Вечера на укомовских столах - Николай Богданов

В прокисшей, прелой землянке как убитые заснули неудачники. Среди ночи, встрепанный и злой, вскочил вдруг Ивушкин и разбудил ребят.

— Слушайте, что я придумал, — сказал он. — Пока бородачи храпят, давайте ночью хотя бы полнормы нарубим. Воспользуемся полнолуньем, светло как днем.

Посоветовавшись, ребята быстро оделись и вышли на улицу.

Заиндевелые ели и сосны, залитые голубоватым лунным светом, стояли нарядные и красивые, как невесты. Жаль было рубить их, а надо.

Работали дружно, с огоньком. До захода луны многие деревья полегли.

Возвращались комсомольцы усталые, но довольные. Поспали часок-другой, а с рассветом снова за топоры.

В этот день впервые удалось выполнить норму. Бородачи, не выказав и тени удивления, на следующий день нарубили немного больше.

Ребята потратили еще ночь и перевыполнили норму. Бородачи еще немного надбавили. Без сна, без отдыха, исхудав, комсомольцы еще раз обогнали в этом тяжком соревновании, и снова мужики без особой натуги перекрыли их выработку — еще на «чуток».

И все-таки вологодских не удавалось по-настоящему расшевелить.

— Это не люди, а деревья бесчувственные, — отчаивался Ивушкин.

— Одно слово — староверы. У них и волосы-то не как у людей растут щетина. Приходилось мне скоблить такие рожи, бритву потом хоть брось, злился Бобенчиков.

— Бородачи люди старого закала, их не проймешь, но вот молодежь меня удивляет, — пожимал плечами Володин. — Что за парни такие — белы, тихи, смирны, ну словно из дерева понаделаны. Как их расшевелить?

Попытались пригласить молодых вологжан в гости, песни попеть, познакомиться. Нет, не идут, сторонятся.

Стали выпускать стенгазету. Подойдут ненароком, глянут и, вроде не читая, мимо пройдут.

— Деревья, деревья, — сокрушался Ивушкин, — живут без любопытства.

Однажды в заметку вкралась ошибка — неправильно написали цифру выработки у бригады Новожилова, уменьшили на какой-то пустяк. И вдруг Сам старик бригадир прогудел, проходя мимо Ивушкина:

— Надо по справедливости… Сам знаешь: написано пером, не вырубишь топором!

И покосился ревниво и грозно.

— Ура! — возликовал Ивушкин. — Потеплел дуб, оказывается, можно их пробудить!

— Не пробудить бы на свои головы, — сказал Бобенчиков, заметивший дремуче-злобный взгляд старовера.

— Да шут с ними, стариками. Молодежь расшевелить бы.

Эта загадка томила Ивушкина. Он не мог даже вообразить, что такими унылыми, тихими, во всем послушными старикам можно быть в молодости.

Но, сколько ни старались, ничего не получалось. Не удавалось им и перекрыть прежние темпы.

Однако ребята не падали духом, работали с огоньком.

И вот однажды произошло событие, приблизившее желанный взрыв.

В декабрьский день северное солнце, как невеста на выданье, на минутку выглянуло и прошлось вдоль кромки соснового леса. По розоватым колеям зимней дороги приехали розвальни. В них оказался инструктор Союзлеса.

По старой привычке долго митинговал инструктор.

Лесорубы мялись, крякали, но не выступали. Ребята с тоской смотрели на этого несчастного человека.

«Боже мой, — думал Ивушкин, — и откуда таких чудаков выкапывают!»

В заключение таким же скучным голосом инструктор сказал о том, что социалистический труд требует механизации и что вот у него в санях автоматическая пила в подарок лесорубам.

— Махорки бы привез!

— Валенок!

— Порток теплых!

— Ешь сам эту автоматику!

Лесорубы шумно разошлись по своим баракам. Ребята двинулись к инструктору всей гурьбой. Они бережно вынули пилу, завернутую в рогожу, да в придачу два норвежских топора с длинными изогнутыми рукоятками. Пилу разобрали, смазали, вычистили, а наутро объявили через десятников: комсомольцы вызывают на соревнование две любые артели против них — с автоматической пилой.

Включились в соревнование артели старика Новожилова и Губонина молодого скандального парня с клоками отчаянно рыжих волос.

Администрация в качестве приза предоставила комплект новых безрукавок, сшитых из легчайшего меха козы.

Соревнование началось.

Лесорубы, побаиваясь автоматических пил и узнав про ночные похождения комсомольцев, поставили условие: рабочий день соблюдать точно — восемь часов.

Ребята согласились.

Администрация отвела две большие деляны, как крылья гигантского самолета, раскинутые по обеим сторонам огромного оврага. Соревнующиеся могли издалека видеть работу друг друга.

Утром на зорьке встали лесорубы. Растянувшись важно, как сытые гуси, пошли за вожаком, уминая снег огромными лаптями. Впереди несли красное знамя, ту самую хоругвь, что выкинули они, демонстрируя по своему селу перед отправкой на лесозаготовки. Вышли они на взгорье. Повернулись, расправили плечи и ясно увидели: на комсомольской стороне одно за другим, как подкошенные, валятся деревья. Взрывы белого снега, и облачко за облачком поднимаются вслед.

Лесорубы крякнули, подпрыгнули и влепили топоры под смолистые корни деревьев. Лес пошел валиться стеною. Они начали рубку снизу, по ходу из-под оврага, ребята — сверху вниз. Издали казалось — вологжане в панике убегают, продираясь сквозь лес: сзади идет неумолимая погоня.

Автоматическая пила работала без устали.

Пока пильщики срезали дерево, двое, как шаманы, плясали, уминая снег вокруг следующего, двое закрючивали вершину и натягивали трос, а двое идущих сзади обрубали сучки и вершины.

Пока восемь человек продолжали свою стремительную атаку, еще двое лежали в резерве на брошенных полушубках и отдыхали.

Лишь только у пильщиков начинали дрожать от усталости руки, как на ходу происходила замена.

К вечеру ребята догнали полосу рубки до самого оврага и, весело балагуря, пошли к становищу.

Усталость не брала их. Долго еще играли в шахматы, читали газеты. Бобенчиков налаживал радио.

Вечером разыгралась метель. Она пришла с северо-востока, студеная, злая. И вдруг сквозь завывание ветра заговорило радио. Бобенчиков пустился в пляс. В этот момент дверь растворилась, и вместе со снежными вихрями ввалилось двое молодых вологжан. Ребята застыли в удивлении.

— Мы к вам, — сказали парни, конфузясь. — Говорят, у вас воздушный граммофон открылся.

И, как будто по заказу, полилась музыка, медленно, неторопливо.

Лица вологжан стали оживать в улыбках. Уходя, они, как бы между прочим, сказали:

— Наши-то в метель ушли с фонарями. Вас хотят обтяпать. Телогреек захотелось!

С этого вечера, как только на улице разыгрывалась метель, вологжане приходили в гости, и каждый раз их старались обрадовать чем-то новым.

Ивушкин старался вызывать ребят на разговоры, но те отмалчивались, видно, трусили…

Перед Новым годом ребята начисто снесли делянку, оставив далеко позади две артели вологжан. В канун Нового года на разработку приехало лесное начальство. Навезли в подарок махорки, консервов, валенок и спецодежды. Привезли и большую радиоустановку. Оказывается, участок был премирован на областном конкурсе.

В торжественной обстановке комсомольцам выдали комплект замечательных безрукавок.

Артелям старика Новожилова и Губонина за геройскую рубку против пилы-автомата выдали по ватной спецовке и по паре валенок на каждого.

Уезжая, сияющий инструктор обещал вскоре прислать еще две автоматические пилы.

На новогоднем празднике, во время игр, вологодские лесорубы показали замечательный номер. Из дерева был вытесан брюхатый обрубок в виде буржуя. И молодые парни и солидные бородачи издалека с разбегу метали в него топоры. Иные ловкачи бросали топор зажмурившись. Иные через голову, встав к цели спиной. И попадали. К первенству шел старик Новожилов — с места одним движением рук посылал он острый топор в любую цель.

Ночью после праздника в барак комсомольцев прибежали их два вологодских друга. Они волновались. Торопливо рассказывали, как бедно живут они в своем богатом селе. Чтобы выехать сюда, снаряжались в долг. Их семьи до сих пор выплачивают долги своих отцов кое-кому из бородачей.

— Научите автоматикой работать, — робко попросили они.

— Эх, вы! Вся страна царские долги заграничным буржуям не платит, а вы перед своими пасуете!

Не успели договориться с ребятами и проводить их, как ворвался рыжий Губонин.

— Братцы! — закричал он. — Братцы, я ваш! Обучите пиле. Дайте организовать молодую артель!

— Ты же первый бузил против нас, как же так? — спросил Ивушкин.

— Брось, не попрекай. Сам знаю. Но больше не хочу. Кого защищал я? Бородачей наших, которые здесь притворяются бедными, а в деревне у них дома двухэтажные.

Когда рыжего тепло приняли и успокоили, выяснилось — он неоплатный должник Новожилова. Дочь старика, сероглазая Зинка, сидит взаперти, лишь только появляется он в деревне.