Выходное пособие - Лин Ма

сидели у потухающего костра и пили пиво. Много ночей подряд я засыпала под их разговоры и тихое потрескивание углей. Мелодия их голосов проникала в мои сны.

Эшли, Эван и Джанель — из всей нашей группы только их я могла, пожалуй, назвать друзьями. Каждый день мы ехали в «Ниссан-Максима» цвета шампань (единственном седане в нашей автоколонне). Мы сливали бензин из баков автомобилей, брошенных на дорогах и стоянках. Мы слушали музыку, курили траву (все, кроме меня) и ругали жару. К Комплексу мы продвигались с черепашьей скоростью. Так как GPS не работал, Бобу приходилось полагаться на старый дорожный атлас. Иногда он ошибался. Зачастую автомагистрали были запружены автомобилями так, что нам приходилось искать обходные пути. Порой мы сбивались с пути, и тогда приходилось возвращаться.

В таких обстоятельствах я быстро сошлась с Эшли, Эваном и Джанель. Нам нравилась одна и та же музыка, у всех у нас была бессонница. Мы знали о прошлой жизни друг друга, во всяком случае — кое-что о ней.

Той ночью я просыпалась раз шесть и каждый раз видела их колышущиеся силуэты на стене палатки. Я спокойно могла бы вылезти из нее и присоединиться к ним. Я могла претендовать на бревно у костра, отпускать пошлые шутки и сплетничать о взаимоотношениях в нашей группе. Но в глубине души я чувствовала, что буду там лишней. Между ними была особая близость — это было заметно по тому, как они смеялись каким-то своим внутренним шуткам, как понимали друг друга с полуслова, даже когда ссорились. Как поддерживали друг друга, если кто-то из них делал или говорил какую-то глупость.

Они беседовали о Комплексе.

— Люди, как думаете, насколько мы далеко от Комплекса? — спросила Джанель.

— Боб говорит, что меньше чем через неделю доедем, — ответила Эшли. — Мы уже почти в Индиане.

— Да, но он ведь говорил то же самое и на прошлой неделе? — сказал Эван. — Ты уверена, что этот Комплекс вообще существует?

— Конечно! — возмутилась Эшли. — Он все время про него рассказывает, в деталях.

— И как, согласуются эти детали между собой или нет? — Эван находил особенное удовольствие в том, чтобы дразнить Эшли, как школьник, который издевается над девочкой, в которую влюбился.

— Прекрати разжигать, — сказала ему Джанель.

Эшли в нашей банде была как ребенок. Она изучала моду в Парсонской школе дизайна. Она приехала из Огайо и прожила в Нью-Йорке всего два года перед тем, как наступил Конец. В школе она не очень прижилась, не вписалась в царившую там иерархию. Ее нежные, женственные проекты в стиле Среднего Запада, сотканные из пролетарских тканей вроде ситца и фланели, невыгодно смотрелись среди доминирующей готоподобной городской эстетики.

— Что ты думаешь о Комплексе? — спросил Эван у Джанель.

— Ну, звучит достаточно разумно, — осторожно ответила та. — Мне не улыбается жить в пригороде, но с практической точки зрения в этом есть смысл. Мы будем рядом со всеми этими аутлетами и складами, которые до сих пор, я думаю, забиты разными товарами. У нас будет все, что только может понадобиться в обозримом будущем.

— Если бы я могла выбирать, я бы просто поехала домой, — сказала Эшли. — И жила в своем собственном доме.

Из всех нас Эшли больше всего тосковала по дому. Как единственный ребенок в семье, она часто говорила о своих родителях, и взгляд ее при этом устремлялся куда-то вдаль.

— Если бы я могла выбирать, — сказала Джанель, — то поехала бы туда, где никогда не была. Я бы направилась на юг, к экватору. Я бы хотела жить рядом с пляжем. Я раньше никогда не жила в районе Чикаго, но мне совсем не улыбается мерзнуть. А скоро наступит зима…

— Да, но холод — это хорошо, — возразила Эшли. — Все знают, что лихорадка быстрее распространяется в теплую погоду.

С этим никто не спорил. В холод лихорадка распространялась медленнее: вот почему северные страны, такие как Финляндия и Исландия, все еще продолжали хоть как-то существовать, во всяком случае — когда мы последний раз о них слышали. Эти страны также одними из первых запретили весь импорт из Азии и поездки туда.

— Если бы я хотела жить в холоде, я бы поехала в Скандинавию, — сказала Джанель.

— Попробуй-ка пробейся через их карантин, — отрезал Эван.

— Попробуй-ка переплыви Атлантику под парусом, — добавила Эшли.

— Спасибо за поддержку, люди.

— Слушайте, а давайте заключим договор, — сказал Эван. — Если нам не понравится в Комплексе, мы все вместе уйдем.

— Так выпьем за это! — воскликнула Эшли, уже и так пьяная.

Они в восторге чокнулись бутылками.

— И Кандейс тоже, — добавила Джанель. — Она тоже может присоединиться к нашему договору.

Эван хмыкнул:

— Она, скорее всего, просто захочет вернуться обратно в Нью-Йорк.

Я беспокойно поерзала в палатке.

— Когда наступил Конец, в Нью-Йорке еще были люди, — сказала Джанель. — Вы разве не читали «Нью-Йоркский призрак»?

Осенью, когда информационные агентства стали закрываться, «Нью-Йоркский призрак» вдруг оказался основным источником новостей о Нью-Йорке. Читатели просили опубликовать фотографии своих домов, квартир своих друзей и просто разных памятных мест. «Нью-Йоркский призрак» выполнял эти просьбы. Постепенно, по мере того как лихорадка охватывала страну, запросов становилось все меньше и меньше, и вскоре блог загнулся.

Я никому в группе не говорила, что «Нью-Йоркский призрак» — это я. Наверное, мне хотелось оставить что-то только для самой себя.

Эван размышлял вслух:

— Судя по тем фотографиям, если я правильно помню, город не выглядел обитаемым. Он казался почти пустым, за исключением нескольких охранников и нескольких зараженных. А потом и охранники пропали. Я представить не могу, что могло заставить Кандейс оставаться там так долго.

— Люди, — сказала Джанель с упреком. — Когда-нибудь Кандейс нам все расскажет. А пока оставьте девочку в покое. Она с нами всего-навсего недели две, что ли. Проблема нашей группы в том, что мы слишком много сплетничаем.

— Да, — отозвалась Эшли. Потом она засмеялась.

— Ладно. — Эван сменил тему. Он стал рассуждать о том, как хорошо было бы, будь сейчас лето. А больше всего в лете ему нравилось ночное стрекотание цикад, похожее на гудение электрогенератора. Оно напоминало ему о юности в Мичигане, когда они с друзьями залезали ночью на водонапорную башню, чтобы ее разрисовать. Или когда шлялись по заброшенным железнодорожным путям, пили и болтали о всякой ерунде. Запах старых шпал, кустов черники, дешевого пива.

— Когда это было? — спросила Эшли.

Он на минутку задумался перед тем, как ответить. Это было до художественной школы в Балтиморе, до скучной, претенциозной стажировки в нью-йоркском журнале, за которой последовала нудная работа в промышленном дизайне. Он занимался упаковками зубной пасты, обертками тампонов и коробками сухих завтраков. В этой работе не было искусства, не было души, и он