Следствие защиты - Клиффорд Ирвинг

Куинтана задышал чуть спокойнее, однако ненамного.

– Суды завалены делами. Поэтому Нэнси Гудпастер согласна пойти на компромисс. Она заменит обвинение в предумышленном убийстве на обвинение в простом. Она предлагает тебе сорок лет заключения.

Куинтана тихо повторил цифру.

– Я понимаю, что сорок лет кажутся большим сроком, – сказал Уоррен, прочитав ужас в карих глазах Гектора и чувствуя, что какая-то частица этого начинает пробираться и в его собственное сердце. Что за отвратительная обязанность – разбазаривать грядущие годы человеческой жизни? Наверно, к такому и можно было привыкнуть, но полюбить это нельзя.

– И это действительно много, – продолжал он, – хотя по истечении какого-то времени и при условии хорошего поведения ты отсидишь только половину этого срока или того, сколько тебе дадут. Но я хочу обратить твое внимание вот на что. Ведь половину-то смерти тебе получить не удастся.

Куинтана застонал.

– Я знаю, Гектор. Знаю. Ты скажешь, что ты невиновен. Может быть, я сумею добиться, чтобы они присудили тебе меньше сорока. Может быть, тридцать пять, но я не стану давать тебе подобных обещаний. И, в конце концов, это тебе решать.

Куинтана сжал кулаки.

– Позволь я тебе скажу кое-что, – добавил Уоррен. – И подумай, прежде чем ответишь. Ты тут уже две недели. Тебе понравилась здешняя жизнь?

Подумав над этим, Куинтана ответил:

– У меня появились два друга. Тоже мексиканские ребята.

– Это хорошо. У тебя их появится еще больше. Кому-то ты сможешь доверять, кому-то нет. И все-таки попробуй ответить на мой вопрос. Тебе здесь нравится?

Уоррен знал, что и в тюрьме можно было существовать нормально. “Отсидка”, как это называют некоторые жулики. Трехразовое питание, постель, телевизор. За квартиру платить не нужно, о деньгах можно не беспокоиться. Ты имеешь возможность читать, получать корреспонденцию, а как только тебя переведут в тюремный комплекс Хантсвилла, можешь еще и нежиться на солнышке, играть в футбол, поднимать гири и бегать трусцой вокруг площадки для прогулок. Сумев наладить нужные связи, можно было доставать выпивку и наркотики. Женщину, конечно, взять было неоткуда, но множество мужчин тайно, а то и не очень тайно не возражали против этого: в своей жизни они имели от женщин гораздо больше огорчений, чем радостей. У тебя имелась работа, чтобы убить время, – изготовление мебели или автомобильных номеров, мытье посуды, наконец. Если с этой работы тебя прогоняли, то всегда находилась другая. Никто не кричал на тебя за то, что ты бездельничаешь, потому что ты действительно бездельничал, и это было предусмотрено, ведь и все вокруг тебя делали то же самое. Некоторые буквально процветали во время отсидки или, по крайней мере, принимали ее, как разрешение проблемы иного, неудовлетворительного существования. Другие строили планы на отдаленное будущее. Несколько лет назад один из клиентов Уоррена вышел из Хантсвилла, отсидев пять лет из десяти, присужденных ему за ограбление банка. Он доехал на автобусе до Брайана, что в тридцати милях от тюрьмы, вошел в первое же попавшееся отделение брайанского банка и ограбил его при помощи собственного кулака, завернутого в бумажный пакет, имитируя спрятанное там оружие. Этот парень и не собирался наживаться за счет банка. Через несколько недель он снова оказался в Хантсвилле. Уоррен поинтересовался, зачем он это сделал. Парень ответил:

– Я испугался. Мне хотелось домой.

Итак, Уоррен ждал от Куинтаны ответа на свой вопрос.

– Нет, – сказал Куинтана. – Мне здесь не нравится. Я хочу вернуться в Эль-Пальмито.

Куинтана неслышно заплакал.

Уоррен хладнокровно размышлял почему. Было несколько возможных ответов. Потому что Гектор скучал по своей Франциске, или потому что он убил человека и теперь приходилось за это расплачиваться, или, может быть, потому что он никого не убивал и происходящее с ним было выше человеческого понимания. Какой-то один из этих ответов или комбинация из них. Ах ты, несчастный сукин сын!

– Сорок лет… – пролепетал Куинтана. – Двадцать, как вы сказали, если я буду себя хорошо вести.

Простые числа для меня, подумал Уоррен, и годы для него. По триста шестьдесят пять дней и ночей в каждом.

– Что же мне делать, мистер Блакборн?

– Не сваливай это на меня, Гектор. Ты сам должен мне сказать.

– Мистер Блакборн, выслушайте меня. Я не спрашиваю вас о доказательствах. Вы мне все это объяснили, и мне кажется, что я понял. Я хочу спросить, а вы верите в то, что я убил человека, которого я даже не знал? В Эль-Пальмито я не решался убить даже поросенка. Люди смеялись надо мной и считали меня глупым. Неужели вы думаете, что я мог совершить такой поступок, как убийство человеческого существа, человека, который никогда не причинял мне вреда и даже словом со мной не обмолвился?

Уоррен взглянул в чистые, подернутые влагой глаза Куинтаны. В них не было испуга и, к удивлению Уоррена, не было отчаянья. Там остались лишь смертная тоска да простая мольба. Откуда-то из самых глубин души Уоррена поднялось странное чувство, и оно коснулось его сердца, склонив на сторону этого человека. Никогда раньше Уоррен ничего подобного не испытывал. Он ощущал жалость к Верджилу Фриру – но к Гектору Куинтане чувство его было иным. Уоррен не смог бы объяснить этого. Может быть, он сумел бы рассказать об этом Чарм, но больше уже никому. Это было чувство, в чем-то схожее с любовью. Когда любишь кого-то, то доверяешь ему. Каким бы иррациональным это чувство ни было, в тот момент оно казалось бесспорным. Педро сказал, что у Гектора не было пистолета и не было денег, чтобы его купить. В этих словах слышался отзвук правды. Педро не знал, что Гектор арестован, следовательно, до появления на конюшнях Уоррена не имел времени выдумать и рассчитать способ, каким он мог бы помочь своему амиго, если бы такая возможность представилась. Res gestae, как называет это закон, – слова, сказанные без подготовки и под влиянием момента. Адвокаты привыкли доверять таким словам. Во время судебного процесса подобные слова исключались из общего правила об информации, полученной из вторых рук: их можно было даже цитировать, находясь на свидетельском месте.

Что касается Шивы Сингх, то Уоррену она представлялась честной женщиной, верившей в закон и порядок и желавшей помочь полиции. Очевидцы всегда слишком уверены в том, что они видели. Однажды убедив себя в какой-то версии, они на законном основании были заинтересованы в том, чтобы и впредь ее придерживаться. Большинство свидетелей-очевидцев обычно не имели времени даже на то, чтобы отличить красное от зеленого или короткое от длинного. Они делают это уже позднее, не осознавая того.

Кажется, что об этом известно всем, кроме судей.

Рассказ Гектора был очень прост. Гектор никогда не отступал от него, никогда сам себе не противоречил, никогда не краснел, за исключением того момента, когда рассказывал о тележке из “Сейф-уэй”. Возможно, это тоже было правдой; он действительно мог ее где-то найти, уверенный, что потом вернет в супермаркет, но не сделал этого, а потому и устыдился. Я верю ему, подумал Уоррен. Этот человек не способен на убийство.

Уоррен сцепил пальцы за головой и откинулся назад, на спинку стула, хрустнув при этом позвоночником. Это было похоже на безумие. Он добился взаимопонимания с Лу Паркер. Впереди у него маячил процесс Баудро. Самый важный судебный процесс в его жизни. Если бы Уоррену удалось выиграть его со Скутом, если бы он смог произвести на Скута хорошее впечатление, он достиг бы даже большего, чем простое возвращение на прежний путь. Однако Уоррен не мог заставить себя отступиться от Куинтаны. Ему тогда стало бы очень стыдно.

Однажды Уоррен поставил на Верджила Фрира и проиграл. Может быть, жизнь предоставила ему всего лишь одного такого клиента. А может быть, и нет, и Уоррен снова повторял ту же самую ошибку. Мысль об этом казалась ужасающей.

Но с упрямой уверенностью он отогнал эту мысль прочь. Он уже не тот человек, каким был четыре года назад.

– Нет, Гектор, я не верю, что это сделал ты.

– Вы не верите?

В глазах Гектора снова засверкали слезы. Были ли это слезы боли или радости, Уоррен не знал.

– Нет, я действительно в это не верю. Я никогда не стал бы лгать тебе.

– Тогда почему я должен идти в тюрьму на двадцать лет?

– Мне нечего тебе на это ответить, – сказал Уоррен.

Гектор медленно покачал головой.

Щеки Уоррена вспыхнули.

– А теперь слушай меня. Я нарушаю правила, но я скажу, что бы сделал я, окажись на твоем месте, – я имею в виду, если бы я был невиновен, если бы не дурачил своего адвоката в надежде на чудо, которое никогда не произойдет, – так вот, тогда я бы как следует помолился и согласился пойти на суд. Если бы я действительно был невиновен. Но это твоя жизнь, а не моя. Твои шансы на проигрыш очень велики. Они просто огромны. Колоссальны. Твое дело выглядит безнадежным. Я не подталкиваю тебя ни на дюйм ни в том, ни в другом направлении. Я просто говорю тебе, что думаю.