Сибирский эндшпиль - Джеймс Хоган

Мунгабо вздохнул и опять уставился на фотографию. Раньше он не понимал, почему русским так хочется завоевать Запад. Теперь все становилось на свои места.

Мак-Кейн рисовал систему зеркал, с помощью которой солнечный свет освещал внутренность колонии. Все началось с идеи, которая пришла в голову Скэнлону в мастерской. Скэнлон попытался начертить схему, но ему не хватало знания деталей, а Мак-Кейн мог воспользоваться тем, что запомнил во время подготовки к миссии.

Первым компонентом системы зеркал было большое круглое зеркало, которое висело в космосе на расстоянии мили от станции, на ее оси, как огромный офтальмоскоп, который раньше носили на голове окулисты. Оно отражало солнечный свет кольцевым пучком, и системы коррекции регулировали его положение в пространстве так, чтобы это кольцо отраженного света падало вдоль оси станции. Здесь свет отражался от кольца из плоских вторичных зеркал и радиально шел к кольцу станции, где система похожих на жалюзи отражателей направляла его непосредственно внутрь кольца. Внутрь попадали только свет и тепло, космические лучи блокировались. Система отражателей в кольце могла работать независимо, освещая или затемняя разные части станции.

Луч света проходил путь от Солнца к основному зеркалу, потом от основного зеркала к вторичным зеркалам на оси, и после еще нескольких отражений наконец-то падал на "землю" внутри станции. Скэнлону пришло в голову, что если направить изнутри на отражатели луч лазера, то он проделает тот же путь, но в другом направлении. Это могло быть средством связи с внешним миром, если, конечно, тот, кому предназначается послание, будет ожидать его, что значило - перед этим его надо предупредить, и круг замыкался. Кроме того, ни Скэнлон, ни Мак-Кейн не знали, работоспособна ли вообще эта идея. Это было больше по части Полы.

Он откинулся на спинку стула, грызя карандаш. На койке Хабер с Рашаззи возились с импровизированной конструкцией из линз и зеркал. Похоже, у них был неистощимый запас материалов для создания разнообразнейших машин Руба Голдберга (Руб Голдберг - американский художник-карикатурист, придумывавший невероятные машины, достигавшие простой цели очень смешным и сложным путем - прим. перев), которые они делали, чтобы проиллюстрировать непонятные вещи о которых они все время разговаривали. Они могут сказать, сработает наша идея или нет, подумал Мак-Кейн. Но как подойти к ним с этим? Инстинкт говорил ему, что кто-кто, а они - чистые. Но как ему убедить их в том, что и он - не подставной?

Теперь он был уверен, что Рашаззи - не биолог, хотя израильтянин и держал в умывальной клетку с белыми мышами; Лученко он объяснил, что это для кормлению. Но в одном или двух разговорах он употреблял жаргонное словечко, которое Мак-Кейн часто слышал в Пентагоне - этим словом обозначали рентгеновский лазер для уничтожения покрытых прочным защитным слоем боеголовок ракет, и Мак-Кейн был уверен, что он как-то был связан с обороной.

Кем был Хабер, Мак-Кейну было неясно. Хабер говорил, что он был задержан в Москве и обвинен в передаче советских военных секретов во время научной поездки. Судя по его разговорам, он был одним из всезнаек, принадлежащих к старой классической школе ученых.

Основной проблемой было всеобщее недоверие. Поощряя взаимное недоверие между своими врагами и гражданами, русские делали невозможным появление организованной оппозиции. Кроме того, подчинение было частью русского национального характера, благодаря чему тоталитаризм продержался там чуть ли не сто лет. Но Мак-Кейн не был русским и вести себя так, как ему приказывали - это было не в его привычках. Ему нужен был какой-то путь - любая зацепка - чтобы обмануть систему. Но как? Побег, обычное средство в такой ситуации, был явно невозможен; слепая ярость разрушения - не в его духе. Что оставалось еще? С чего бы он ни начал, прежде всего ему придется выяснить, кто здесь - его друзья.

- Слушай, Лью, если американцы будут делать космическую колонию, там ведь не будет такой... стерильности? - окликнул его Мунгабо с верхней койки.

Вопрос застал Мак-Кейна врасплох.

- Что? Не знаю... Что ты имеешь в виду - стерильности?

- Ну глянь вокруг. Все живут в красивых чистых пристойных домиках, делают чистую и пристойную работу, потом играют в парках в полезные игры, дети сидят в чистеньких школах аккуратными рядами... Это какой-то профессор или соци... о-лог придумал, чтобы так люди жили. А у людей-то не спросили. Живешь, как в музее... Что толку быть пристойным статистическим гражданином?

Мак-Кейн повернулся к нему и оперся локтем об спинку стула.

- А что бы ты сделал, если бы от тебя это зависело?

- Черт, да я бы добавил немножко ночной житухи в эти чистюльные города - несколько баров, может быть, стрип-клуб, ну, те штуки, которые делают настоящий город городом. Чтоб люди могли быть честными людьми из мяса и крови, понятно? Как у американцев, так ведь?

Может быть. - ответил Мак-Кейн. - Хотя в обоих случаях это, наверное, крайности.

- Я помню, когда я был малым, в Зиганде, к нам из самого Бостона приезжал проповедник, чтобы спасти нас от ада. И он сказал нам, что Америка - вторая избранная Богом страна. А знаешь, как он до этого додумался?

- Как?

- Он сказал, что было откровение, и что США - в самом центре Иерусалима. (Труднопереводимая игра слов: USA - JerUSAlem - прим. перев.) Как тебе, а?

Мак-Кейн моргнул, отвернулся на мгновение, а потом возразил:

- Это тот самый бог, который вставил задницу в Массачусетс? (Еще один пример игры слов: ass(задница)-Massachusetts - прим. перев.)

Мунгабо захохотал.

- Я этого еще не слышал. Но ты знаешь, Лью, все эти дела, о которых говорят ребята вроде этого проповедника - это самая хитро придуманная афера в мире. Смотри, они торгуют вечностью, и вознаграждением там, когда-нибудь потом, так? И от жалоб покупателей они застрахованы, и в суд на них не подашь. Кто последний вернулся оттуда, чтобы сказать остальным вас обманули, там все не так, как рассказывают?

- Я над этим никогда не задумывался. - ответил Мак-Кейн. - Это не та область, которой я интересовался.

Разз, Хабер, Мунгабо и Скэнлон, вероятно, в порядке, решил Мак-Кейн. А что с Ко?... Он до сих пор не был уверен. Настолько невозмутимый, насколько может быть китаец, Ко был философом, наблюдающим за жизнью - и следовательно, за всеми и за всем. У него была неисчислимая родня, похоже, в любом уголке Земли. Никто не знал, за что он попал в Замок. Многие говорили, что он подсадной, и это очевидно, другие возражали, что ни один подсадной не будет столь очевиден.

А что с остальными? Мак-Кейн повернулся на стуле и посмотрел в камеру. Нолан - слишком прозрачен. Это декорация, а кто же здесь настоящий? Лученко, конечно, исключался из списка потенциальных союзников. Вместе с Лученко Мак-Кейн вычеркнул и группу людей, которые постоянно кружились вокруг него, кроме Нолана и болгарина Майскевика, туда входили поляк Боровский и сумрачный француз Тоген.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});