Роковая женщина - Майкл Корда

— По правде говоря, не знаю.

Стерн снял очки в роговой оправе и потер переносицу. Без очков он казался таким усталым и изможденным, что любой женщине захотелось бы его утешить, Возможно, это объясняло, как он умудрялся так долго держать в своих сетях Пенелопу Мориц.

— Позвольте заметить, дорогая моя, что если это случай палимонии[13] — мерзкое слово, то я плохой советчик. Не хочу сказать, что вы не можете начать судиться, но это не мой вид тяжбы.

— И не мой тоже, У меня совсем другая проблема.

Он кивнул, готовясь терпеливо ее выслушать. С глубокими мешками под глазами, скорбными линиями вокруг рта, высоким морщинистым лбом он напоминал пожилого священника, ожидающего исповеди, настолько уже знакомого со всеми превратностями мирской жизни, что ничто больше не может ни потрясти, ни удивить его.

— Дело в том… что мы были женаты.

— Господи Боже! Женаты? С Артуром Баннермэном? — Стерн выглядел так, словно его ударило током. Он опять надел очки и посмотрел на нее с новым интересом. — Вы, конечно, шутите?

— Нет.

Он мгновение помолчал, затем покачал головой.

— Жизнь никогда не устает удивлять меня. Полагаю, в этом и состоит ее ценность. Позвольте мне сначала поздравить вас, поскольку уверен — никто еще не удосужился этого сделать. А затем принести соболезнования. Которых, я думаю, вы тоже не получали. Почему об этом не было в газетах?

— Артур хотел сохранить тайну.

— Ясно. От людей вообще? Или также от своих родных?

— И от тех, и от других.

— Вы расскажете мне о причинах… хотя, думаю, о некоторых я догадываюсь. Семья уже знает?

— Да. Я рассказала мистеру де Витту. Я позвонила ему после смерти Артура. Видите ли, я не знала, кому еще позвонить.

— Это был вполне разумный поступок. Хотел бы видеть его лицо, когда он услышал ваши слова. Должен признаться, что мы с де Виттом — не друзья. И что сказал де Витт?

— Он мне не поверил.

— Он — человек с ограниченным воображением. Если бы на него не работал Мартин Букер, он бы пропал. Де Витт рассказал новости семье?

— Да.

— Тогда почему никто об этом не знает? Об этом сообщили бы все газеты на первых полосах. Может быть, кроме «Таймс», но все остальные — точно.

— Он просил меня молчать о браке, мистер Стерн. Он сказал, что у меня возникнут осложнения с семьей Баннермэнов, если пресса раздует из этого скандал. И я сама хотела избежать шумихи в прессе.

— Честный ответ, но, по правде говоря, не думаю, что было умно так поступать. Смерть Баннермэна в любом случае вызвала шумиху в прессе. Вы точно также могли бы пройти через все это сразу. Как давно вы были женаты?

— Мы поженились за день до того, как он умер.

Он поднял брови.

— Что ж, брак есть брак. Двадцать четыре года или двадцать четыре часа — все равно, если соблюден закон. У вас есть свидетельство о браке?

— Нет. Думаю, оно было у Артура. У него не было возможности рассказать мне о своих планах, может, он просто не хотел, поэтому я не знаю, что делать.

— Значит, у вас мало шансов доказать, что вы вдова. Или, в худшем случае, помешать доказать обратное. Вы подписывали предварительное соглашение?

Она покачала головой.

Стерн уставился на нее.

— Вы с Артуром Баннермэном поженились без предварительного соглашения? Как пара тинэйджеров?

— Мне известно только, что я ничего не подписывала.

— Это очень странно. Я, как вам должно быть известно, вел развод Ванессы Баннермэн, и на меня произвело большое впечатление то, как Баннермэны защищают свое состояние от посторонних. — Он задумчиво закрыл глаза. — Между прочим, с учетом этого обстоятельства вы должны хорошо поразмыслить, к тому ли человеку вы обратились. Роберту это вовсе не понравится, так же, как и де Витту. Старик, извините, ваш покойный муж — не держал против меня зла. Полагаю, он был слишком разгневан на Роберта, чтоб его беспокоило, кто представляет Ванессу. Но Роберт продолжает относиться ко мне как к врагу.

Она не хотела бы иметь Роберта врагом — это было главное, о чем предупреждал ее Артур. Но инстинктивно она доверяла Стерну, особенно потому, что он был с ней честен.

— Вы думаете, это будет иметь значение?

Он пожал плечами.

— Может, и нет. То, что я буду работать на знакомой территории, сэкономит время и деньги. А если Роберт решит пойти на крайние меры, то вообще не важно, кто ваш адвокат. Я думаю, однако, что поначалу он будет вести себя очень осторожно. Если он хочет стать губернатором, последнее, что ему нужно — еще один скандал. Странно. Он единственный член семьи, в котором горит какой-то огонь, но все, что он с этим огнем делает — обжигает себе пальцы. Но я заговорил как завзятый демократ. Что ж, давайте продолжим. Он оставил вам какие-либо бумаги? Документы, письма и тому подобное?

— Не совсем.

— Уточните.

— За день до того, как мы поженились, Артур ушел на ленч и отсутствовал довольно долго. Когда он вернулся, то выглядел усталым… очень усталым. Он сказал, что ему нужно о многом со мной поговорить, по практическим вопросам, но сейчас у него нет настроения. Еще он сказал, что абонировал депозитный сейф на мое имя и собирается туда кое-что положить, просто на случай.

— На случай чего?

— Я не хотела говорить об этом. Я знала, что он имеет в виду. И не желала тратить вечер накануне своей свадьбы на разговоры о том, что случится, если он умрет. Думаю, что и он тоже, поскольку он был явно рад оставить эту тему. «Оставим это на завтра или на послезавтра, — сказал он. — Время терпит».

Стерн вздохнул.

— Как часто люди это повторяют. Вот один из источников дохода юристов. Он что-нибудь предпринял на случай, если время не потерпит?

— Да. Он дал мне ключ от сейфа. Я не хотела брать, но он настоял.

— И вы открыли сейф?

— По пути к вам. Там лежал большой конверт с моим именем. Я подумала, что, может быть, правильно будет вскрыть его в присутствии юриста. Не знаю, почему.

— Вы — очень умная молодая женщина, — с восхищением сказал Стерн, принимая от нее конверт. — Артур Баннермэн был счастливцем. — Он впервые улыбнулся ей как учитель, выставляющий пятерку с плюсом.

И почему, спросила она себя, ей так приятно одобрение пожилых мужчин? Или, если быть полностью правдивой, старых? Но сдержанно улыбнулась в ответ как первая ученица, ненавидя себя за это.

Вид знакомого размашистого почерка на конверте расстроил ее почти так же сильно, как его возможное содержимое. В случае с отцом это оказалось письмо, написанное в ее семнадцатый день рождения и оставленное ей на случай его смерти. Она порвала письмо не читая и сожгла обрывки. И никогда не жалела об этом. У нее было предчувствие — что бы Артур не намеревался сообщить после смерти, это, наверняка, то, что он не имел духу рассказать ей при жизни.

Стерн нажал кнопку селектора и произнес:

— Мисс Барбара, пожалуйста, не соединяйте меня ни с кем, пока я с мисс Уолден. — Затем он взял из ящика маленький диктофон и включил его. — Предосторожности не помешают, — пояснил он и заговорил прямо как Квинси в сериале, производя аутопсию, подумала она.

Ей вспомнилось, что Артур обожал сериалы — один из странных парадоксов в человеке, который, несмотря на свои аристократические манеры, сделавшие его изгоем, обитавшем в некоем обособленном мире, доступном лишь третьему поколению сверхбогачей, в своих вкусах, наедине с собой, был типичным средним американцем. Он любил смотреть телевизор, особенно такие фильмы как «Квинси», «Коджак» (самый любимый его сериал), «Хилл-стрит блюз», шоу Джонни Карсона, и был совершенно доволен, сидя перед телевизором с тарелкой сэндвичей и стаканом скотча.

— Белый конверт из Гарвард-клуба, адресованный «Александре», с подписью «Артур Баннермэн» на задней стороне поверх печати. Я его открываю. — Он осторожно вскрыл конверт изящным ножом для разрезания бумаги из серебра высокой пробы, вероятно, подарком Пенелопы Мориц, которая тратила большую часть своего свободного времени, покупая Стерну то, что ему еще не успела подарить жена. Выложил содержимое на стол. — В конверте содержится, — произнес он, — письмо от руки на бланке Гарвард-клуба, адресованное «дражайшей Александре». — Отложил его. — Свидетельство о браке от графства Нью-Йорк между Артуром Алдоном Баннермэном и Элизабет Александрой Уолден. — Он развернул отпечатанный документ. — Депозитный лист, обозначающий депозит в двести пятьдесят тысяч долларов, положенных на счет в «Морган Гаранти Траст», отделение Рокфеллеровского центра на имя Элизабет Александры Уолден…

— Двести пятьдесят тысяч? — Это было гораздо больше денег, чем она когда-либо имела.

Стерн продолжал говорить. Четверть миллиона долларов явно не были суммой, способной произвести на него впечатление.