Куда уж хуже. Реквием заговорщикам (сборник) - Марина Серова

– Если будут какие проблемы – звони. Всегда поможем.

В этом я как раз и не сомневалась.

– Куда? – спросил Сергей. Он спал в мое отсутствие. Завидую людям, которые умеют восстанавливать силы по ходу дела.

– Домой. Проголодалась. Или постой, останови здесь… – Я забежала в телефонную кабинку и позвонила по номеру, который мне оставил Павел.

– Павел? Мне нужно срочно вернуться в Тарасов. Это очень важно.

– Стой, ненормальная, я поеду с тобой…

– Тогда встретимся в пять на Павелецком. Купи билеты. Там будет проходящий, мне не до комфорта. Время не терпит. Перекуси по дороге.

Вернувшись домой, я обнаружила, что Маша исчезла. Катя встретила меня с неизменной улыбкой. Ее, похоже, никакими гипнозами и потрясениями не проймешь. Плита и кастрюли – ее стихия.

– Где Маша?

– За ней приехал ее папа, и они уехали.

– Куда, не знаешь?

– Нет. Наверно, сначала на московскую квартиру, а потом – не знаю… Главное, что она как его увидела, так сразу успокоилась. Обняла… – Я заметила на Катиных щеках две слезинки. Она будет скучать.

– Это хорошие новости. А где Андрей?

– Спит. Пообедал и спит.

Еще один счастливчик. Думаю, что они с Катей успели не только пообедать вместе.

– А что сегодня на обед?

* * *

Если бы у меня было время, я бы, конечно же, съездила на квартиру Рюрика и взглянула на обитель, где зарождались его безумные идеи по переустройству России. Но надо было спешить на поезд. Единственное, что я успела, это принять ванну и переодеться в приличный дорожный костюм «цвета пыли», как я его называла. Все-таки Павел почти не видел меня в нормальной одежде, все больше шорты да джинсы. Катя помогла мне уложить волосы, погладила костюм и даже протерла и без того чистые туфли.

– От обуви очень многое зависит, – назидательным тоном сказала она, любуясь мягкой тонкой кожей моих туфель и с какой-то даже любовью смахивая с них невидимую пыль. Очевидно, у нее был еще один дар – любить. Она любила людей и вещи, природу и все доброе и хорошее. Но если бы она только знала, насколько верны ее слова об обуви! От обуви действительно многое зависело. Тем более сейчас, когда я отправлялась в свою, можно сказать, историческую поездку в Тарасов. Я еще не знала, вернусь или нет, но была уверена, что поступаю правильно.

* * *

Павел ждал меня возле щита с табло, как раз там, где я и предполагала его встретить.

– Что на этот раз взбрело тебе в голову?

– Я пока не могу сказать. Все может провалиться, но вдруг да получится.

– Послушай, я взрослый человек, я должен знать, зачем еду с тобой в Тарасов, если до первого августа осталась лишь пара дней.

– Ты только что сам ответил на мой вопрос. Ты сказал С ТОБОЙ. Кстати, ты кому-нибудь что-нибудь сообщил о готовящемся перевороте? – Я поймала себя на том, что говорю об этом таким обычным тоном. А ведь сейчас только от МЕНЯ зависело… Я не хотела даже думать об этом.

– Все это недоказуемо. Я узнавал – в Нагорном действительно есть военный аэродром. Все законно. Все на учете.

– Да, только твои информаторы не знают, в какую сторону вылетят эти самолеты и куда направят стволы своих автоматов солдаты… Пошли, уже началась посадка…

– Ты мне так ничего и не скажешь?

– Нет. Или ты едешь, или нет. Если нет, то дай мне мой билет, а сам можешь отправляться куда угодно. Мне некогда. – Я быстрым шагом направилась в сторону поезда. Конечно же, он догнал меня и пошел рядом. «Господи, сделай так, чтобы все получилось!»

Дорога окончательно вымотала меня. Мы ехали в проходящем алма-атинском поезде, в плацкартном вагоне. Духота, вонь, грязь. Мы очень скоро перешли в вагон-ресторан, заказали холодных фруктов и большую часть времени проболтали о всяких пустяках. Мне не хотелось говорить о деле, потому что я боялась, что не выдержу и проболтаюсь. Ночью я, прижав к груди сумку с деньгами, пистолетом и прочими необходимыми мне вещами, с которыми я не расставалась ни при каких обстоятельствах, мучилась от ощущения нечистоты и духоты. Волглые синеватые простыни были просто отвратительны. Павел спал на верхней полке, где было еще жарче.

Наконец я не выдержала, встала, одернула юбку и, взглянув на мирно храпящих вокруг пассажиров, распространяющих тяжелый запах задыхающихся от жары человеческих тел, похлопала спящего Павла по спине. Он тотчас проснулся и повернулся ко мне лицом:

– Ты чего?

– Мне противно. Я не могу спать в этом свинюшнике. Пойдем отсюда, а? Покурим в тамбуре. У меня в пакете есть еще виноград и персики. Я задыхаюсь. Это же – как газовая камера.

Он, ни слова не говоря, оделся, спустился, и мы с ним вышли из нашего отсека, прошли несколько метров, открыли дверь и уже через несколько минут стояли в продуваемом, прохладном тамбуре и курили.

Кроме нас, конечно, любителей провести ночь в грохочущем железном ящике не было. Мы курили, ели пушистые спелые персики и один раз поцеловались. Как раз в эту минуту мимо нас прошли двое парней. Один из них негромко произнес:

– Нечетные внизу, четные наверху. Баба внизу – мужик наверху.

Павел, не расслышав первую часть фразы, заметил после их ухода:

– Позы, что ли, обсуждают?

– Это у тебя на уме одни позы. А они нас с тобой пошли убивать.

– Ну и юмор.

– Вот сейчас они пойдут назад. Убьют тех, кто лег на наши места, пистолетом с глушителем и вернутся с чувством выполненного долга.

И действительно, парни вернулись и, совершенно не обращая внимания на целующуюся парочку, то есть на нас с Павлом, пошли в следующий вагон. И только когда я услышала: «…обещал же суке, что, если сунется, в доску спустим…» – силы покинули меня, и я начала сползать вниз. Павел едва успел меня подхватить.

– Как, однако, тебя расслабили мои поцелуи, – засмеялся он в темноте.

– Павел. Я оказалась права. – У меня так изменился голос, словно в тамбуре появилась другая женщина.

– О чем ты? Да что с тобой?

– Помнишь, я тебе рассказывала, что в Тарасове, когда я связалась с Виком, кто-то позвонил мне домой и сказал: «А тебя, если сунешься, в доску спустим». Я до сих пор слышу этот голос. Они следят за нами. Все не так просто. У них организация. И если не Рюрик, то Худяков точно вычислил, что мы возвращаемся домой. Один из этих парней сейчас произнес точно такую же фразу.

– Глупости. Они просто «по фене ботают». В этом поезде знаешь сколько раз сегодня произносилась такая фраза!

– Ты думаешь? – я уже начала сомневаться. Неужели я такая трусиха и у меня начала развиваться мания преследования?

– Конечно.

– Тогда вернись и проверь.

– Что?

– Там должно быть два трупа: один на верхней полке, другой – на нижней.

– Уговорила. Я пошел.

Но я пошла следом. Мы вошли в вагон, и я зажала себе нос пальцами.

– Я же говорила тебе, что на твое место перешел мужчина с боковушки, а на моей постели – это ужасно! – тоже кто-то спит. Толкни, пусть она убирается. Я знаю, это казашка с верхней полки. Она еще жаловалась, что боится упасть. Наверно, всю дорогу не спала, а когда увидела, что меня нет, так сразу и перешла на мое место. Павел, ты что молчишь?

Он повернул ко мне свое лицо. В это время поезд подъезжал к какой-то станции, и голубые холодные огни осветили широко раскрытые глаза Павла.

– Они мертвые. Оба, – тихо прошептал он. – Смотри, видишь темное пятно? А вот это – рукоятка ножа, и наверху то же самое.

– Скажи спасибо, что я такая брезгливая и не осталась здесь. Хотя, если бы не виноград и персики, может, я бы и поленилась тащиться в тамбур…

– Ты хочешь, чтобы я сказал спасибо персикам? Ну уж нет, это тебе спасибо. А теперь нам надо бежать. И как можно быстрее. Сейчас сойдем на станции.

– А кто же это нам откроет дверь?

– Никто. Вылезем через окно.

Мы бросились вон из этого ада. В тамбуре я протянула Павлу связку ключей.

– Если ими ударить по стеклу, может, оно и разобьется?

– Нет. Надо что-нибудь потяжелее.

– Тогда отвернись.

Поезд почти остановился. Он шел на минимальной скорости, и поэтому надо было спешить.

– Зачем отворачиваться? Не понял.

– Да делай, что тебе говорят! – и я, задрав узкую юбку, развернулась и, отойдя на некоторое расстояние от окна, ногой выбила стекло.

* * *

Когда поезд ушел, мы сидели в траве, как мыши. Я с грустью рассматривала свой изуродованный – порезанный и порванный – дорожный костюм, который обошелся мне в четыреста долларов. На станции горели огни, и поэтому было все хорошо видно. Вплоть до глубоких царапин на превосходных, ручной работы туфлях, которые так заботливо протирала в Москве Катя.

– Сергей с Андреем поужинали и легли спать на чистые постели, – сказала я, меланхолично покусывая какую-то травинку.

– Да уж, они бы нам сейчас не помешали. Хватит сидеть, надо срочно искать машину.