав британского и французского правительств.
2 ноября 1938 года в пока еще существующей, но уже весьма призрачно независимой Чехословакии получила странную автономию Подкарпатская Украина. Явно провокационная акция дала возможность Чемберлену и Даладье понадеяться, что дальнейшие агрессивные устремления Германии окажутся направленными на СССР. Уже 24 ноября британский премьер с надеждой и нескрываемой заинтересованностью заявил французскому коллеге: «У германского правительства может иметься мысль о том, чтобы начать расчленение России путем поддержки агитации за независимость Украины». А две недели спустя ту же мысль выразил советник посольства Великобритании Огильви-Форбс, адресуясь к Галифаксу: «И в нацистских, и в ненацистских кругах существует как будто единое мнение насчет того, что следующей целью, меры по осуществлению которой могут быть предприняты уже в 1939 году, является создание, при содействии Польши или без нее, независимой русской Украины под опекой Германии»[104].
О той же готовности западных демократий к молчаливому сговору с фюрером за счет Советского Союза свидетельствовала подписанная 6 декабря Риббентропом и Даладье декларация о намерениях впредь руководствоваться в отношениях между двумя странами только одним — стремлением к мирным и добрососедским отношениям. Данный документ позволил Бонне в меморандуме всем французским послам утверждать: у него сложилось впечатление, что «германская политика будет впредь направлена на борьбу с большевизмом»[105].
Последующие события как бы подтверждали мечты Лондона и Парижа. 15 марта 1939 года части вермахта вступили в Прагу, и Берлин объявил об окончательной ликвидации суверенной Чехословакии. Той самой, которой после Мюнхена Великобритания и Франция гарантировали сохранение, хотя и в новых, усеченных границах. Чехию и Моравию включили в состав третьего рейха как «протекторат Богемия и Моравия», автономную с октября 1938 года Словакию еще накануне, 14 марта, провозгласили «независимой», но отдавшейся «под защиту и покровительство» Германии, которая тут же оккупировала и эту страну, предварительно передав значительную часть ее территории, включая Подкарпатскую Украину, Венгрии как награду за верность и поддержку аннексионистским устремлениям нацистов.
Реакция официального Лондона оказалась более чем символичной. В документе, поименованном «протестом», выражалась полная отстраненность Великобритании от событий, происходивших в Восточной Европе. «Правительство его величества, — уведомлялся Берлин в „протесте“, — не имеет намерения вмешиваться в дела, в которых могут быть непосредственно заинтересованы правительства других стран… Оно будет сожалеть обо всех действиях, которые могут привести к нарушению атмосферы растущего всеобщего доверия…»[106].
Десятью днями позже, пытаясь оправдать свое потворство Гитлеру, Чемберлен в частном письме отмечал: «Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действительное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением»[107].
На самом деле британский премьер пытался сделать хорошую мину при плохой игре. Любой ценой оправдать собственную бездеятельность и потому дискредитировать советские официальные заявления. Например, Щербакова, сделанное им, несомненно, по поручению свыше, 4 марта — «Нам предстоят решающие бои с капитализмом, фашизмом. Знаем, что борьба будет нелегкой, потребует жертв и величайшего напряжения сил. Но у большевиков нет никакого сомнения в том, что мы будем победителями в предстоящих боях»[108].
Но если выступлению первого секретаря МК-МГК Чемберлен, если бы и познакомился с ним, мог и не придать должного значения, то уже непременно ему следовало прореагировать на ноту правительства СССР от 18 марта. В ней же объявлялось, что Советским Союзом «не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными» действия Германии. Кремль, продолжала нота, «не может признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии правомерными и отвечающими общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов»[109].
Мало того, в тот же день советское правительство выступило с весьма важной инициативой, способной создать условия для отпора Германии. Литвинов вручил британскому послу записку, содержащую предложение созвать конференцию наиболее заинтересованных стран — Великобритании, Франции, СССР, Румынии, Польши и Турции для выработки общей позиции, соответствующей условиям, сложившимся в Европе. Лондон поспешил объявить, что считает такого рода совещание «преждевременным», однако несколькими днями позже, 21 марта, изменил столь негативное решение. Предложил СССР, Франции и Польше подписать совместную декларацию о проведении консультаций и определении мер по совместному отражению агрессии против любой из четырех стран. Но уже 1 апреля Форейн оффис вновь вернулся к позиции «невмешательства», отказавшись от собственных же намерений.
Между тем положение на континенте с каждым днем становилось все более и более напряженным. 9 февраля гражданская война в Испании завершалась победой поддержанных Берлином и Римом мятежников, а последние республиканские части отошли во Францию, где их интернировали. 22 марта германские войска заняли Мемельскую (Клайпедскую) область, находившуюся с 1920 года под опекой Лиги наций, а с 1923 — в составе Литвы. Два дня спустя Берлин в ультимативной форме потребовал от польского правительства отказаться от политического контроля над Данцигом и установить экстерриториальность для железной дороги и автострады, связывающих вольный город с Померанией. А несколько позже, 7 апреля, уже итальянская армия вторглась в Албанию, вскоре объявленную составной частью Итальянской империи.
Руководство Советского Союза не могло не насторожить, серьезно обеспокоить два весьма примечательных, бросающихся в глаза обстоятельства. Все последние акты агрессии не вызвали со стороны западных демократий не только никаких ответных действий, но даже и серьезных дипломатических демаршей. Более того, Гитлер, столь решительно крушивший версальскую систему, почему-то ни разу даже не вспомнил об утраченных Германией землях на западе и севере: Эльзасе и Лотарингии, отошедших к Франции; округах Эйпен и Мальмеди, присоединенных к Бельгии; Южном Шлезвиге, переданном Дании. Границы третьего рейха подвергались ревизии исключительно на востоке. Явно указывали на главную цель замыслов, устремлений фюрера. Потому-то в начале апреля Щербаков, выступая на закрытом заседании московского партактива, совершенно определенно предупредил, выразив мнение узкого руководства, аудиторию: «Военная опасность растет…война приближается. Нельзя назвать сроки, когда начнется война, но одно ясно, что война не за горами и что воевать нам все-таки придется…»[110].
Напряженное международное положение не могло не повлиять на происходивший в те же самые дни, с 10 по 21 марта, XVIII съезд ВКП(б). Практически все делегаты, и выступавшие с докладами, и участвовавшие в прениях, единодушно отмечали неотвратимость угрозы войны, да еще одновременно на двух флангах: западном, с Германией, и восточном, с Японией. Но, как это ни выглядело удивительным, странным, все избегали глубокого сравнительного анализа обороноспособности СССР, качества военной техники, состояния армии, авиации и флота. И военные — нарком обороны К. Е. Ворошилов, начальник Генерального штаба РККА Б. М. Шапошников, командующие Тихоокеанским флотом Н. Г. Кузнецов, Первой приморской армии Г. М. Штерн, будущие герои Великой Отечественной войны, тогда еще никому неизвестные полковники А. И. Родимцев, И. В. Панфилов, и гражданские — наркомы авиапромышленности М. М. Каганович, судостроительной промышленности И. Ф. Тевосян, проявляли сверхоптимизм. Явно занимаясь «шапкозакидательством», заверяли и съезд, и всю страну, что враг будет непременно и сразу же разбит, если попытается напасть: не пройдет далее границы.
- Золотой истукан - Явдат Ильясов - История
- Как убивали СССР. Кто стал миллиардером - Андрей Савельев - История
- Стражи Кремля. От охранки до 9-го управления КГБ - Петр Дерябин - История
- Лубянка, ВЧК-ОГПУ-КВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ 1917-1960, Справочник - А. Кокурин - История
- Берия и чистка в НКВД - Игорь Пыхалов - История
- Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв - Елена Зубкова - История
- Курсом к победе - Николай Кузнецов - История
- Николай II. Распутин. Немецкие погромы. Убийство Распутина. Изуверское убийство всей царской семьи, доктора и прислуги. Барон Эдуард Фальц-Фейн - Виктор С. Качмарик - Биографии и Мемуары / История
- Мистические тайны Третьего рейха - Ганс-Ульрих фон Кранц - История
- Блог «Серп и молот» 2019–2020 - Петр Григорьевич Балаев - История / Политика / Публицистика