Знойное лето - Александр Кутепов

Последним из кабинета уходил Кутейников.

— А доклад на собрании тебе, Алексей Павлович, делать, — вроде бы невзначай сказал Николай Петрович. — Только я бы попросил без импровизации на тему жаркой погоды. Об этом мы уже поговорили действительно достаточно. Сейчас мы должны убедить коммунистов, а через них и всех колхозников. Мы должны дать конкретную и предельно ясную программу действия каждому без исключения. Игра начинается крупная, и наш главный козырь — убеждение и действие. Упаси нас боже, как говорится, от паники и неверия.

Скажи это не Кутейников, а кто угодно другой, Алексей обязательно бы вспылил. Но сейчас он только и сказал:

— Я все понял, Николай Петрович.

— Тогда ладно. Тогда очень даже хорошо, — Кутейников смотрел на Алексея большими серыми и вроде виноватыми глазами, в которых весь Кутейников на виду — вся его стариковская мудрость. — Я, Алексей Павлович, поеду по бригадам, к народу. Вечерком мы еще поговорим. Ладно?

Оставшись один, Глазков разозлился на себя. Не подготовился к разговору, получилась действительно неудачная импровизация. Хотя все сказано верно, но какой-то малости не хватило. Кутейников это сразу заметил.

В такие вот минуты злости на себя Алексей особенно ясно понимает, что он не сделал бы в Хомутово и половины сделанного, не будь рядом Николая Петровича — добродушного, простоватого, спокойного, умного, настойчивого, осторожного. Эти качества секретаря партбюро как-то уравновешивают торопливость и бесшабашность Глазкова. Николай Петрович раньше самого Алексея, наверное, понял и оценил вводимые им новшества и приложил все старание на их защиту и пропаганду, ибо без этого хомутовцы долго не поняли бы Глазкова и не пошли бы за ним. Когда Глазкова ругают за поспешность какого-то решения, Кутейников может доказать, что это полезный азарт, рожденный желанием скорее достичь цели. Если хвалят, Николай Петрович столь же просто доказывает Алексею, что одобрение сделано авансом, который еще надо отрабатывать и отрабатывать. В споре Кутейников может не устоять перед чьим-то бойким красноречием, но всегда последователен и стоек, если дело коснется не мелочи, а основ. Вроде бы самые обычные слова говорит, но выстраиваются они столь прочно, что невозможно разрушить их связь.

У Глазкова так не получается. Еще не умеет он так…

4

Казалось, нет уже силы, способной не то чтобы противостоять стихии, а хотя бы чуть ослабить ее губительное действие.

Бессилие плодит растерянность. От растерянности один шаг до паники, питаемой слухами, сплетнями, чьей-то злостью, чьей-то обидой и чьим-то равнодушием. А дальше покатит лавина. Неуправляемая и страшная.

Уже началось.

Самозваные комментаторы с трагичностью очевидцев вполголоса передают ужасные новости. В одном месте (они доверительно называют это место) будто бы целый поселок со всем населением и живностью задохнулся в дыму огромного лесного пожара. Леса запалили, рассказывают, специально, чтобы вызвать движение туч с Атлантического океана на Урал. Но ничего из этого не получилось… В другом месте (вам опять назовут это место и добавят, что все видели своими собственными глазами) — в другом месте от зноя и безводья будто бы взбесилось стадо коров и их расстреливали с земли и воздуха… А где-то, ходит слушок, сами люди взбесились, поскольку им, как в пустынях, воду стали привозить в цистернах и раздавать не больше ведра на семью в сутки… Обыватель, племя которого живуче, млел от жути и всполошно ринулся штурмовать магазины, делать запасы муки, сахара, крупы.

Казалось, еще какой-то день, еще сколько-то градусов вверх на термометре, еще одна непроглядная пыльная буря — и стихия породит стихию.

Но уже сотни и тысячи людей, даже далеких от сельских дел, включились в срочную, безотлагательную и чрезвычайную работу. Первым, как от века положено, всколыхнулся рабочий класс. Металлурги областного центра принимают решение: помимо всей прочей помощи селу каждому работнику завода накосить, нарвать, насобирать, наскрести и сдать на заводской приемный пункт пятьдесят килограммов сухой травы. На их призыв тут же отозвались машиностроители, горняки, работники учреждений, школьники. На многих заводах, не дожидаясь официальных решений, провели собрания совместно с подшефными и наметили, какую дополнительную помощь — людьми, техникой, материалами — оказать попавшим в беду селянам.

В эти тревожные дни обком партии напоминал армейский штаб перед решающим наступлением. Сюда, на все его пять этажей, стекались сведения о противнике, о резервах, о тылах, о стратегических формированиях, которые должны быть готовы к определенному сроку. Сведения анализируются, концентрируются, уточняются и перепроверяются, поскольку еще в достатке людей, впадающих в панику без причины или, наоборот, не признающих никаких реальностей. На основе собранных воедино данных должна определиться тактика активной обороны и наступления. Необходимо было дать ответы на множество вопросов. Что могут сделать селяне своими силами сейчас и в будущем? Что они могут сделать еще сверх того, если поднатужатся? Как в создавшихся условиях работать всем службам и ведомствам? Какой быть агитации? К чему призывать и какое дело считать главнейшим? Что может сделать область своими силами? Откуда и какую просить помощь?

Когда на стол первого секретаря обкома партии Гаврилова лег проект постановления, он вздохнул с облегчением: это уже какое-то действие. Не пассивное выжидание, а организованное действие с подключением всех сил. Не по мелочам, а в целом. Тут важно начать, взять нужный тон, отрешиться от всего, что терпимо, что может подождать до лучших времен.

Читал он долго, вглядываясь в каждое слово, ставя вопросы и восклицания, вычеркивая, подчеркивая и дописывая. Отложив карандаш, сидел неподвижно, уставившись в одну точку. За окнами просторного кабинета, пронизанного солнцем, глухо гудит городская площадь, всегда многолюдная и праздничная. Зеленеют аккуратные кроны молодых лип. Михаил Григорьевич пытается по возможности в полном объеме представить, во что обойдется области это нашествие зноя, сколь долго будут чувствоваться его последствия. А они будут, эти последствия, и большие, если не сказать — огромные. Если бы только один Урал! Опять сухо в Поволжье, горит Казахстан, горит восток до самого Новосибирска. Это уже много, слишком даже много.

На краю стола стопкой лежат невзрачные серые листочки метеосводки. С нее день начинается, ею и кончается. На контуре области давно уже нет ни единого заштрихованного пятнышка, означающего осадки. Даже по горному северу, ранее не испытывавшему недостатка влаги. Особенно тяжело на хлебном юге. Посевы там практически погибли. Есть предложения немедленно все пересеять и опять ждать, авось пойдут дожди. А если не пойдут? Значит погубить еще тысячи тонн семенного зерна? Так есть ли смысл рисковать?

Вчера Гаврилов опять звонил в Москву. Там не меньше встревожены. Помощь области будет, сказали ему, но на месте надо использовать все возможности. Все. Главное же — сохранить животноводство. Это было повторено несколько раз.

А как его сохранить? Где в таких условиях взять сотни тысяч тонн сена, силоса, концентратов, соломы? Что мы будем иметь реально? — спрашивает он себя. Реально пока — березовые ветки, остальное — пятая часть, десятая часть или вовсе ничего. Южная солома получится золотой, но что делать, приходится и ее брать в расчет.

Карандаш снова скользит по строчкам, настороженно замирает у каждой цифры. Она реальна? Она предельна или взята с «походом»? Мера или полумера? Скорее последнее, — приходит он к выводу. Многое забыто, не учтено, чему-то важному не придано значения. А ведь ответственные люди, почему же так получается? Непонимание? Недооценка? Боязнь дополнительных хлопот? И почему все цифры округлены? Десять процентов сброса поголовья скота, двадцать процентов, пятьдесят процентов… Почему не сорок девять и не пятьдесят один? Удобнее считать? Конечно, удобнее. Но о такой ли выгоде теперь думать!

Резко обозначились две крайности. Одни спокойны и готовы рассматривать нынешнюю обстановку в области как неприятное, но вполне терпимое явление. Другие же слишком часто повторяют слово «катастрофа». Поэтому пора точно сказать, что же у нас происходит? В области возникли не просто неблагоприятные погодные условия, не суховейные явления, как до последних дней осторожно называли, а самая настоящая засуха. За-су-ха! Когда все горит и гибнет. Судя по всему, через область проходит ее главный фронт, и надо, убеждает он себя, создать действительно фронтовую обстановку. Объявить осадное положение, если на то пошло…

На стене висит карта области. Целое государство. Горы, тайга, лесостепь, степь. Точками, то густо, то редко, обозначены города, поселки, села. Там ждут: что сейчас скажет обком партии? И сделают все — возможное и даже невозможное.