Желябов - Александр Воронский

Он медленно повернулся и начал удаляться в глубину леса…"

В эти воспоминания Г. В. Плеханов внес очень существенные поправки. — В воспоминаниях Н. Морозова, — утверждал Г. В., — слишком сильно дает себя чувствовать та ошибка, которая лежит в основе всех его воспоминаний о том времени: он ошибочно считает себя центральной фигурой в среде тогдашних "дезорганизаторов". Вот почему он думает, что если бы стали исключать из общества "Земля и Воля" "дезорганизаторов", то первой жертвой этой строгой меры сделался бы он, Морозов. На самом деле ни о каком исключении "дезорганизаторов" не было и речи, и тем менее могла быть речь об исключении Морозова, роль которого в наших глазах всегда была второстепенной, если не третьестепенной… Я возражал Морозову, что на кончике кинжала нельзя утверждать здания парламента. Я и некоторые мои единомышленники надеялись, что нам удастся привести из Воронежа резолюцию, осуждающую такое неслыханно узкое понимание революционного действия. Но никому из нас не приходило в голову, добиваться исключения Морозова за эту фразу. Оставляя в стороне драматизм той части морозовского повествования, в которой говорится обо мне, я замечу, однако, вот что: Морозов, как нельзя больше, ошибается, воображая, что я — ехал на Воронежский съезд с уверенностью в победе. Нет, этой уверенности у меня тогда не было… Впрочем Морозов — поэт". ("О былом и небылицах" том 24-й).

Несомненно одно: в дальнейших заседаниях съезда Г. В. участия не принимал…

Желябов возмущался "деревенщиками". Участники съезда, однако, были против разрыва и уговорили Желябова не обострять положения. Желябов дал согласие, на заседаниях "е выступал, ограничиваясь частными беседами.

Программу "Земли и Воли" решили не изменять. Революционная деятельность должна иметь в виду прежде всего народ и его насущные, экономические интересы; однако, наряду с пропагандой в крестьянстве, признали и аграрный террор. Вопрос об общем терроре тоже был решен положительно. Признали, что надо устранять не обычных правительственных слуг, вредящих революционной деятельности, а высших агентов. На террор ассигновали одну треть денежных средств, остальная часть отдавалась на деревенскую работу, причем новаторы надеялись, что в деревне делать нечего и деньги пойдут на террор. Настроение на съезде было примирительное, но очевидно потому, что террористы без труда на деле одержали победу по главному вопросу о необходимости политической борьбы путем создания заговорщицко-террористической партии.

Желябова продолжали удерживать от выступлений. Попов сообщает;

— Помню, когда Желябов стал развивать программу политической борьбы, как единственной, соответствующей переживаемому Россией моменту, я возразил ему, что свести всю деятельность нашей организации на политическую борьбу легко, но едва ли так же легко будет указать предел, дальше которого итти социалистам непозволительно.

Но едва Желябов, чтобы ответить мне, успел сказать — не нами мир начался;—не нами и кончится, — как вмешался Фроленко и сказал — По-моему и ты, Андрей, и ты, Родионыч, оба вы говорите ерунду, не имеющую отношения к делу. Пред нами вопрос, как быть с раз начатым делом, и этот вопрос мы и должны решать, — а как будет потом, нам скажет будущее[36].

Вопросы, поднятые Желябовым и Поповым, являлись основными вопросами движений но новаторы надеялись на победу и без раскола и потому на съезде избегали споров.

"В кулуарах", однако, Желябов продолжал горячо отстаивать свою точку зрения. Особое внимание уделял он Софии Перовской, которая все еще держалась старых народнических взглядов, — нет, с этой бабой ничего невозможно сделать, — говорил Желябов приятелям.

Высказываясь за политическую борьбу, Желябов утверждал, между прочим:

— В России стачка есть факт политический. — По поводу этого утверждения Плеханов впоследствии сообщил, что мнение это было высказано А. И. Желябовым при очень своеобразных обстоятельствах. Желябов полагал, что революционерам надо сблизиться с либералами для совместной борьбы за политическую свободу, а чтобы облегчить такое сближение нужно отказаться от всякой мысли о борьбе классов. Тогда ему напомнили о петербургских рабочих стачках. Неужели нужно отказаться и от таких проявлений классовой борьбы? Желябов ответил: В России стачки есть факт политический, и, не сочувствуя борьбе рабочих с предпринимателями, можно поддерживать стачку, как средство, направленное против самодержавия. Плеханов этих слов непосредственно не слышал от Желябова: их ему передали его единомышленники. Сам Желябов, когда Плеханов рассказал ему об этом споре, был очень недоволен и упрекал Плеханова, по его словам, в неконспиративности, не подтверждая, но и не отрицая сказанных слов[37].

Со своей стороны, М. Попов отметил, что после Воронежского съезда Желябов предлагал прекратить писать об аграрном вопросе в "Земле и Воле", чтобы не отпугнуть либералов. Эти утверждения противоречат тому, что Желябов говорил на Липецком съезде о либералах, об их бессилии и неспособности бороться за свободную Россию. Из последующей деятельности Желябова также видно, что он полагался не на поддержку либералов, а на совсем иных людей и на совсем иные средства. Не боялся он и аграрного вопроса, решительно высказываясь за аграрный террор. Однако нет оснований отрицать, что подобные противоречия могли существовать в голове Желябова. В своем увлечении новым циклом идей Желябов мог допустить и такие взгляды, о которых упоминает Г. В. Плеханов. Признав необходимость политической борьбы, Желябов по-прежнему, по-бакунински, продолжал противопоставлять политику социализму. Противопоставляя их, он думал, что социализм мешает политике; политика есть дело "общенародное". Таким образом, совершенно верное утверждение, что наши либералы неспособны вести активную борьбу с самодержавием, обессиливалось этими другими мнениями Желябова. В практической деятельности Желябова эти мнения развития, повторяем, не получили. Реальных связей Желябов искал среди рабочих, крестьян, среди студенческой молодежи и революционно-настроенных офицеров.

Съезд закончился компромиссом. Как известно, компромиссы никогда ничего не предотвращают, если против них живая жизнь. И действительно, вскоре "Земля и Воля" распалась на "Черный Передел" и на "Народную Волю". Сторонники Плеханова назвались чернопередельцами, потому что в основу своей работы полагали коренной, "черный" передел земли. Сторонники Желябова стали именоваться партией "Народная Воля": они домогались свержения самодержавия с заменой его волей народа. Морозов остроумно выразился: "Землю и Волю" поделили: чернопередельцы взяли землю, народовольцы — волю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});