Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос

наоборот – не было денег, но было много любви.

Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но его не последовало. И тогда я рискнула задать вопрос – один из тех, что не давал мне покоя:

– Тигран, почему ты взял меня на работу, если все знал с самого начала?

– Назло, – усмехнулся он. – Накануне твоего приезда Артур отказался дать в долг, и мне захотелось поступить с тобой так же. Но я решил, что буду лучше него. – Бутылка опустела еще на глоток. – Да и фотограф оказался кстати.

Мой отец отказался помочь сыну покойного друга! Впервые мне стало стыдно не только за себя.

Речь Тиграна стала свободной и бессвязной. Акцент, обычно едва уловимый, выдавал национальность в каждом слове. В этих обрывочных воспоминаниях частенько мелькала и моя родня, позволяя мне по крохам собирать огромный пазл, свалившийся мне на голову с традиционным армянским размахом. И только матери Тиграна мастерски удавалось оставаться в тени, отбрасываемой остальными фигурами. У меня создалось впечатление, что ее вовсе не было в его жизни. И в этом мы с ним были похожи.

Свет от машин все реже пробегал по изношенным половицам. Допитая бутылка после неудачного броска в мусорную корзину осталась под столом. А я не заметила, как теплый голос убаюкал меня на своем плече, оставив важные вопросы без ответа.

Глава 27

1999 год

Артур ворвался в палату. Обезумевшими от страха глазами он искал свою дочь и наконец облегченно выдохнул: девочка спала, сложив под щекой крохотные ладошки. При виде ее забинтованного лба у него исказилось лицо. Шесть швов! Бог свидетель, Лена поплатится за каждый.

Подобно грибку, эта женщина распространялась по его жизни, захватывая все новые участки. С первой их встречи не проходило и дня, чтобы он не мечтал сомкнуть пальцы на ее шее и сдавливать, пока красота ее глаз не потухнет. Ему было за что ненавидеть.

В бокс вошла Лена. Она еще не до конца протрезвела, и ее грациозные движения обрели некую небрежность.

– О! – вскрикнула она, заметив Артура, и устремилась к выходу.

Но тот оказался быстрее. Схватив Лену за горло, он практически оторвал ее от земли. Но она, брыкаясь, улыбалась ему в лицо.

– Ты чуть не убила ее! – рычал он.

– Я репетировала!

– Ты пила! Пила и оставила маленького ребенка одного в ванной!

Артур отшвырнул ее. Держась за горло, она не отрываясь смотрела на Артура. Грудь высоко вздымалась, глаза горели безумием.

– Как же я устала от тебя! Дети падают, это нормально!

– И умирают, пока их матери пьют. Это тоже нормально?

– Твоя-то Каринэ идеальна, конечно!

Артур шагнул к ней:

– Не смей произносить ее имя!

Но угроза в его голосе могла остановить кого угодно, только не Лену.

– Почему? Или это позволено только тебе, особенно в постели с женой?

Артур часто разговаривал во сне. Поначалу это ее забавляло, но вскоре Лена поняла, что между ними пропасть и у этой пропасти есть имя – Каринэ. Ей понадобился год, чтобы понять, что внезапная беременность не повод сохранять брак, а семейная жизнь не сможет заменить ей сцену. Они развелись. Так же стремительно, как и поженились.

Знакомая улыбка появилась на лице Лены, и это напрягло Артура. Она использовала ее редко, лишь имея в рукаве украденного туза.

– Я говорила с ней, – произнесла она загадочно.

– С кем? – Артур старался сохранять спокойствие.

– С твоей Каринэ. Она звонила, еще когда мы жили вместе. Хотела поговорить с тобой, но трубку подняла я. И знаешь, мы мило пообщались.

Лед треснул под ногами Артура.

– Ты врешь!

– Вру, – кивнула она. – Ты так мечтал о невесте друга… Скажи, ты радовался на его похоронах?

Он бросился на нее и за волосы поволок к двери.

– Ты ничем не лучше меня! – не унималась Лена. – Признай, что тебе плевать на дочь, ты просто прикрываешься ею! Или надеешься, что твоя Каринэ примет тебя с ребенком?

– Пошла отсюда! Мариам будет жить со мной! – С этими словами Артур вышвырнул бывшую супругу из палаты.

В коридоре Лену тут же узнали, о чем свидетельствовали суета и шепот дежурных медсестер и пациентов. Этого было достаточно, чтобы она моментально взяла себя в руки – ее карьера и без скандалов терпела крах. Актриса умела красиво уходить и в глазах публики хотела выглядеть непобежденной.

– Будь ты проклят, Артур! – выкрикнула она, и голос эхом разнесся по отделению.

В палате стало тихо, и лишь стук его сердца напоминал о перепалке. Убедившись, что дочь мирно спит, он подошел к раковине и включил воду. Несколько раз сполоснув лицо ледяной водой, Артур взглянул в висящее над умывальником зеркало, но чуда не случилось – на него смотрел все тот же угрюмый мужчина.

Он думал о Каринэ. Об их последнем телефонном разговоре, о билете в кармане брюк, небрежно брошенных в спальне Лены в ту ночь. О счастье, с каким он собирал вещи в одолженный у соседа чемодан, и о своем замешательстве, когда на пороге возникла Лена. Если он и верил в рай, то лишь потому, что она стала его адом.

Артур осторожно лег рядом с дочерью, почти касаясь носом своей крохотной копии. И вновь ее разбитый висок занял все его мысли – напоминание о том, что его практически не бывает рядом. Он собирался это исправить. Только не знал как.

Мариам открыла глаза. С минуту она смотрела на отца будто не узнавая, а потом провела по его небритой щеке своей маленькой ручкой и засмеялась. Улыбнулся и он.

– Ты сегодня не уйдешь? – спросила девочка, вмиг сделавшись серьезной.

– Не уйду.

– Обещаешь?

– Да.

Она расслабилась, прижавшись к отцу.

– А если надо уйти, ты возьми меня с собой, хорошо?

Смутившись собственных эмоций, он погладил шелковистые кудряшки:

– Хорошо, Пончик, хорошо…

Глава 28

– Мари! Мари!

Алкоголь придавил мои веки свинцовой тяжестью, но этот голос я узнала бы из тысячи.

– Лусо?

– Я! Быстро собирайся, нас все ждут внизу!

– У меня выходной, – заныла я, зарывшись головой в подушку.

– А мы и не на работу. Одевайся и возьми теплые вещи, мы едем с ночевкой.

– Меня не отпустят. – Внутренне я взмолилась, чтобы бабушка не разрешила мне ехать.

– Уже отпустили!

Чертова Лусо! Она сдернула с меня простыню и рывком усадила на кровати. Лусо спустила бы меня и на улицу в таком виде, будь в том необходимость. Эта длинная женщина порхала по комнате, разве что не напевая.

В раздражении я встала и