Баллада об ушедших на задание - Игорь Акимов

18

Вездеход уже завершал второй круг по двору.

Он еще что-то кричал перед этим, но что именно – не помнил, тут же и забыл, а Боря Трифонов не услышал, потому что как раз в то мгновение слева от них – ну совсем рядом, кажется, и рукой дотянуться можно, – сразу в двух окнах первого этажа показались эсэсовцы с автоматами, и один даже стрелять приготовился, однако не выстрелил, может быть, принял этих парней в вездеходе за своих. Промедление было ничтожное и в другое время ничего бы не решило, но Боре Трифонову и того было довольно. Он как-то немыслимо вывернулся – и пулемет ударил в окна и смел гитлеровцев на пол. Дульное пламя опалило Сашкино лицо, слева брызнули осколки кирпича, да так больно, в кровь, наверное, посекли, но он не выпустил баранку и глаз не зажмурил. Вцепившись в руль, Сашка орал что-то, и не слышал себя, и Боря Трифонов его не слышал – не до того ему было: эсэсовцы выскакивали то тут, то там, как марионетки в кукольном театре, да так близко все, что пули расшвыривали их, как удары оглобли. Но потом вездеход вдруг снова оказался в том же тупичке, где они чуть не врезались в стену при первом заходе, и опять их окружила тишина и пустота.

– А черт его знает!..

Он действительно понятия не имел, как это делается, и ответил автоматически. Но тут же до его сознания дошел смысл вопроса, его круглое лицо перекосилось от ярости, глаза выпучились и подбородок дернулся раз и другой, выдавая то невероятное и впустую затраченное усилие, с которым Боря Трифонов хотел возвратить лицу выражение невозмутимости.

– Да ты сдрейфил небось?

– Балда, – огрызнулся Сашка. – Мы на нем посреди двора – хуже мишени.

– Вперед!..

Вездеход продрал по кирпичной стене сарая еще одну борозду, рядом с первой, причем жесткое угловатое крыло лопнуло по сварному шву и задралось; опять их осыпало коричневой пылью, и борт обжег огнем. Вездеход отшвырнуло к противоположной стене, Сашка его выровнял, и вот они уже катят узким коридором вдоль окон, и уже раскрывается перед ними двор. И Сашка чувствует, как десятки стволов целят ему в спину.

– Ага!.. – закричал Боря Трифонов, рассекая пространство до ворот четкими тугими ударами выстрелов, словно забор поставил. Один из эсэсовцев, перебегавших двор, энергично кувыркнулся через голову, но свалился уже мятым кулем. Другой откатился к стене, медленно сел; на это, видать, пошли все его силы, потому что автомат он уже не смог поднять и выстрелил несколько раз, упирая его магазином в землю.

Сашка ничего этого не видел, не до того ему было: вездеход рванулся из его рук, чавкая разорванными покрышками, и потребовалась вся Сашкина сила, чтобы снова подчинить машину рулю и объехать тело Капто, лежавшее на полдороге между парадным крыльцом и тупорылыми грузовиками с брезентовыми фургонами. Это опять удалось Сашке, как и в предыдущие два раза, и он даже почувствовал какое-то удовлетворение и прилив уверенности, хотя опять, как и в те два раза, мгновенно взмок, и пришлось шваркнуть рукавом по лицу, а то больно уж глаза заливало.

Потом они вырвались из теснины на простор большого двора, заковыляли по клумбам, переваливаясь с боку на бок. В борт глухо ударило градом. Сашка удивленно смотрел, как на чисто выкрашенном капоте появляются серые пятна, как ломает и рвет краску на вмятинах – и вдруг понял, что это пули.

Потом они оказались возле автоматчика, который сидел под стеной, и Сашка старательно объехал его непомерно длинные ноги в коротких сапогах. Немец все еще держал автомат, но уже ничего не видел и не соображал. Полузакрытые глаза его закатились, рот был заполнен языком, он пытался облизнуть губы, и кожа у него ниже подбородка то вспухала, то опадала, как у жабы.

Сашка опять плыл в абсолютной тишине.

Это чередование восприятий было похоже на игру с биноклем: то посмотришь в объектив – и мир словно отбрасывает от тебя в глубокий колодец, свертывает туго, как пружину, так что не видишь частностей и в сознании отпечатывается лишь образ усилия, которым был деформирован мир; то посмотришь в окуляр – и какая-то деталь заслонит все остальное, вытеснит все остальное – необыкновенно отчетливая и непомерно значительная.

Он чувствовал, как вездеход всем корпусом отзывается на каждый выстрел Бори Трифонова, видел, как ходит в кожухе ствол, как тянутся к ним из окон хлесткие светящиеся пунктиры. Двор был пуст, ради этого они и крутили здесь, принимая на себя удар сразу всего гарнизона: они не давали фашистам соединиться для общих действий; они навязали себя фашистам как цель; они стали психологическим порогом для охраны, которая задалась целью убить именно их, и на этом теряла секунду за секундой.

Стальной зверь – ковыляющий, неловкий – кружил по двору, завораживая охрану, своей активностью убеждая в целесообразности охоты. Но ни Сашка, ни Боря Трифонов не думали об этом. Сашка больше всего боялся перевернуться или врезаться в стену. Борьба с вездеходом поглотила его внимание и силы. На большее не хватало. Сашка тянул вперед шею, высматривая дорогу, смешно выпячивая подбородок. Он старался изо всех сил, он видел, что и Боря старается, и это полнило его уверенностью, что они все делают правильно.

Боря Трифонов видел больше. Он был опытней и схватывал одним взглядом и сразу оценивал всю ситуацию. Уже во время второго круга по двору он понял, что сейчас важнее не прицельный огонь, а сдерживающий – и на этом выгадал несколько секунд; их хватило, чтобы дать еще две-три короткие очереди туда, где в этот момент пытались высунуться фашисты.

Пулемет был турельный: стрелять удобно – если на открытой местности; здесь же это превратилось в муку. Хорошо – Боря был невелик ростом и ловок. Он летал вокруг пулемета, чуть ли не с капота стрелял, если враги появлялись сзади.

Ему доставляла наслаждение мысль, что вот он один держит всю эту сволочь в страхе. По натуре он был мягок, но прожил еще слишком мало, чтобы понять, что маленький рост – не самое большое горе. И поэтому он занимался боксом – и был первым в своем весе; поэтому пошел в разведку, поэтому всегда напрашивался на любое задание: он превозмогал себя, утверждал себя в преодолении каких-то, одному ему ведомых порогов. И если бы в эту минуту его спросили, о чем он мечтает, он даже не вспомнил бы о возможности выжить, и о том, чтобы набить сотню фашистов – мечта его бессонных ночей, – он не вспомнил бы тоже. Нет! Вот если б смертельная пуля пробила у него на груди комсомольский билет, а потом бы этот билет положили под стекло в его родном Скадовске в музее или хотя бы во Дворце пионеров, и чтобы все ребята из класса это видели, и чтобы Галка это увидела и заплакала, дуреха, – вот это да!.. Но комсомольский билет далеко, лежит где-то в штабном сейфе – Иван Григорьевич у всех собрал перед походом. Таков порядок. А жаль. Так жаль! – слов нет. Так получайте же, гады! Получайте! Получа…

Сашка – как ни поглотило его единоборство с вездеходом, – все-таки заметил какую-то перемену, какое-то вмешательство извне. Едва уловимое и не сразу понятное, оно тем не менее давило, навязывало окружающему пространству свой ритм.

Не отрывая взгляда от пути, Сашка весь напрягся, пытаясь уловить всем телом, как антенной, откуда произошло вмешательство. И понял: пулемет уже несколько секунд стрелял не переставая. Сашка скосился на Борю Трифонова. Тот весь завалился вперед, его голова моталась на вздрагивающем, вырывающемся из оцепеневших рук кожухе пулемета…

Вездеход вильнул и ударился в стену. Тело Бори Трифонова выбросило через борт, оно несколько раз перекатилось по дорожке, усыпанной песком, и легло у самого края, возле аккуратно выложенных зубцами и побеленных известью кирпичей.

Мотор заглох.

Сашка сидел все на том месте и смотрел на Борю Трифонова, и это длилось целую секунду, а может быть, и десять. Потом он поднял голову и увидел, что из всех окон и дверных проемов смотрят немцы. Выжидательно. Недоверчиво. Их было неправдоподобно много.

Сашка перебрался на соседнее сиденье, оттуда на капот. Уселся половчей. Тут было подходящее место: за спиной стена, не подступишься. А обзор неплох.

Возле головы застучало – словно костыль в стену заколачивали. Сашка увидел, кто стреляет, и повел туда пулеметом. Он не спешил, и может быть, поэтому с первой же очереди у него получилось. Это был первый человек, убитый им, но Сашка ничего не почувствовал.

Он инстинктивно догадался, что нужно делать, и дал отсекающую очередь вдоль двора. Потом еще одну – по окнам. Потом откуда-то сверху свалился убитый не им автоматчик, и тогда Сашка понял, что он не один.

Капитан Сад поглядел на часы. С того момента, когда Володька Харитончук взорвал мост, прошло девять минут. Если даже быть оптимистом, в бой уже вступил Норик Мхитарян. Сколько он может сдерживать немцев – минуты три? Вряд ли больше.

Значит, появление жандармского отряда следует ожидать минут через двадцать. Если будут хорошо бежать. Машинам не пройти, разве что брод отыщут.