Опасная колея - Юлия Федотова

И снова неладно! Что у Романа Григорьевича было, чего не было «под одёжей» — это нам уже известно. Волосы на голове тоже имелись, тёмно-русые, густые, он их красиво подстригал в цирюльне Емельянова. Хуже обстоял вопрос с усами и бородой: такие неказистые отрастали, что даже не имей он чина[26] — всё равно пришлось бы брить. Папенька уверял, что дело в возрасте, и с годами всё наладится. А если не в возрасте, а в природе ведьмачьей?… Что там Удальцев говорил об отражении в глазах? Попросить, чтобы посмотрел, что ли? Нет, неловко, да и ни к чему пока — вдруг испугается?

— А есть ли надёжный способ ведьмака распознать? Не всякий же позволит заглядывать себе в глаза, тем более в порты, а усы с бородой можно наклеить, да и мало ли на свете лысых? — вот как складно спросил!

— Как не быть? — закивал Тит Ардалионович. — Можно знахаря позвать — тот ведьмака в любом обличье распознает…

«Та-ак, — взял на заметка Ивенский, — сходим к знахарю!»

— … а если нет знахаря, или платить ему нечем — можно и без него обойтись. Надо на вечерней заре взять золу из семи печей, да чтобы он на неё босой ногой наступил. Если ведьмак — тотчас же себе голову разобьёт, и подыхать начнёт. Тут уж не зевай — хватай кол осиновый, вбивай ему прямо в глотку, иначе упырём встанет…

«Ну, нет, это нам не подходит!»

— …Или можно зарыть перед входом в храм бараньи копыта — ведьмак переступить не сможет.

«Тоже не годится. Люди скажут, и чего это его высокоблагородие, господин Ивенский, вздумали перед храмом землю копать? Неловко выйдет. Разве что Захару поручить? Так он всякого колдовства боится, как огня, ну его! Знахарем обойдёмся, благо, платить есть чем».

— Вот спасибо, Тит Ардалионович, просветили! Давайте-ка теперь спать, а то третью ночь колобродим.

Удальцев послушно лёг, но про себя подумал: «Да уж, заснуть бы теперь, после этаких-то «весёлых» разговоров! И откуда у Романа Григорьевича столько интереса к ведьмакам, что до утра не хотел с ними подождать?» Подумать подумал, а спросить не посмел, да и заснул вскорости под перестук колёс, ни о чём дурном не подозревая…

Часть 3

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

В. Брюсов

Неделя минула со дня их возвращения в Москов-град, а до знахаря Ивенский так и не добрался — всё времени не хватало. Это он так себя оправдывал. Известно ведь, что люди по отношению ко всякого рода врачевателям делятся на два сорта: одни при первом же чихе спешат за помощью, другие тянут до последнего, а кто и помирая, отбрыкивается. Роман Григорьевич принадлежал к числу последних. «Ведьмачество, — сказал он себе, — это же не болезнь какая-нибудь, чтобы бегать по знахарям, бросив все дела. Вот освобожусь, тогда и схожу, куда спешить? Хотелось бы, конечно, определиться со своей природой, но давать волю праздному любопытству в ущерб службе — грешно. Ведь какая, по большому счёту, разница, ведьмак я или нет, если колдовать всё равно не умею? Двадцать с лишним лет жил простым человеком, и ещё несколько дней им проживу!»

Вот такую он нашёл отговорку. Хотя знал, знал в глубине души, что нарочно тянет время, малодушничает, потому что боится услышать правду. Но какая правда пугает его больше — вот этого он понять не мог. С одной стороны, скучно было бы оказаться простым человеком после того, как почувствовал себя существом особенным, стоящим выше простых смертных. Льстили, ох, льстили слова колдуна Ворона: «На таких, как ты, никакой управы нет»! С другой стороны, очень смущала дурная слава ведьмаков, особенно в той её части, что касалась физического уродства. Вот так узнают люди, что ты ведьмак безусый, безбородый — и что подумают? И как потом им докажешь, что «под одёжей» ничем от простого человека не отличаешься? Стыда не оберёшься, право! Ну, отчего было не родиться магом, колдуном — в дедушку, да хоть знахарем на худой конец? Угораздило же бедного папеньку взять в жёны именно ведьму!

Ах, не о том бы думать Роману Григорьевичу, не о том печалиться! Необученный ведьмак опасен, как пороховая бочка возле открытого огня. Страшная сила таится внутри него, готовая вырваться наружу и смести всё вокруг. Опытные ведьмаки выпускают её понемногу, творят малое зло и отводят тем самым большую беду…

Но, как и большинство простых людей, Роман Григорьевич об этом даже не подозревал, его беспокоили лишь бороды да хвосты. Поэтому никак не удавалось его высокоблагородию выкроить часок-другой свободного времени для знахаря — едва завершалось одно дело — тотчас возникала новая забота.

Сразу по прибытии пришлось составлять три длиннейший, подробнейший отчёт о пальмирских событиях. Ведь служили они теперь хоть и в «Особой», но всё-таки в «канцелярии», а что за канцелярия без бумаг? Работали вдвоём. Роман Григорьевич писал, отдавал готовую страницу Титу Ардалионовичу, тот её переписывал начисто. Измучились оба страшно, потому что первый терпеть не мог казённой писанины, второй — едва разбирал безобразный почерк начальника и, кроме того, часто ставил кляксы, приходилось начинать работу сначала.

— Вот она, погибель моя! — причитал агент Ивенский, вгрызаясь зубами в верхушку пера. — Да лучше разбойников по лесам вылавливать, чем заниматься всем этим сочинительством!.. Тит Ардалионович, по-вашему, как лучше звучит: «лежал вышеназванный труп» или «лежал вышеуказанный труп»? Или, может, «вышеозначенный»?

— И так и так плохо, — честно ответил Удальцев, по молодости лет он ещё не приобрёл пагубной привычки льстить начальству.

— Да? — Ивенский, по той же молодости лет не привыкший ждать от подчинённых одной только лести, на правду не рассердился, но опечалился. — Совсем плохо? Ладно, тогда напишу просто: «лежал его труп». Ясно же, о чьём трупе речь, он там один был.

— Два! — мстительно возразил Удальцев, вытирая перо о промокашку.

— Как два? Один! Контоккайнен!

— А прислуга его как же? Её тоже убили!

— Так ведь тело не нашли, я о нём и не пишу пока! Не путайте меня, Тит Ардалионович, я и без вас прекрасно запутаюсь!.. Ну вот! Так и есть! Забыл указать положение тела! Будем снова страницу переписывать!

— О-о-о! — простонал Удальцев в отчаянии. — Третий раз! Ваше высокоблагородие, вы меня нынче в гроб вгоните!

— Рядом ляжем, — вздохнул Ивенский. — Ладно, отдохните пока. Я эту гадость до конца допишу, проверю, тогда уж и перепишете набело за один раз.

— За один раз! Вашими бы устами да мёд пить! Я же не только из-за вас, я ещё и из-за клякс переписываю!

Роман Григорьевич отложил перо, задумался.

— А интересно, уволят нас со службы, если мы нынче сдадим отчёт с кляксами? Как выдумаете, Удальцев?

— Ох, Роман Григорьевич, лучше уж я перепишу!..

Вот так, с грехом пополам, но всё-таки удалось им к концу дня покончить с треклятым отчётом. Да видно, непосильный этот труд подорвал здоровье бедного Тита Ардалионовича — наутро его поразила жестокая простуда. Не найдя в себе силы подняться с постели, он послал на службу человека — предупредить. Но с Ивенским посыльный разминулся. Не обнаружив помощника на месте, тот страшно перепугался, сразу устремился к нему на Капища, всю дорогу торопил кучера, а себя бранил себя, на чём свет стоит. Как он мог позабыть про чёрную гончую, как мог позволить, чтобы несчастный Тит Ардалионович остался на ночь один в таком страшном месте?! Там для нежити полное раздолье — конечно, она его растерзала, и клочки разметала, и погиб он во цвете лет по дурости, чёрствости и бессердечию начальника своего — ведьмака недоделанного!

Он настолько уверился в гибели Удальцева, что принялся в уме составлять письмо к его бедным родителям в Китеж. Выходило очень трогательно — это вам не казённую бумагу кропать, это Роман Григорьевич умел. К счастью, старания его пропали даром — Удальцев обнаружился в собственной комнате, в состоянии плачевном, но, безусловно, живом, ведь у покойников не заведено чихать и кашлять. Обрадованный Ивенский поручил слабо сопротивляющегося подчинённого заботам отцовского кучера Фрола: пусть перевезёт на Великую, велит разместить в гостевых комнатах и пригласить лекаря или, там, знахаря какого — а сам скорее вернулся на службу в извозчицких санях, чтобы подальше от лекарей и знахарей…

Вот и возникло новое срочное дело.

Караулила ночью гончая, или нет, Удальцев сказать не мог. Утомлённый канцелярским трудом, уже не вполне здоровый, он тоже о ней позабыл и проспал всю ночь, не сделав к стыду своему, никаких наблюдений. Роман Григорьевич даже не думал его в том упрекать, но и беспокоиться из-за гончей больше не желал. Вопрос следовало решить окончательно, и без визита к господину Кнупперсу было не обойтись… или нет! Обойдёмся на этот раз.

— Отправишься в Оккультное собрание, — велел он рассыльному, — передашь ответственному секретарю, Кнупперсу Стефану Теодоровичу, чтобы явился незамедлительно для допроса, иначе будет доставлен силой.