Последняя любовь - Элиза Ожешко

— Я не рассказал тебе, какую забавную историю слышал сегодня. — И пересказал разговор Фрычо и графа Августа, услышанный утром в беседке.

Регина слушала и смеялась.

— Значит, они считают, что я свободна, если не ношу обручального кольца?

— Ну да, — подтвердил Генрик.

— Хорошо, что ты рассказал об этом, а то эти господа начинают мне надоедать, а теперь у меня будет средство держать их на расстоянии.

С этими словами она вышла в свою комнату и вскоре вернулась.

Смеясь она показала брату обручальное кольцо на пальце.

— Интересно, какое это произведет на них впечатление? — вслух заметил Генрик.

— Оно развеется так же быстро, как течет вода в Немане, — сказала Регина и тотчас воскликнула: — Знаешь, какая мне пришла мысль! Поедем сегодня вечером кататься на лодке! Это будет чудесная прогулка, правда? Пригласи Равицкого, а я попрошу пани Зет отпустить с нами ее внучек.

— Отличная идея! То-то я заметил, что ты сегодня необычайно весела и оживлена.

— Помнишь, — сестра подошла к брату и посмотрела на него сияющими глазами, — я говорила тебе в минуты сомнения и грусти, что все хорошее позади, счастье не для меня и никакой надежды у меня нет? А ты, мой добрый брат, уверял, что придет день и я скажу: «Надеюсь!», а потом наступит другой день и я скажу: «Я счастлива!». Так вот, Генрик, наступит ли второй день, не знаю, но первый уже настал: в душе у меня поселилась надежда. И где-то далеко-далеко мне мерещится счастье. Внутри у меня — солнце! Видишь два солнечных луча над Неманом? Соединятся они, по-твоему, или нет? Если соединятся, станет светло-светло, а если нет, один из них — вон тот, меньший, — погаснет… Все на свете связано таинственными нитями. Как солнечные лучи, люди тянутся друг к другу и либо соединяются, либо гаснут в разлуке. Наверно, ты меня не понимаешь? Да я и сама не очень хорошо понимаю, что говорю! У меня сегодня так светло, так легко на сердце, что мысли путаются и трудно выражаться связно. Но слышишь: я надеюсь!

Генрик еще не успел ответить, а Регина исчезла уже у себя в комнате.

Спустя несколько часов по тихим, гладким водам Немана плыла большая лодка. Солнце опускалось за гряду фиолетовых облаков, предвечерний ветерок слегка колебал позлащенные верхушки деревьев. Людской гомон остался позади, а перед глазами плывущих расстилалась широкая, темно-синяя лента Немана, которая у горизонта сливалась с небом.

На одном конце лодки с веслом стоял Равицкий, на другом — Генрик, оба крупные, широкоплечие. Рядом с Равицким, как всегда в черном, примостилась Регина; рядом с Генриком — бледная светловолосая Ванда в белом платье. На средней скамеечке возле борта сидела сестра Ванды, которая была на два года моложе ее. Подперев ладонями лицо, она тихонько, задумчиво напевала.

Лодка быстро скользила по зеркальной поверхности; красные лучи заходящего солнца, отражаясь в воде, рассыпались тысячами искр на волнах. Изредка над головами плывущих пролетали ласточки, а издали, с другого берега Немана, доносились заунывные песни, сливаясь со звуками пастушьих свирелей.

Мужчины быстро работали веслами, вода пенилась и с шумом ударялась о борта лодки. Все молчали. Казалось, каждый прислушивался к себе самому и к тихим шорохам наступающего вечера.

Внезапно из-за поворота реки навстречу тихой, словно овеянной раздумьями, лодке выплыла другая — большая, сверкающая разноцветными женскими нарядами, оживленная веселым разговором.

— Какая-то шумная компания плывет нам навстречу, — заметил Равицкий.

— Она нам знакома, — ответила Регина. — Я узнаю громкий смех пани Изабеллы.

Генрик нахмурился.

— Регина права, — сказал он, — это наши знакомые. Вон развевается пунцовая лента Клементины, а вон граф Август стоит в величественной позе.

Тем временем лодки приблизились друг к другу и остановились, покачиваясь на волнах. Вевюрский, перегнувшись через борт и помахивая батистовым платочком, закричал:

— Que vois-je! Вы также выбрались на прогулку?

— Почему одни? Почему не с нами? — кричали Клементина и Констанция, махая Регине руками.

— Переходите к нам, у нас хватит места, — предложил граф Август, сопроводив свои слова таким широким жестом, что у лодочника выпало весло.

— Переходите к нам, переходите к нам, — хором повторяли с лодки.

— Не можем, мы вернемся, как только зайдет солнце, — ответила Регина, — а вы, наверное, будете еще долго кататься.

— Да, панне Ванде долгое пребывание на воде может повредить, — подтвердил Генрик.

— Очень жаль! А то бы вместе провели вечер!

Лодки стали отдаляться, в воздухе затрепетали белые платочки. Фрычо огорченно улыбался, граф Август держался с подчеркнутым достоинством. Изабелла за все время не произнесла ни слова. Ее блестящие черные глаза перебегали с Генрика на Ванду, а голубые ленты, как трепещущие руки, тянулись навстречу другой лодке.

Когда лодки удалились на порядочное расстояние, Изабелла подняла голову и бросила Генрику ветку цветущего жасмина.

Генрик поднял упавшую к его ногам ветку, а когда лодка с веселым обществом отплыла подальше, бросил ее в реку и повернулся к Ванде.

Они снова плыли в молчании. Солнце опускалось все ниже и ниже и наконец совсем скрылось за горизонтом. На чистом небе засияла полная луна.

— Пора возвращаться, — сказала Регина, — а то Ванда может простудиться.

— Еще немножко, — просила девушка, — сейчас так хорошо!

— Правда, — отозвался Равицкий, — вечер теплый и тихий, и я думаю, лишний час не повредит Ванде.

И они поплыли дальше. Лодка легко и быстро скользила по воде, прибрежные деревья шумели, сестра Ванды тихонько напевала.

Природа наших мест, неприветливая и унылая, порой бывает удивительно хороша. Наступает миг расцвета, одухотворения всего сущего: деревьев, цветов, облаков. В серебристо-матовом свете луны все плывет и колеблется. Тысячи неуловимых, неясных звуков летят с земли на небо и с неба на землю. Это и шелест деревьев, и тихий напев, и стон, и песня любви. Все замерло и в то же время движется: колышутся цветы под теплым ветерком, шумят деревья, в светлой дымке плывут облака, волны аромата мешаются с потоками света. И все это, слитое вместе, — молчание и гомон, свет и тени, горячее дуновение и сладкие ароматы — наполняет человека неописуемым восторгом.

А что уж говорить, если в это торжественное, чудное мгновение в груди звучит волшебная песнь зарождающейся или расцветшей любви? Тогда чувства, воля, желания достигают апогея, гордый и сильный человек выпрямляется и, с глубоким вздохом, протягивает руки, словно хочет заключить в объятия весь мир, свое огромное счастье.