Жизнь моя за песню продана (сборник) - Сергей Есенин

* * *

А. Мариенгофу

Я последний поэт деревни,Скромен в песнях дощатый мост.За прощальной стою обеднейКадящих листвой берез.

Догорит золотистым пламенемИз телесного воска свеча,И луны часы деревянныеПрохрипят мой двенадцатый час.

На тропу голубого поляСкоро выйдет железный гость,Злак овсяный, зарею пролитый,Соберет его черная горсть.

Не живые, чужие ладони,Этим песням при вас не жить!Только будут колосья-кониО хозяине старом тужить.

Будет ветер сосать их ржанье,Панихидный справляя пляс.Скоро, скоро часы деревянныеПрохрипят мой двенадцатый час!

<1920>* * *

По-осеннему кычет соваНад раздольем дорожной рани.Облетает моя голова,Куст волос золотистый вянет.

Полевое, степное «ку-гу»,Здравствуй, мать голубая осина!Скоро месяц, купаясь в снегу,Сядет в редкие кудри сына.

Скоро мне без листвы холодеть,Звоном звезд насыпая уши.Без меня будут юноши петь,Не меня будут старцы слушать.

Новый с поля придет поэт,В новом лес огласится свисте.По-осеннему сыплет ветр,По-осеннему шепчут листья.

1920

Исповедь хулигана

Не каждый умеет петь,Не каждому дано яблокомПадать к чужим ногам.

Сие есть самая великая исповедь,Которой исповедуется хулиган.

Я нарочно иду нечесаным,С головой, как керосиновая лампа, на плечах.Ваших душ безлиственную осеньМне нравится в потемках освещать.Мне нравится, когда каменья браниЛетят в меня, как град рыгающей грозы,Я только крепче жму тогда рукамиМоих волос качнувшийся пузырь.

Так хорошо тогда мне вспоминатьЗаросший пруд и хриплый звон ольхи,Что где-то у меня живут отец и мать,Которым наплевать на все мои стихи,Которым дорог я, как поле и как плоть,Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.Они бы вилами пришли вас заколотьЗа каждый крик ваш, брошенный в меня.

Бедные, бедные крестьяне!Вы, наверно, стали некрасивыми,Так же боитесь Бога и болотных недр.О, если б вы понимали,Что сын ваш в РоссииСамый лучший поэт!

Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,Когда босые ноги он в лужах осенних макал?А теперь он ходит в цилиндреИ лакированных башмаках.

Но живет в нем задор прежней вправкиДеревенского озорника.Каждой корове с вывески мясной лавкиОн кланяется издалека.И, встречаясь с извозчиками на площади,Вспоминая запах навоза с родных полей,Он готов нести хвост каждой лошади,Как венчального платья шлейф.

Я люблю родину.Я очень люблю родину!Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.Приятны мне свиней испачканные мордыИ в тишине ночной звенящий голос жаб.Я нежно болен вспоминаньем детства,Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.Как будто бы на корточки погретьсяПрисел наш клен перед костром зари.О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих,Карабкаясь по сучьям, воровал!Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой?По-прежнему ль крепка его кора?

А ты, любимый,Верный пегий пес?!От старости ты стал визглив и слепИ бродишь по двору, влача обвисший хвост,Забыв чутьем, где двери и где хлев.О, как мне дороги все те проказы,Когда, у матери стянув краюху хлеба,Кусали мы с тобой ее по разу,Ни капельки друг другом не погребав.

Я все такой же.Сердцем я все такой же.Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.Стеля стихов злаченые рогожи,Мне хочется вам нежное сказать.

Спокойной ночи!Всем вам спокойной ночи!Отзвенела по траве сумерек зари коса…

Мне сегодня хочется оченьИз окошка луну обоссать.

Синий свет, свет такой синий!В эту синь даже умереть не жаль.Ну так что ж, что кажусь я циником,Прицепившим к заднице фонарь!Старый, добрый, заезженный Пегас,Мне ль нужна твоя мягкая рысь?

Я пришел, как суровый мастер,Воспеть и прославить крыс.Башка моя, словно август,Льется бурливых волос вином.

Я хочу быть желтым парусомВ ту страну, куда мы плывем.

<Ноябрь 1920>

Сорокоуст

А. Мариенгофу

1

Трубит, трубит погибельный рог!Как же быть, как же быть теперь намНа измызганных ляжках дорог?

Вы, любители песенных блох,Не хотите ль.

Полно кротостью мордищ праздниться,Любо ль, не любо ль – знай бери.Хорошо, когда сумерки дразнятсяИ всыпают нам в толстые задницыОкровавленный веник зари.

Скоро заморозь известью выбелитТот поселок и эти луга.Никуда вам не скрыться от гибели,Никуда не уйти от врага.Вот он, вот он с железным брюхом,Тянет к глоткам равнин пятерню,Водит старая мельница ухом,Навострив мукомольный нюх,

И дворовый молчальник бык,Что весь мозг свой на телок пролил,Вытирая о прясло язык,Почуял беду над полем.

2

Ах, не с того ли за селомТак плачет жалостно гармоника:Таля-ля-ля, тили-ли-бомВисит над белым подоконником.И желтый ветер осенницыНе потому ль, синь рябью тронув,Как будто бы с коней скребницей,Очесывает листья с кленов.Идет, идет он, страшный вестник,Пятой громоздкой чащи ломит.И все сильней тоскуют песниПод лягушиный писк в соломе.О, электрический восход,Ремней и труб глухая хватка,Се изб древенчатый животТрясет стальная лихорадка!

3

Видели ли вы,Как бежит по степям,В туманах озерных кроясь,Железной ноздрей храпя,На лапах чугунных поезд?А за нимПо большой траве,Как на празднике отчаянных гонок,Тонкие ноги закидывая к голове,Скачет красногривый жеребенок?Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?Неужель он не знает, что живых конейПобедила стальная конница?Неужель он не знает, что в полях бессиянныхТой поры не вернет его бег,Когда пару красивых степных россиянокОтдавал за коня печенег?По-иному судьба на торгах перекрасилаНаш разбуженный скрежетом плес,И за тысчи пудов конской кожи и мясаПокупают теперь паровоз.

4

Черт бы взял тебя, скверный гость!Наша песня с тобой не сживется.Жаль, что в детстве тебя не пришлосьУтопить, как ведро в колодце.Хорошо им стоять и смотреть,Красить рты в жестяных поцелуях, —Только мне, как псаломщику, петьНад родимой страной аллилуйя.Оттого-то в сентябрьскую скленьНа сухой и холодный суглинок,Головой размозжась о плетень,Облилась кровью ягод рябина.Оттого-то вросла тужильВ переборы тальянки звонкой.И соломой пропахший мужикЗахлебнулся лихой самогонкой.

<1920>* * *

Сторона ль ты моя, сторона!Дождевое, осеннее олово.В черной луже продрогший фонарьОтражает безгубую голову.

Нет, уж лучше мне не смотреть,Чтобы вдруг не увидеть хужего.Я на всю эту ржавую мретьБуду щурить глаза и суживать.

Так немного теплей и безбольней.Посмотри: меж скелетов домов,Словно мельник, несет колокольняМедные мешки колоколов.

Если голоден ты – будешь сытым,Коль несчастен – то весел и рад.Только лишь не гляди открыто,Мой земной неизвестный брат.

Как подумал я – так и сделал,Но увы! Все одно и то ж!Видно, слишком привыкло телоОщущать эту стужу и дрожь.

Ну, да что же! Ведь много прочих,Не один я в миру живой!А фонарь то мигнет, то захохочетБезгубой своей головой.

Только сердце под ветхой одеждойШепчет мне, посетившему твердь:«Друг мой, друг мой, прозревшие веждыЗакрывает одна лишь смерть».

1921* * *

Мир таинственный, мир мой древний,Ты, как ветер, затих и присел.Вот сдавили за шею деревнюКаменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбельЗаметалась звенящая жуть.Здравствуй ты, моя черная гибель,Я навстречу к тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокойОкрестил нас как падаль и мразь.Стынет поле в тоске волоокой,Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выиИ легка ей чугунная гать.Ну, да что же? Ведь нам не впервыеИ расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягуче колко,Это песня звериных прав!..…Так охотники травят волка,Зажимая в тиски облав.

Зверь припал… и из пасмурных недрКто-то спустит сейчас курки…Вдруг прыжок… и двуногого недругаРаздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!Ты не даром даешься ножу!Как и ты, я, отвсюду гонимый,Средь железных врагов прохожу.

Как и ты, я всегда наготове,И хоть слышу победный рожок,Но отпробует вражеской кровиМой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбельУпаду и зароюсь в снегу…Все же песню отмщенья за гибельПропоют мне на том берегу.

1921

Песнь о хлебе

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});