Дуновение смерти - Айзек Азимов

— Спасибо, — проговорил Брейд.

— За это вы мне нравитесь. Вот только одно, — все с таким же серьезным видом он поднялся и направился к двери, — для меня люди — все равно что для вас химия. Я в них редко ошибаюсь, хотя, конечно, и такое бывает. Ну ладно, не буду вам больше мешать! — Он махнул рукой на прощанье и вышел, а Брейд задумчиво смотрел ему вслед.

Он был занят своими мыслями, и почти весь обед прошел в молчании. Даже Джинни притихла, и Дорис чуть ли не шепотом отослала ее наверх спать.

Только потом, когда Брейд сидел, устремив невидящий взор на экран телевизора, где разыгрывалась очередная воскресная мелодрама, Дорис села напротив и спросила:

— Что-нибудь случилось сегодня? Или ты не хочешь мне говорить?

Брейд медленно перевел на нее глаза. Она была чуть бледнее обычного, но казалась спокойной. Какой-то уголок его мозга, не занятый мыслями об убийстве, еще раньше, вчера вечером, отметил, что она не сказала ни слова о сцене у Литлби. Он думал, что она будет взбешена его поведением, и ждал горьких упреков за скандал, безрассудно учиненный на глазах у Литлби в его собственном доме. Но она смолчала вчера и продолжала молчать.

И вот спокойно, подробно, без всяких попыток что-нибудь смягчить, Брейд рассказал ей обо всем, что случилось за день, начав с признаний Роберты и дневников Ральфа и кончая беседой с Доэни.

Дорис ни разу не прервала его, пока он говорил.

Когда он кончил, она только спросила:

— Что же ты теперь будешь делать, Лу?

— Доискиваться, кто убил. Правда, не знаю как.

— Надеешься найти?

— Должен.

— Ты предсказывал все это еще в четверг вечером, а я только терзала тебя своими приставаниями. Но теперь мне очень страшно, Лу.

Увидев, как она сидит, испуганная и притихшая, он вдруг преисполнился нежности и чуть ли не бегом кинулся к ней, опустился на колени перед ее стулом.

— Чего же тебе бояться, Дорис? Ты ведь знаешь, что я не виноват.

— Знаю. — Голос ее звучал сдавленно и приглушенно. Она не смотрела на него. — Ну, а вдруг все решат, что убил ты?

— Не решат, — сказал Брейд. — Я этого не боюсь.

И вдруг с изумлением понял, что не просто успокаивает жену — он действительно не боится. Острый страх, мучивший его последние три ночи, внезапно притупился, почти исчез, несмотря на то, что положение стало гораздо серьезнее.

Да, пожалуй, именно потому в нем и произошла такая парадоксальная перемена! Уверившись, что он теряет работу, он избавился от вечного страха ее потерять. А с тех пор как его действительно заподозрили в убийстве, он перестал бояться, что подозрение может пасть на него.

— Дорис, нам надо как-то пережить это. И мы переживем. Не плачь, пожалуйста, не плачь.

Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицом:

— Ты не поможешь мне, если будешь плакать.

Дорис сморгнула слезы и слабо улыбнулась.

— Этот сыщик, кажется, неплохой человек, — сказала она.

— Да, он совсем не такой, как я их себе представлял, и рассуждает иногда весьма убедительно. Забавно, он до того похож на комического сыщика из кино, что я невольно поражаюсь его логичности.

Дорис спросила:

— Не выпить ли нам? Давай выпьем немножко.

— Давай.

Она вернулась с двумя стаканами и спокойно сказала:

— Я все думаю, как точно сыщик говорил про тех, кто способен на такое убийство, про завзятых умников. Так он их называл?

— Да, это хорошо сказано, надо запомнить.

— Как, по-твоему, это не подходит к Ранке?

Брейд серьезно кивнул:

— Подходит. Но в данном случае не имеет значения. Мошенничество Ральфа ничем ему не грозило, наоборот. Он некоторым образом предвидел, что Ральф ошибается. Ему как раз было бы совершенно невыгодно скрывать подлог Ральфа. Нет, милая, под угрозой находилась только моя репутация.

Дорис тихо спросила:

— Но кто же тогда?

Брейд сидел неподвижно, глядя на стакан, который он держал в руке.

— Знаешь, я все думаю насчет одной вещи. Если Доэни передал мне все точно, слово в слово, то у меня, пожалуй, возникают кое-какие подозрения. Одно упомянутое им слово может иметь двойной смысл, и я думаю, что Доэни этого не знает. Одно его слово меня настораживает.

Дорис с надеждой спросила:

— Какое?

Минуту Брейд рассеянно смотрел на нее, затем тихо проговорил:

— А впрочем, может быть, это ерунда, не о чем и говорить. Я должен еще подумать. Давай ляжем сегодня раньше — плевать на все, надо выспаться.

Он обнял ее за плечи и тихонько прижал к себе.

Она кивнула:

— Да, завтра же у тебя лекции.

— Ну, лекции у меня каждый день, пусть это тебя не тревожит.

— Ладно. Сейчас помою посуду и будем ложиться.

— Прекрасно. И… Дорис, не волнуйся. Предоставь все мне.

Дорис улыбнулась.

16

Он вспомнил ее улыбку, лежа в ночной темноте и ощущая прохладную свежесть чистой наволочки.

Она улыбалась успокоительно, ласково. Брейд старался понять, почему вдруг она так переменилась.

Завзятые умники! (Мысли его сделали внезапный скачок.) Разумеется, Ранке именно из таких. Но почему? Репутация у него прочная. Всем известно, что он человек одаренный. Зачем же ему так навязчиво бахвалиться своим умом?

А может быть, он вовсе им не гордится? Что, если в глубине души он в него не верит? Может быть, именно неуверенность и заставляет его беспрерывно демонстрировать свой ум, кокетничать им, стараться превзойти всех, кто может угрожать его положению? Неуверенность!

А Фостер! Всех расталкивающий, прущий напролом! У него милая молодая жена, она принимает его таким, каков он есть. Почему же он стремится вновь и вновь доказывать каждой встречной женщине, что он неотразимый мужчина? А каждому мужчине, даже в явно неравном поединке преподавателя со студентом, что остроумнее его, Фостера, нет?

Да взять даже беднягу Кэпа! Он сделал блестящую карьеру и все же боится, что имя его будет забыто. Вот он и корпит над своей книгой, которая призвана сохранить память о нем на века. Бедный Кэп! С какой завистью он говорил о титуле, пожалованном Берцелиусу.

Брейд прикусил губу. Все они страдают от одной болезни. От неуверенности!

Человек пробкой выскакивает на свет из чрева матери и навсегда лишается защиты. Вокруг холод, свет режет глаза. Дыхание дается с трудом. Покой, тепло, уютная темнота потеряны безвозвратно. Отныне неуверенность — его удел…

Наутро Брейд спустился к завтраку в молчаливом настроении, твердо решив во что бы то ни стало сохранить хрупкую паутинку мира и доверия между собой и Дорис. Яичница с ветчиной уже ждала его на столе. Дорис быстро улыбнулась навстречу ему, но тоже ничего не сказала.

Он слышал, как наверху возится Джинни, и поспешно ел, стараясь скорее кончить, пока она не ворвалась в комнату, заполнив ее своей бьющей через край энергией. Торопливо проглотив кофе и вытирая салфеткой рот, он сказал:

— Я уйду пораньше, хорошо?

— Конечно, — отозвалась Дорис. — Слушай, Лу!

— Да?

— Ты мне позвонишь… в случае чего?

— Ну разумеется. А если не позвоню, значит, все в порядке. Да ты не беспокойся, — он вспомнил их ночной разговор, — положись на меня.

Она улыбнулась дрожащими губами:

— Хорошо.

Он крепко поцеловал ее, но, услышав на лестнице дробный стук башмаков Джинни, поспешил к двери.

— До свиданья!

На этот раз студенты вели себя почти как обычно. Кафедра меньше привлекала их, и те, кто питал врожденную склонность к максимально удаленным рядам, уже были на пути в свое убежище.

Брейд читал лекцию немного громче, чем всегда, словно стараясь внушить своим слушателям, что ничего не произошло. И формулы на доске он писал крупнее обычного, гладко и деловито рассказывал о продуктах присоединения карбонильной группы, но все время как бы наблюдая себя со стороны.

После лекции он задержался, отвечая на вопросы, — еще одно свидетельство возвращения к нормальному порядку вещей. Но вот он покончил и с этим, вынул из ящичка возле входа в канцелярию свои письма и начал медленно подниматься на четвертый этаж, туда, где совершилось убийство. (Уж не потому ли он намеренно не воспользовался лифтом, что хотел оттянуть возвращение в этот мир?)

Поднимаясь по лестнице, он просматривал почту.

Внимание его привлек желтый конверт, в каких обычно пересылалась факультетская переписка. На конверте была напечатана его фамилия, а вместо адреса отправителя значилось только — химический факультет. Что это еще за официальное уведомление? Неужели такая быстрая реакция на субботний срыв? Ему представилось, как Литлби спешит утром в университет, а на уме у него только одно срочное дело, с которым надо покончить без проволочки.

Он засунул остальные письма в карман и вскрыл желтый конверт. В нем оказался бланк всего с одной строчкой: «За проведение курса лекций по технике безопасности несет ответственность администрация». И внизу подпись: Литлби.