«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Роман Юров

Солнце только-только надумало подниматься из-за горизонта, на земле царил полумрак. Аэродром все еще спал, спали оккупировавшие узкую посадку полк и БАО. Спали, забившись в душные палатки и тесные землянки. Спали под самолетами, на чехлах. Спали прямо на земле, подстелив шинели положив под голову пилотки. Виктор, в этом плане, жил словно арабский шейх: у него были поистине роскошные апартаменты — своя землянка. И пусть она была малюсенькая, где-то два на два и низенькая, зато в ней помещалась кровать и стол. А кровати, само собой, хватало еще и на Майю…

— Вот ты где. — Пока Виктор возился с конвертом, проснулась и девушка. Она опасливо выглянула из землянки и, убедившись что вокруг никого, выбралась наружу. Из одежды на ней было только нижнее белье. — А, письмо нашел? Я забыла вчера сказать…

Она принялась умываться, поливая воду из фляги. Потом, озабоченно оглядела Виктора, спросила:

— Мне в караул сегодня, — с грустью сказала она. — А я не хочу. Прикажи там, хорошо?

— Я не буду этого делать, — возмутился он. — Ты не должна и ни чем не будешь отличаться от других моих подчиненных. Или ты хочешь, чтобы командир эскадрильи пошел к вашему старшине утрясать этот вопрос? Этого не будет никогда.

— Командир эскадрильи, — фыркнула она, — смотри не лопни… И вообще, что здесь такого? Лешка вон сказал, и Ольку уже никуда не ставят.

— Мне нет дела на поведение Соломина, — отрезал Виктор, — он не в моей эскадрилье.

— Моей… эскадрилье… — фыркнула Майя, — а сам даже приказать боишься….

— Эскадрильей командую я, а не ты, — огрызнулся он. — И под твою дудку в ней ничего делаться не будет.

— Какие мы принципиальные, — девушка нырнула в землянку и вернулась уже одетая. — А если я тоже стану в позу?

— Снимай трусы и становись. — Разговор, да и сама Майя уже стали раздражать.

Майя метнула на него полный злобы взгляд. Сейчас она очень сильно напоминала готовую к атаке змею.

— Я тебе что, — угрожающе зашипела она, — проститутка какая-то? Да ты сам у меня в позу станешь! Ты гляди…

— Красноармеец Бирюкова, — устало бросил Виктор, — вы забываетесь.

— Я? Забываюсь? — Майя задохнулась от злости, — Знаешь что? — что именно он должен знать она не сказала и вновь скрылась в глубине землянки. Виктор же решил, что вместо ругани лучше заняться письмом. Примириться с Майей можно будет и попозже.

Из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском "копия". Он взял справку, но прочесть сразу не смог, буквы и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писала ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, но которая для Виктора была родней. Писала теща. Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Нина спешила в бомбоубежище и неподалеку разорвалась бомба…

— Убило осколком, — прошептал он, — убило осколком.

Виктор сидел, словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?

— Я требую, чтобы ты извинился, — Майя появилась на пороге и глаза ее нехорошо блестели, — и чтобы я не ходила в караул. Никогда…

— Пошла вон, — равнодушно ответил он.

Она захлопала глазами, потом лицо девушки приобрело свекольный оттенок.

— Что? — зашипела она, — что ты сказал? Ах ты, козел! Скотина похотливая. Да ты себя в зеркале давно видел? Урод! На коленях ко мне приползешь…

Она ругалась, шипела, плевалась ядом и грозила Виктору немыслимыми карами. Сперва он пропускал ее вопли мимо ушей, потом это стало раздражать.

— Заткнись и проваливай.

Майя затыкаться и уходить не собиралась. Уходить должен был он, причем сразу на тот свет и, желательно, как можно более болезненным способом. Ее крики, должно быть перебудили весь полк, и Виктор решил, что с него хватит. Неторопливо спустился в землянку, достал из кобуры пистолет, взвел курок.

— Даю тебе пять секунд. Потом пристрелю, — он смотрел сквозь нее, странный, непонятный и оттого пугающий. И Майя испугалась. Она как-то бочком стала отходить в сторону и вдруг припустила со всех ног. Через несколько секунд он остался один.

Дальнейший день Виктор помнил плохо. Он что-то делал, что-то говорил, но это все проходило мимо сознания, словно происходило не с ним, а с другим, совершенно посторонним человеком. Словно механически управлял самолетом, в бою с мессерами командовал бездумно, автоматически, за что едва не был сбит — спас ведомый. Лишь потом, видя как из зажжённого Рябым мессера выпрыгнул темный комочек, что-то шевельнулось в душе. Он развернул самолет в сторону так раздражающей белизны парашюта, довернул, ловя в тонкие линии коллиматора висящее на стропах тело, прикинул упреждение. Дымные штрихи пуль и нарядов проложили в небе короткую дорожку, он скорректировал трассу, показалось, будто мелькнуло что-то розовое и парашютист, словно стал короче. На секунду мелькнуло удовлетворение и все снова стало на круги своя…

Вечером он не мог найти себе места. То беспрестанно курил, то начинал ходить кругами. На душе было тоскливо и погано. Вся эта война, все и всё вокруг опротивело ему. Он и сам был себе противен. За свою глупость и трусость. За то, что погибла жена. За то, что проведя в этом времени уже полтора года, так и не сумел его изменить, не сделал ничего хорошего и полезного. Лешка Соломин пытался его разговорить, узнать причину депрессии, но был услан в матерной форме. Остальные стали держаться от комэска-три подальше…

…Солнце еще всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Ночью был небольшой дождь, и аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками. Виктор ночевал под самолетом, на чехлах, и немного продрог. Зато утром стало немного легче. Сон притупил вчерашнее, боль утраты утихла. Потом захлестнула текучка, затем на аэродром прилетели три Яка из резерва дивизии, и ему стало не до своих переживаний.

Прибывшие самолеты оказались родом из девятого гвардейского и были уже порядком изношены. Виктор облетал все три и остался недоволен. Пришлось в очередной раз, но уже насовсем отбирать машину Острякова. У того был Як-1б из полученных в апреле, он выгодно отличался от остальных малым износом и Виктор здраво рассудил, что комэск на такой машине всяко навоюет побольше желторотика. Палычу только осталось перерисовать тактический номер на любимые Саблиным "24" и разрисовать фюзеляж россыпью звезд. Делать какие либо другие рисунки попросту не было времени.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});