Новый Нечистый из Самого Пекла - Антон Таммсааре

– Антс все повышает и повышает аренду за Пекло, будто его силы небесные подгоняют.

– Он говорит, что иначе наш народ не будет великим и гордым, – объяснил Юрка.

– И для этого за Пекло надо надбавить аренду? Без нее, мол, никак не обойтись?

– Вроде бы так.

– Видно, что тут какая-то барская выдумка. Знаем мы этот великий и гордый народ. В котел варить его не положишь и вместо одежды не поносишь. Одно верно: чем выше аренда за Пекло, тем больше раздувается и заносится Антс со своим выводком. Он, поди, и есть тот самый великий и гордый народ, из-за которого нам то и дело аренду набавляют.

– Не мели вздор, старуха.

– При чем тут я? Сам небось приходишь да рассказываешь, что арендная плата знай все растет.

– Антс говорит, что все на свете вверх лезет, а мы не хуже других.

– Всюду у тебя Антс да Антс, куда ни кинь. Словно ты спасешься через Антса.

– А то через кого же?

– Твое спасенье – твой труд и заботы.

– А кто нам шлет труд и заботы?

– Да уж кто, как не Антс. Ежели так рассуждать, мы с Антсовой помощью наверняка блаженство заполучим.

– Вот я и говорю. Поэтому не хули ты Антса, золотой он человек.

Антс и в самом деле был золотой человек. Он то и дело обзаводился новыми машинами и предприятиями; и рожай Юла хоть ежегодно по двойне или тройне – у Антса для всех нашлась бы работа. Молодого Юрку он все же выгнал из лавки: как-никак тому пришлось отсидеть за то, что он избил молодого Антса, – и ясно, что такой парень не годился обслуживать покупателей. (Антс придавал очень большое значение нравственности и благопристойности.) По правде говоря, драчуна следовало бы уволить совсем, но ради старика Юрки он этого не сделал.

– Я не хочу пятнать твое доброе имя, – объяснил Антс Нечистому из Самого Пекла. К тому же это помешает тебе обрести блаженство. Нынче молодежь совсем отбилась от рук; и я с грустью думаю иногда: куда идет наш народ, да и весь мир?! Сейчас мы что ни день воздвигаем новые памятники или монументы, а кому их ставить в будущем, если наше молодое поколение столь испорчено? Что будет с нашим народом и нашим искусством, если не останется никого, кто заслуживал бы монумента? Как воспитать молодое поколение и кого ставить примером для подражания?

– Мы сами пример, – решил Юрка.

– Быть примером подходит только мертвому; с живыми примерами дело дрянь. Молодое поколение нужно учить трудолюбию, трезвости, воздержанию, простоте и честности, а живой человек склонен повесничать, выкидывать разные коленца, красть помаленьку, лгать и обманывать. Если он этого не делает, ему кажется, что он не человек, а нечто вроде животного, растения или камня.

– Вроде бы так, – молвил Юрка, будто уразумев мысли Антса, а немного погодя добавил: – Ну и бедовая эта земная жизнь, если она вправду такая.

– А ты что думал? – уверенно сказал Антс. – По сравнению с этой жизнью у тебя в Самом Пекле не житье, а малина: ни тебе памятников никаких, ничего; живет человек, как ему хочется. Ты напрасно думаешь, что жить в другом месте легче и привольнее. Откуда же там легче, коли повсюду в мире еще хуже?

– Вот и я жене говорю. Ан Юла думает, что тебе хочется обрести блаженство, поэтому ты и подымаешь аренду раз в два года.

– Нет, Юрка, – возразил Антс, – это совсем не так. Повысив аренду, я в царство небесное не попаду. Скорее это уведет меня в ад.

– Как так в ад?

– Чересчур много накинуть аренды – грех, а грехи ведут в ад. Поэтому, перед тем как набавлять арендную плату, мне каждый раз приходится призадумываться: справедливо ли я поступаю, или совершаю грех, из-за которого меня ждет преисподняя. Если у меня зародится хоть малейшее сомнение, что это несправедливо, я не повышу аренду; не такой уж я болван, чтобы из-за нее в ад идти. Итак, ты можешь быть вполне спокоен. Если я и накинул арендную плату, то это обдумано и взвешено, – и ни тебе, ни кому-либо другому говорить тут не о чем.

– Вот оно что, – вслух рассуждал Юрка. – Стало быть, чересчур высокая аренда – грех, а за грехи – в ад.

– Именно: за грехи в ад, – подтвердил Антс – Только ты не вздумай злоупотреблять этим.

– Как злоупотреблять? – не понял Юрка.

– Очень просто: начнешь ты платить мне, скажем, больше того, что мною положено или что требуется по справедливости, я сдуру приму, а тем самым совершу грех и попаду в ад.

– Ко мне попадешь.

– Да, попаду к тебе, если ты будешь там к тому времени. А не будет тебя, придется обождать, пока ты не явишься.

Антсовы россказни насчет арендной платы, греха и ада заставили Юрку поломать голову. До чего же непонятны и запутанны все эти земные дела! Даже аренду и ту не накинуть запросто – сразу тебе и грех и преисподняя. Ну понятно, Антс не даст заманить себя в ад из-за арендной платы, – для этого он слишком хитер, это Юрке известно. Но и Юрка не сегодня родился, и он уже кое-что повидал, кое-чему научился. Если Антса не провести с арендой, найдется что-нибудь другое. И действительно, подходящий случай не заставил себя ждать. Как уже было сказано, Антс задумал прибрать к рукам часть входивших в Пекло лугов и пашен. Но, провозившись с ними два года, он решил распорядиться иначе: Антс предложил эти земли Юрке за треть или за две трети урожая, смотря по качеству луга или нивы. Вот тут-то и настал момент, которым решил воспользоваться Юрка, чтобы надуть Антса. Отмеривая Антсову долю зерна, Юрка отбирал для него самые крупные зерна, а себе оставлял похуже да полегче; заготавливая для Антса сколько положено сена, он накашивал ему лучшую траву. Видя мужнино рвение, Юла сказала:

– Ты, видно, все бы Антсу отдал?

– Я мощу ему дорогу в ад, – ухмыляясь, отвечал Юрка.

– Одно у тебя на уме – ад да царствие небесное.

– Затем я сюда на землю и явился.

– Ты хлопочи насчет собственного ада, Антс о своем и сам позаботится.

Э, нет! Юрке нужно было заботиться о том, чтобы и Антс наверняка угодил в ад! Поэтому Юрка работал сверх меры: у него и вязанка хворосту была потолще, чем требовалось, и кольев он рубил и тесал больше, чем было услов-лено, и целину поднимал усердней, чем рассчитывал Антс.

Как волны в море катились в Самом Пекле дни и годы. Но тут случилось нечто такое, что замутило спокойное течение жизни: юный Юрка попал на заводе рукой в машину, и ему оторвало кисть вместе с пальцами, от руки осталась одна культя. Когда врач сделал перевязку и молодой Юрка лежал в постели, к нему пришла Элеонора – проведать. Обычно к больному никого не пускали, потому что он был беспокоен, временами принимался буйствовать, – хотя особенно сильного жара и не наблюдалось, – однако барышню допустили, в надежде что приход ее успокоит парня.

– Вы все норовите подраться? – сказала Элеонора молодому Юрке.

– Я-то не норовлю, ко мне лезут драться, – возразил Юрка.

– Зачем же вы порываетесь встать?

– Чего же зря лежать-то?

– Вы больны.

– Я не болен, у меня только правая рука оторвана.

– Вам этого мало?

– Мало. Пусть отнимут и вторую, да и голову впридачу пусть снимут. А не захотят – так я сам сниму.

– Никто у тебя руки не отнимал, вина в машине.

– Ну так пускай машина и другую руку отнимет вместе с головой.

– С одной рукой все-таки лучше, чем вовсе без рук.

– Без головы и того лучше.

– Как тебе не жаль терять такую голову: ведь на ней, кажется, рога растут?

В ответ на эти слова Юрка промолчал, словно считая их злой насмешкой, на которую однорукому можно отвечать одним лишь молчанием. Да и вообще он стал неразговорчив. Больной успокоился: так поняла это сама барышня и все окружающие. Чтобы еще больше утихомирить Юрку, Элеонора обещала прийти к нему и на следующий день. К ночи Юрка притворился спящим и, когда все уснули, повесился на крюке, который был в стене комнаты. Тайком из уст в уста люди передавали друг другу, что утром, когда нашли парня, веревка-де не только не была натянута, а свисала, и при этом все удивлялись, как мог человек испустить дух в таком положении? Здесь что-то не так! Ясно, что тут замешан сам дьявол или его сподручные. Наверняка! Вскоре оказались налицо и соответствующие доказательства. Сиделка, нашедшая утром Юрку, в тот же миг потеряла сознание, а очнувшись, услышала, как над висящим пареньком кто-то захлопал крыльями, словно петух, перед тем как запеть, – кому же тут быть, как не самому Нечистому. Ведь обычно Нечистый прилетает за душой повешенного именно в виде петуха, который от радости машет крыльями, прежде чем улететь в преисподнюю.

– Боже милостивый! – воскликнула Юла, услышав россказни. – Что же это такое? Откуда же там Нечистому быть, раз мы спали всю ночь под одним одеялом? Да и какой отец сам пойдет охотиться за дудюй своего ребенка?

Но сомнения грызли ее сердце, и Юла, беседуя со старым Юркой, обиняком коснулась истории с петушиными крыльями над головой погибшего в петле молодого Юрки: кто там махал – он ли сам, старик Юрка-Нечистый, или кто другой? Внимательно выслушав жену, Юрка сказал: